К двум часам рассвело, и сняли одеяла с окон, но работа остановилась. Людской поток иссяк. Вот и кончился наш первый день войны. А что там, на фронте?

Сегодня мы едем на фронт! Нужно, нужно ехать, активно действовать, вмешаться, остановить… Просто немыслимо слушать эти сводки с недомолвками. Что значит — Минское направление? А город Минск? А города до него? Что с ними? Где фронт? Как там? Почему? Нет покоя от вопросов. Спасибо этому анонимному, умному, эрудированному, опытному ленинградскому хирургу, что не приехал и дал мне шанс. Я — начальник хирургического отделения полевого подвижного госпиталя номер 2266! Это — звучит. Правда, есть приписка: «На конной тяге» — но это пустяки. Я не боюсь ответственности. Нет, я все сделаю, как надо. Опыт? Да, очень мал. И двух лет не прошло после института, минус перерыв три месяца — писал дипломный проект в индустриальном. Знаний у меня мало. Но есть Здравый Смысл. Это не очень часто встречается. То есть я просто не сомневаюсь, что справлюсь с этим ППГ.

Начальник неплох. Хаминов, Борис Прокопьевич, военный врач 3-го ранга. Одна шпала. Физиономия у него внушительная — второй подбородок, но на воротнике лежит жестковато. И животик при высоком росте и осанке тоже кажется жестким. Посмотрим.

Какими тягостными были эти дни… Утром 23-го на призывном пункте я слушал первую сводку: «Противнику удалось занять Кальвотин, Стоянут…»

А вчера утром все изменилось. Вызвали из больницы в военкомат. Дежурный сказал:

— Пойдете на улицу Коммунистов, 5. Там формируется полевой госпиталь. Поговорите с начальником.

Пришел, представился:

— Я врач Амосов.

Вижу — разочарование. Я молод, худ, невысок. Усадил и начал расспрашивать. Выглядело, наверное, слабо: кончил в 39-м, восемь месяцев аспирантуры, сменил три кафедры, сбежал, сделав всего несколько грыжесечений и аппендэктомий, потом хирург-ординатор здесь, в Череповце. Делал всю экстренную хирургию. Да десятка три лапаротомий1. Да, еще резекции кишечника, две резекции желудка. Травму знаю — гипс, вытяжение. Все таки три месяца был в травматологии. Гнойную хирургию — да, знаю. Все знаю! Уверен. Но я говорил скромно. Упомянул о двух дипломах с отличием. Холостой, бездетный. Беспартийный. Сменой на электростанции командовал три года. Хорошо командовал. Начальство и подчиненные уважали.

Глаза у Хаминова карие, навыкате. Большая бородавка на щеке.

— Я беру вас начальником хирургического отделения. Не скрою, хотелось бы большего, но нет и негде взять. Должен был из Ленинграда отличный хирург приехать, но нет его. Видимо, перехватили.

Так я попал в ППГ. Хаминов взял и второго нашего ординатора, Лину Николаевну. Не знаю, хорошо это или плохо? Мы ссорились на службе, но понимали все с полуслова. Работник она хороший — мне для будущей работы очень нужный. Вот если бы не эта дружба! Накладывает все-таки обязательства… Нет, лучше бы она осталась дома! Да, Лизу, знакомого терапевта, тоже взяли. Добрая девушка! Прошел еще день в сборах и прощаниях, и вот уже на вокзале — грузимся, знакомимся. Комиссар Зверев. Политрук Шишкин, начальник АХЧ Тихомиров, начпрод Хрустолев… Все мобилизованные в Белозерске. Оттуда же санитары и лошади. Врачи — хирург Чернов и двое терапевтов, рентгенолог и аптекарша из Ленинградской области. Медсестры — череповецкие. Тамара и Татьяна Ивановна — операционные из нашей больницы, знакомые.

Потом десять дней в воинском эшелоне, в товарных вагонах; на голых нарах. По несколько суток стоим на станциях. Извелись безделием и неизвестностью.

Было много времени для размышлений о хирургии. Перечитал «Топографическую анатомию», вспомнил все, что знал о ранениях…

Война идет, а мы не работаем. Хуже: у нас даже имущества медицинского нет. Где-то еще должны выдать. Все это убивает. Но особенно тягостны сводки.

Речь Сталина слушали на вокзале в Ярославле. Скорбная речь. «Братья и сестры…»

9 июля кто-то наверху, наконец, определил нам место. Быстро провезли через Москву, повернули на Киев и выгрузили на лужке около станции Зикеево, не доезжая Брянска.

Тут же вечером — бомбежка. Паника была страшная, все в соседний лес убежали, только к утру очухались. Итак, мы получили, выражаясь высоким стилем, боевое крещение. Да, две бомбы, несомненно, были. Пожалуй, можно считать, что «упали в нашем расположении». Раненых и убитых не было, но моральный дух, к сожалению, оказался невысок. Что поделаешь — нестроевые и необстрелянные. Тем более женщины.

Лежу на своем бушлате под кустом и размышляю о вчерашней бомбежке. Я, по честному, не ощутил страха. Нет, я еду на войну не для геройства. На черную работу для Родины, без фразы. Но попутно — хирургия. Наверное, это единственная военная работа, полезная и для мира.

Прервал меня дневальный из «штаба»:

— Товарищ военврач, начальник требует.

Что ему еще там понадобилось? Иду к другим кустам, где, знаю, расположился Хаминов с интендантами. Вижу рядом с ним незнакомого военного в гимнастерке.

— Инспектор санотдела армии, военврач второго ранга такой-то (фамилию не уловил).

И дальше — деловой разговор.

— Я привез вам книжечку, очень важную книжечку: «Указания по военно-полевой хирургии». Вот она, получите. В ней изложена наша единая доктрина.

Книжечка невзрачная, без переплета, малоформатная, но толстенькая.

— Следующее: назначаетесь ведущим хирургом ППГ. Положение о ведущем хирурге вам, наверное, не известно… Или известно?

— Не известно…

— Ведущим хирургом назначается один из начальников Отделения, если их несколько, и ему предоставляется вся полнота власти в решении хирургических вопросов.

Хаминову это не нравится.

— Еще — организация. Расстановка хирургических кадров-врачей, сестер, — это тоже дело ведущего.

— А что же тогда начальнику остается? Начпродом командовать?

— Общее руководство и организация.

Я вежливо молчу.

— Вы свободны, товарищ военврач.

Итак, серьезно о военно-полевой хирургии. Какая-то «единая доктрина»…

«Черт-те что! Читать «Указания»? Нет, сначала приведем в порядок то, что известно.

Крымская война — Пирогов. «Севастопольские рассказы». Ранения пулевые и осколочные. Доктора в грязных мундирах второго срока зондировали все раны и обязательно пытались достать пулю. Результаты были ужасные: почти все раненые с повреждением крупных костей умирали от инфекции. Поэтому — первичные ампутации. Но и они не помогали. «Все равно — что так, что этак». Пирогов был в отчаянии. Может, от этого он бросил хирургию в пятьдесят лет и сделался попечителем?

Русско-турецкая кампания, 1878 г. Помню книжки Данилевского «Белый генерал», «Шипка». Преимущественно пулевые ранения. Тактика «не трогать» — это реакция на Крым. И лучше. Но уже были Пастер и Листер, уже антисептика и мирная хирургия обретали надежды…

«На сопках Маньчжурии». Позор России. Записки Вересаева. Борис Дмитриевич рассказывал как очевидец. В сущности — не было хирургии. Только вынужденные операции — ранения сосудов, отрыв конечностей. Уже была асептика, но никакой системы — эвакуация во чтобы то ни стало. Всех подряд и вместе. «Дренаж».

Германская 1914-го. Прогнившая система не могла организовать и хирургии. Почти то же, что и в японскую, — эвакуация прежде всего, на передовых пунктах — только гной: флегмоны, артриты, плевриты… О животе говорить не приходится — по-прежнему выживают лишь счастливчики.

Между тем на Западе, особенно у французов, было не так. Начали с того же: «Не трогать». Быстро убедились — катастрофа! Масса осколочных ранений, загрязнение окопной землей — пошла газовая гангрена2. Но уже были работы Фридриха по хирургической стерилизации ран иссечением, как опухоли. И французы первые перестроились — ввели «профилактическую хирургию». Иссекать раны в первые шесть часов после ранения. Оперировать на передовых пунктах всех раненых со сколько нибудь значительными ранениями! Иссечения ран. Лапаротомии. Операции на черепе. Они добились результатов.