Взоры всех были обращены к Врангелю. Прямой и торжественно строгий, он подошел под благословение, опустился на одно колено и склонил голову.

«Спаси и сохрани, господи, люди твоя и благослови…» — неслось с клироса.

Умиленно смотрели на коленопреклоненного командующего, крестились… Истово, жадно крестились бывшие губернаторы, бывшие царские министры, бывшие фрейлины бывшего двора, бывшие заводчики, бывшие предводители дворянства, бывшие… бывшие… Им было о чем молиться. Вера их в милосердие божье и в счастливую звезду Петра Николаевича Врангеля была неподдельна — ничего другого им не оставалось.

Напряженно и трудно жил в те весенние дни Харьков, столица Советской Украины. Кончилась короткая передышка, которую отвоевала себе республика, разгромив Деникина. С запада в самое сердце Украины целились белополяки. На юге готовился ударить Врангель.

Время близилось к полуночи, когда в один из кабинетов трехэтажного харьковского особняка на улице Совнаркомовской вошел молодой неброско одетый человек.

Хозяин кабинета встретил его улыбкой, на мгновение осветившей озабоченное суховатое лицо с бородкой- клинышком. Усадив посетителя, он — высокий, в неизменной гимнастерке, туго затянутой широким ремнем, в галифе и сапогах — прошелся по кабинету. Ничего грозного, а тем более страшного не было в его облике, но именно на долю этого человека выпало наибольшее число угроз и проклятий врагов революции. И не удивительно — человек этот создал и возглавил Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию — ВЧК.

В эти дни его штаб был в Харькове: штаб Председателя ВЧК, народного комиссара внутренних дел, члена Реввоенсовета Юго-Западного фронта и начальника войск внутренней охраны тыла — все эти должности совмещал в своем лице Феликс Эдмундович Дзержинский.

Волнуясь, смотрел на него молодой чекист — Николай Журба. Еще час назад он не знал, что Дзержинский примет его и будет говорить с ним. И оттого, что вот так, один на один, сидел он в кабинете Феликса Эдмундовича, оттого, что впереди было у него важное задание, Николай волновался. Он был уверен, что Председатель ВЧК вызвал его лишь затем, чтобы проверить, готов ли он, Журба, выполнить порученное задание. Но Дзержинский пока ни о чем не спрашивал. Остановившись у распахнутого окна, вдохнул полной грудью свежий ночной воздух и сказал негромким, глуховатым голосом:

— Люблю весну: воздух чист, и легко дышать… — Повернулся к Николаю и добавил: — Как мало времени у нас, чтобы пользоваться тем, что дает природа…

И сразу волнение Николая улеглось. Лицо расплылось в невольной улыбке, которую, однако, он тут же прогнал — меньше всего хотелось ему показаться сейчас человеком легкомысленным. Журба опасался, что Дзержинский, узнав о его возрасте, возьмет под сомнение и чекистское его умение. Деловито нахмурив густые черные брови, Николай придал лицу озабоченное выражение — так, по его мнению, он выглядел солидней.

В это время Дзержинский, стоя у окна, рассмотрел Журбу. Среднего роста. Широкие плечи. Темные коротко подстриженные волосы, большой смуглый лоб, лохматые угольно-черные брови и под ними светлые глаза с мягким прищуром.

Вернувшись к столу, Дзержинский взял папиросу, размял ее, но прикуривать не стал. Упершись руками о край стола, он замер на мгновение, потом заговорил: об обстановке, сложившейся в стране, тяжелой была она…

Ощетинился штыками английских винтовок и колючей французской проволокой Перекоп, готовилась вырваться на оперативный простор из «крымской бутылки» армия Врангеля.

Один за другим шли к берегам Крыма английские, французские, американские корабли с военными грузами. С помощью союзников армия Врангеля оснащалась так, как ни одна из предшествующих армий. Нет, не случайно будет предупреждать Владимир Ильич Ленин: из всех опасностей текущего момента самая большая опасность — Врангель.

— В условиях полной изоляции Крымского полуострова от Советской Украины и России любая информация о состоянии и планах врангелевской армии обретает особую ценность, — говорил Дзержинский, — но слишком мало у нас такой информации. А ведь хорошо знать врага — значит наполовину победить его. — Он внимательно посмотрел на Журбу, как бы проверяя, понимает ли Николай значение сказанного, и продолжал: — У Врангеля хорошо организованная контрразведка. Возглавляют ее генерал Климович и полковник Туманов. Им удалось выследить и разгромить в Крыму многие подпольные организации. Провалы продолжаются и по сей день, видимо, не без помощи засланных в подполье провокаторов. Вот почему мы решили переправить вас в Крым не эстафетой, которой пользуются подпольщики, а автономным маршрутом. Вам рассказали об этом?

Журба поспешно ответил:

— Да, Феликс Эдмундович. Товарищ Поляков меня подробно проинструктировал.

— Это хорошо, — кивнул Дзержинский. — Но есть еще одно очень важное обстоятельство, которое вы должны знать. — Дзержинский сел за стол, только теперь, вспомнив о папиросе, прикурил. — Выполняя задачи сегодняшнего дня, мы обязаны уже теперь думать о дне завтрашнем. В конечном итоге наша победа в этой войне несомненна. Однако уже сейчас мы должны готовиться к схватке с врагом грозным, безжалостным — с разрухой. — Феликс Эдмундович помолчал, задумчиво глядя перед собой покрасневшими от усталости глазами, сказал с болью: — Везде одно и то же: стоят заводы и фабрики, ржавеют в тупиках паровозы, а в затонах — пароходы. Не надо быть провидцем, чтобы понимать: с разрухой мы справимся лишь при условии, если сумеем в кратчайшие сроки наладить работу транспорта. К сожалению, понимают это и наши враги. Французское правительство не скрывает, что в случае поражения армии Врангеля, оно намерено реквизировать в счет погашения долгов суда Черноморского флота. А тем временем врангелевские высшие чины затевают колоссальную авантюру: в тайне от союзников они ведут переговоры с частными фирмами о продаже им судов флота, портового имущества и землечерпательных ка-раванов. В Севастополь сейчас зачастили дельцы со всей Европы. А для нас в мирных условиях будут иметь огромное значение каждый спасенный пароход, каждый буксир, каждая землечерпалка! — Глядя на Журбу, Феликс Эдмундович добавил: — Долг чекистов — сделать все возможное для того, чтобы сохранить имущество флота и суда, вернуть их единственно законному владельцу — народу. Человек, помощником которого вы станете в Крыму, знает об этом, я хотел, чтобы знали и вы, — Феликс Эдмундович погасил в пепельнице папиросу, посмотрел на часы и уже другим, озабоченным тоном спросил: — Пароль и адреса явок хорошо запомнили?

— Как молитву! — вырвалось у Журбы. Он подумал, что выразился на редкость неудачно, покраснел.

Дзержинский, заметив это, усмехнулся, глаза его потеплели:

— Что ж, суть ответа правильная. В молодости, работая в подполье, мы тоже зубрили наизусть, как «Отче наш», адреса своих явок, пароли, «легенды». Вот опыта у вас маловато, не скрою, это меня беспокоит.

Журба упрямо тряхнул головой:

— Товарищ Дзержинский, я уже работал в тылу белых — в Одессе, с товарищем Поляковым! — Ему хотелось сказать еще о многом, но Дзержинский жестом остановил его.

— Знаю, что в Одессе вы проявили себя с лучшей стороны, — сказал он. — Потому-то именно вас и рекомендовал Поляков. Кроме того, вы знаете Крым. — Однако я не договорил, — Дзержинский улыбнулся. — Видел, как хотелось вам казаться старше чем есть. Не надо. Не бойтесь молодости: этот недостаток проходит сам по себе и — увы! — слишком быстро. Набирайтесь опыта, у вас будет у кого поучиться, — Дзержинский сделал паузу и спросил: — Что вы знаете о человеке, с которым будете работать в Крыму?

— Пока лишь одно, что его конспиративное прозвище Петрович.

— Лично познакомившись с Петровичем, — сказал Дзержинский, — вы убедитесь, какой это опытный раз-ведчик. А пока поверьте мне на слово — это замечательный человек. Я знаю его немало лет н многому, очень многому у него научился.

Журба удивленно посмотрел на Дзержинского: не ослышался ли он?!