Сообщая об изложенном, прошу Вас сообщить мне в срочном порядке перечень кораблей, судов, транспортов и проч. имущества, которое представляется для нас ненужным и может быть использовано на международном рынке.

Генерал-лейтенант

Вильчевский».

Да, от этого документа никуда не денешься. Но ведь есть еще и ответ командующего Черноморским флотом адмирала Саблина, в котором перечисляются «суда, не нужные флоту». В нем шла речь и о землечерпательных караванах, подчеркивалась целесообразность незамедлительной эвакуации их из портов Крымского побережья.

Под «эвакуацией» подразумевалась распродажа, Это прекрасно знали и Саблин, и Вильчевский, и Арти-фексов, и сам Врангель. Все было одобрено, согласовано. Однако попробуй докажи теперь. Одобрения, согласования… Все это разговоры. А на столе лежит документ, им подписанный. О резолюции Врангеля на другом документе нельзя и заикаться, чтобы не усугубить дрянное свое положение.

Массивное лицо Вильчевского вспотело. Генерал суетливо приложил к лицу платок. Рука его подрагивала.

— Вот так-то, господа, — уже мягче, ровнее проговорил Артифексов. — Положение — сквернее не придумаешь. Теперь вся надежда на генерала Лукомского! Он сообщает, что из Константинополя на пароходе «Кирасон» отбыл в Севастополь некто господин Астахов с весьма серьезным и приемлемым для нас предложением, способным поправить дело. Даи-то бог, чтобы так и было!

Для Вильчевского эти слова прозвучали как помилование, однако ему еще предстояло пережить неприятные минуты. Артифексов снова обратился к нему:

— Переговоры с господином Астаховым будете вести вы, Павел Антонович. Прошу вас, без согласования никаких решений не принимать. Ошибка не должна повториться. Необходима предельная осторожность, вы вынуждаете меня повторять это. Осмотрительность и проверка, проверка. — Он посмотрел на Туманова. — Надеюсь, Александр Густавович, на этот раз и вы не оплошаете. И узнайте, пожалуйста, когда придет «Кирасон».

— Он уже пришел. — Легкая усмешка тронула губы Туманова. — А господин Астахов остановился в гостинице «Кист», в номере двадцать седьмом — люкс на втором этаже.

— Что же вы молчали?

— Леонид Александрович, откуда же я мог знать, что вы ждете этого человека?

На Мелитопольщине деревни в большинстве своем назывались по имени основателя: Акимовка, Марфовка, Ефремовна, Кирилловна…

В Мелитополе, в штабе тринадцатой армии, куда прибыл Журба и куда уже вызвали комполка, обеспечивающего охрану восточного участка Азовского побережья, шел разговор. Начальник особого отдела — высокий, худой, пожилой человек с маузером на боку, говорил командиру полка:

— Вот тебе, товарищ Коротков, задание. Знакомься. Товарищ Журба — чекист. Большего нам с тобой знать о нем не следует. Вместе с ним поедешь к себе в Ефремовну, а послезавтра — это значит в ночь на субботу, доставишь его в бухту Песчаную; будем с твоего участка отправлять товарища Журбу в Крым. Ясна задача?

— Так точно! — отчеканил в ответ Коротков, молодцеватый, в галифе, весь затянутый скрипящими ремнями портупеи.

— Тогда выполняй приказ!

В Ефремовку, где находился штаб Короткова, их доставили на штабном автомобиле.

В деревне чистые, белые хаты едва просматривались сквозь густую листву черешневых садов. Журбе отвели для постоя комнату в доме деревенского лавочника — внизу была лавка, а наверху жилые помещения. С наслаждением помывшись возле колодца и отряхнув дорожную пыль, Журба пошел на окраину деревни, в штаб.

Коротков прохаживался по горнице, диктуя своему помощнику приказ по полку:

«Пользуясь затишьем на вверенном мне участке, — звенел его отточенный командирский голос, — приказываю во всех ротах проводить учебу по военному делу, необходимую для успешной победы как над оставшимися, так и над будущими врагами нашего рабоче-крестьянского государства…»

— А-а, товарищ Журба! Проходи, гостем будешь! — комполка закончил диктовать, сказал помощнику: — Давай подпишу, и доводи до сведения!

В дверь заглянул вестовой Короткова.

— Товарищ командир… — он замолчал, нерешительно переступая с ноги на ногу. — Там вас крестьяне требуют, бойца нашего привели…

— Что за чертовщина?

Комполка, а вслед за ним и Журба вышли во двор. Приблизились к гудящей толпе мужиков, в центре которой стоял молодой, щуплый красноармеец с испуганным лицом.

— Вот, арестовали, ваше высокородие товарищ командир, — по-военному доложил могучий дед с бородой, начинавшейся от самых глаз.

— Отпустить! — рыкнул Коротков. — Как смеет гражданское население арестовывать красных бойцов?

Дед испуганно вытянулся, прижал к бокам черные, похожие на корневища векового дуба руки, но голос его оставался твердым:

— Арестовали, как хлопец этот вроде вора будет…

— Все деревья обломали!.. — послышались голоса из толпы. — Спасу от них нет…

— Довольно базара! — приказал Коротков. И сразу же все замолчали. — Говори ты, дед.

— Поймал я счас в саду на черешне вот этого, спрашиваю: зачем, мол, берешь чужое? А он… Вот пусть сам скажет.

— Ну, говори! — грозно притопнул Коротков начищенным, в аккуратных латочках сапогом. Красноармеец не понял, что это относится к нему, и Коротков притопнул еще раз: — Чего молчишь!

— Дак что ж, товарищ командир, — жалобно сказал красноармеец. — У них этого добра много. Как у нас брюквы! А у нас на Вятчине так уж заведено: захочешь брюквы — бери. Я думал, что у них с ягодой так же…

— Видите, сам признался, что вор! — радостно сказал старик.

— Ты, дед, помолчи пока! — строго проговорил Ко-ротков и опять прикрикнул на красноармейца: — Кто у тебя взводный?

— Омельченко…

— Скажи Омельченко, что я приказал всыпать тебе три наряда вне очереди! Иди, выполняй приказ!

С облегчением переводя дыхание, красноармеец рванулся из круга.

— Ну а вы, товарищи крестьяне? Чего стоите? — комполка спрашивал сдержанно, но лицо его побледнело. Журба видел, как напряженно пульсирует на виске его жилка.

— Да ведь как нам теперь считать, ваше высокородие товарищ командир? — помявшись, спросил ста-рик. — Что ж нам, хозяевам, надеяться, что не будет больше воровства, или как?

— Хо-зя-ева! — с нескрываемой злостью произнес комполка. — Разорил он тебя? — Шагнул к старику. — Хо-зя-ева! — повторил. — Да он же на морозе лютом вырос. На щах пустых! Он, может, раз в жизни и попробовал ваши паршивые ягоды! Жалко вам стало? А когда он в бой пойдет? Когда его кишки на колючую проволоку намотаются и он умирать за вашу трудовую свободу будет, вы его молодую жизнь пожалеете? Ни хрена вы, кроме добра своего, не жалеете! Хозяева! Пойдем, товарищ Журба!

Уже в штабе Коротков сказал:

— Я, конечно, с командирами проведу работу — пусть подтянут дисциплину в ротах: мне этих людей в бой вести. — Зло пообещал: — И поведу! Знаешь, как зовут нас белые? «Ванёк» — вот как они нас зовут. Да уж погодите, покажет еще вам Ванёк, где раки зимуют! Вот обучу пополнение всему, что положено знать полнокровному пролетарскому бойцу, и разнесут они вдрызг офицерье! — Неожиданно спросил: — Сам ты, извини, из каких будешь, товарищ Журба?

— Я, в общем-то, недоучившийся гимназист, — сдержанно ответил Журба.

— Ну, тогда ты даже в военспецы не годишься! — снисходительно сказал Коротков. — А я, божьей милостью, всю империалистическую прошел, три Георгия получил. Награды эти хоть и отменены за принадлежность к старому режиму, да только зря их не давали — это тебе всякий, кто окопы те нюхал, скажет. В прапорщики меня произвели. Говорят вот: курица не птица — прапорщик не офицер, но опять же каждому зерну своя борозда. В окопах без прапорщика ни один полковой командир не обходился. В военном деле что к чему понимаю. — Коротков достал кисет с махоркой, стал сворачивать «козью ножку». — Такой армии, как у нас, доложу я тебе, нет ни у кого, и неизвестно будет ли. — И перевел разговор на другое. — Значит так, в Песчаную мы едем завтра. Ты отдыхай пока, мне тут надо делами кой-какими по штабу заняться, потом придешь поговорим — растолкую, как с Песчаной переправлять тебя на ту сторону будем. Лады?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: