Шкуры у дверей зашевелились.
— Кого-то еще принесло. — Старик открыл меховую дверь. — А-а-а, Верочка. А мы только что о твоем смертельном враге говорили.
— О каком враге? — спросила Колосова. Ее щеки от мороза горели. Иней на шапочке и меховом воротнике быстро превращался в блестящие капельки.
— Ну, какой же у тебя враг? Конечно, не человек. Все человеки нашу Верочку любят. Мерзлота — вот твой враг.
— Ах, да. Это верно. — Девушка вздохнула.
— Что, опять? — спросил Верховский.
— Опять, — печально ответила девушка.
— Ну, что же делать. Враг силен, как говорится, но мы победим его, Верочка. Садись с нами, попей, расскажи.
Девушка махнула рукой.
— Не до чая мне. Я хотела бы, чтобы вы посмотрели, Верховский… когда кончите чай пить, — добавила она, поглядев на Игната, с аппетитом уплетавшего копченую медвежатину и запивавшего куски горячим чаем.
— Мы сейчас. Мы уже кончаем, — сказал Игнат, быстро прожевывая кусок. — Мы тоже пойдем.
Все быстро оделись и вышли на мороз.
Игнат и Джим перебрались в гостиницу. В номере было еще два человека — представитель Союзкинорадио, приехавший устраивать звуковое телекино, и этнограф «с лингвистическим уклоном», как он сам себя отрекомендовал. Он приехал изучать северные народы и выискивал корневую связь их языков с языками Северной Америки. Он был убежден, что американские индейцы пришли в Америку из Азии через перешеек, который существовал когда-то на месте Берингова пролива. Этнограф приехал из Вотяцкого края, где он изучал вотяков.
Джиму было неинтересно слушать рассказы этнографа о вотяках. Его больше интересовал кинотехник Костин, веселый, сильно сутуловатый калека (левая нога у него была короче правой). От постоянного движения вдоль костыля на большом и указательном пальцах Костина были мозоли.
Однажды, когда за стенами гостиницы бушевала полярная вьюга, Костин предложил Джиму, Игнату и этнографу посмотреть картину.
Костин погасил электрическую лампу под потолком, включил ток в аппарат и в полутьме начал колдовать.
Зрители увидали бескрайные ледяные поля Северного Ледовитого океана, то гладкие, как поверхность замерзшего озера, то с хаотически нагроможденными глыбами льда. Панорама двигалась, и Джим ясно представил себе, что он летит на аэроплане и под ним проходят мертвые, снежные пространства, освещенные сумеречным светом. Вот поднимаются изъязвленные солнцем, теплыми ветрами и дождями ледяные горы — айсберги — с нависшими арками, наполовину обрушившимися ледяными мостами, пещерами — и снова беспредельная гладь… Вот поднимаются обледенелые, заснеженные скалистые ребра какого-то острова. Белый медведь оглядывается, поворачивает голову вверх, кажется, смотрит прямо на Джима и, вероятно, испуганный шумом аэропланных моторов, спешит укрыться в прибрежных торосах.
Остров уплывает назад — и снова пустыня, снежная равнина без конца и края.
Но вот она начала как будто поворачиваться по кругу. Или это аэроплан спиралью поднимается вверх? Горизонт расширяется, приподнимается. Видны отчетливо контуры прибрежных заливов, бухт, мысов, островов. Игнат узнает и называет их.
И вдруг все это мертвое пространство ожило. От губы к губе, от бухты к бухте, от залива к заливу, от Большой Земли к островам по белому фону снега задвигалось множество темных палочек, подобных палочкам Коха, как их изображают в курсах бактериологии. Это, конечно, уже мультипликация, наложенная на киноснимки с натуры.
— Если бы вы могли видеть сквозь лед, вы увидали бы такую картину, — послышался голос невидимого диктора. — Это подводные лодки, которые осуществляют связь между отдельными пунктами побережья, полярными станциями, зимовками, островами… А вот большая палочка отделилась от наших берегов и, пересекая Северный полюс, идет к берегам Америки. То движется большой пассажирский подводный корабль, совершающий рейсы подо льдом между СССР и Северной Америкой…
Джим был ошеломлен. Как? Эти неугомонные люди забираются даже под лед холодных арктических морей? И там жизнь, движение, работа? Джим уже привык к тому, что в дикой тайге и даже в мертвой тундре человека встретить легче, чем можно было бы ожидать. Но подо льдом! Нет, это невероятно! Конечно, подводная лодка может проплыть некоторое пространство подо льдом. Джим помнит попытки Вилкинса.
Но ведь его, Джима, хотят уверить, что здесь существует регулярное, оживленное подводное и подледное движение…
— Подводные лодки перевозят почту, витаминозные продукты, медикаменты, меха, радиоаппаратуру, — продолжает диктор. — У нас нет теперь зимовщиков, отрезанных от мира на восемь-десять месяцев в году. В случае надобности каждый зимовщик может быть перевезен в Москву, Ленинград и заменен другим зимовщиком.
— Видели? Слышали? — спрашивает Костин. — Ну то-то! А если не все верят тому, что подводная связь действительно существует, можете полюбоваться видом подводных лодок снаружи и изнутри.
И на экране появились изображения подводных лодок, по внешнему виду мало чем отличающихся от обычных, военных.
— Никогда я не согласился бы работать в подводной лодке, в холодной воде, подо льдом! — сказал Джим.
— Да там ведь тепло! — рассмеялся Игнат. — Смотри, вон термометр двадцать три градуса показывает.
— А все-таки жутко, — поддержал Джима этнограф. — Как подумаешь, что кругом ледяная вода, а над головой, может быть, пятиметровый лед, так тебя и при тридцати градусах тепла мороз продерет!
— Привычка, — возразил Игнат.
— Правильно! — отозвался Костин. — Вот не хотите ли побеседовать с самими моряками подводного плавания? Я сейчас установлю двухстороннюю связь со своим старым приятелем, капитаном подлодки «У-246», и его командой.
Он повозился, попрыгал, и померкнувший экран вновь ожил.
На экране появился человек средних лет с подстриженными усами и веселыми прищуренными глазами. На нем была форма Военно-морского флота.
— Костин! Ты звал меня?
— Товарищу Ершову, капитану подлодки «У-246», почтение! — ответил киномеханик в микрофон. — Мои сожители по номеру интересуются подводной связью. Будь добр, расскажи, как оно и что.
— Рассказать можно, а только вертеться перед телевизорным аппаратом я не люблю. Полюбовались — и довольно! Выключаюсь.
Экран погас, и в тот же момент послышался голос Ершова:
— Вот теперь побеседуем. Ну, что же вам рассказать? Как мы овладели подледным транспортом? Не сразу, конечно. Были и неудачи, но о них скажу позже. Факт тот, что овладели; а овладели потому, что мы люди упорные.
— Прости, пожалуйста, — послышался из-за аппарата голос Костина. — Ты где сейчас находишься, Ершов?
— Где? Где же мне находиться? Не на печке, конечно. В подлодке, как всегда.
— Под водой?
— Под водой.
— Подо льдом?
— Под двухметровым сплошным льдом.
— И ничего?
— Не ничего, а отлично. У нас тепло, светло, уютно. Чистый воздух. Механизмы работают, как хронометр. Точно по расписанию будем на месте.
— Ну то-то! — сказал Костин. — А то у нас тут есть такие ребята, которые считают, что хуже подлодки на земле и места нет.
— Да они, наверно, никогда не бывали в современной подлодке? Поплавали бы со мной, иное сказали бы! — горячо воскликнул Ершов. — Ведь у нас есть настоящие подводные корабли с большим тоннажем и просторными пассажирскими каютами. Мы засняли переброску нескольких тысяч рабочих, инженеров, техников вместе с материалами и громоздкими деталями машин. Посмотрите, как у нас все это организовано.
Зрители снова увидели картины на телевизоре.
Перед ними была большая бухта чистой воды, защищенная от натиска дрейфующих льдов мощной дамбой. На берегу — дугообразная пристань, уставленная многочисленными кранами. Возле пристани стояли в ряд, как гигантские веретена, подводные корабли. Над водой поднимались только черные лоснящиеся спины этих новых, чудовищно больших обитателей воды. На пристани стояли люди в теплых меховых костюмах. Они похлопывали мохнатыми рукавицами, притоптывали ногами. Видно было, что стоит злющий мороз. Но мокрые спины подводных гигантов не обледеневали. От них даже шел пар, как от лошадей, пробежавших на морозе много километров. Наружная поверхность подводных кораблей нагревалась электричеством. Наверху корпусов подводных кораблей виднелись открытые люки. Шла погрузка. Огромные стрелы кранов высоко пролетали над головами стоящих на берегу людей, захватывали грузы в ящиках, подавали их в трюмы кораблей.