Я по-прежнему чувствую себя онемевшей, видно так мой организм выстраивает свой защитный механизм. Любая брешь в моей защитной оболочке будет готова опустошить меня, а я не готова, не готова вернуться к старым воспоминаниям, не готова…

Дом родителей моей мамы выглядит точно так же, как я его помню. Хотя перед ним стоят несколько припаркованных автомобилей, чего никогда не было раньше, но он все такой же, по крайней мере внешне. Дом из темного кирпича с маленькими окнами на первом этаже и двумя окнами на втором этаже, там находятся две спальни. Входная дверь по-прежнему окрашена в тот же самый ярко-красный цвет, как и тогда, когда я приехала сюда.

Входная дверь сегодня приоткрыта, поэтому мы с Торном спокойно заходим внутрь. Сюда пришли многие, присутствующие на службе. Многие собрались в гостиной, какая-то женщина играет на пианино, остальные стоят вокруг нее и поют известные песни Фрэнка Синатры. Он был любимым певцом бабушки.

Из кухни доносятся запахи готовящейся еды. Женщина в фартуке раздает приказы всем остальным женщинам на кухне. Завидев меня, она улыбается одной из тех улыбок, сожалея о моей потере. Я тут же отвожу взгляд в сторону. Я не хочу видеть сочувствующие взгляды людей. На самом деле, я не чувствую большой потери. Я здесь только для того, чтобы поддержать маму.

Глубоко вздохнув, я вздыхаю запах этого дома. Запах, в котором нет примесей готовящейся еды. Он настолько знаком, едва различимый запах дерева и старых духов, который остался в моей памяти, я отчетливо его помню, но запахи, доносящиеся из кухни, почти заглушают его.

Я поворачиваюсь к Торну.

— Мне нужно побыть одной несколько минут. Ты не против?

Он кивает.

— Давай. Поступай так, как считаешь нужным.

— Ты справишься здесь один? — Спрашиваю я. Мне не хотелось бы, чтобы он чувствовал себя здесь некомфортно.

— Я не один, — говорит он, кивнув в сторону гостиной, где продолжается пение.

— Я ненадолго, — шепчу я, направляясь в коридор, чтобы подняться по лестнице в свою бывшую комнату.

Я останавливаюсь перед дверью в свою бывшую комнату. Странно. Дверь закрыта, и я боюсь ее открыть. Желудок сжимается от страха, как будто я точно знаю, что за этой дверь меня ждет что-то ужасное. Понятно же, что там ничего нет. Слишком много горьких воспоминаний связаны с этим местом.

Господи Иисусе! Я боюсь этой комнаты!

Эта мысль заставляет меня засмеяться, странным, пронзительным смехом, который также неожиданно исчезает, как и появляется.

Я резко хватаюсь за ручку и открываю дверь.

И словно оказываюсь в прошлом. Комната выглядит точно такой же, как и в последней раз, когда я была здесь. Все куклы все еще стоят в упаковках. Интересно, сколько они стоят сейчас. Бабушке они теперь уже точно не нужны. Может дедушка сможет их продать и узнать их инвестиционную ценность до того, как присоединится к нэн.

Я с любопытством оглядываюсь по сторонам.

Странно здесь нет пыли. Комната выглядит чистой, убранной и ухоженной. Семь лет назад я была здесь последний раз. На кровати, стоящей в углу, все еще лежит красивое выцветшее покрывало Золушки. На стене висят плакаты групп и знаменитостей, которыми я восхищалась. Стол стоит также возле окна.

Я закрываю за собой дверь, желая побыть в тишине.

Прислоняюсь спиной к двери и закрываю глаза, пытаясь побороть слезы. Эта комната представляет собой такое же безопасное убежище, как и гробница. Вспоминаю себя маленькой. Оцепеневшей маленькой девочкой, которую заставляли есть грибы и которую вырвало прямо на ковер.

Проглатываю ком в горле.

Здесь жила маленькая девочка, которая так и не смогла покинуть это место. Крошечная ее часть вырвалась на волю и превратилась в прекрасную женщину, которой я стала. Я плачу по той маленькой девочке, а не по своей бабушке.

Наконец, я отлепляюсь от входной двери.

Не говори глупостей, Челси. Это всего лишь комната. Да, когда-то я была здесь пленницей, но больше никогда не буду. Теперь я превратилась в настоящую женщину. Я стала сильной уже давным-давно.

На моем столе лежит тряпичная кукла, которая попадается мне на глаза. Я сама ее сделала и назвала Амелией. Я беру ее со стола и прижимаю к своему лицу. Улыбаюсь. Улыбаюсь, потому что она пахнет так же, как и тогда много лет назад. На ней нет никаких запахов, доносящихся из кухни, или незнакомых людей, наполняющих дом, на ней только тот запах, который я и запомнила.

И здесь только я и Амелия.

На мгновение я снова становлюсь той маленькой Челси. Я укладываю волосы своей куклы и смотрю в сад на заднем дворе.

— Ну и ну.

Я резко оборачиваюсь, что все плывет перед глазами. Дверь моей комнаты широко открыта. Я настолько погрузилась в свои воспоминания, что не слышала, как она открылась.

В дверях стоит дедушка. У меня перехватывает дыхание. Каждая мышца в теле становятся напряженной.

Он заходит внутрь. И единственное на что я способна, это трястись от страха. Я смотрю на него широко распахнутыми глазами. И видя его перед собой на меня накатывают все те ужасающие воспоминания. Я не могу пошевелиться. Я не могу произнести ни слова. Такое чувство, что я вернулась в свое прошлое, став той маленькой девочкой, какой и была.

Он закрывает за собой дверь и направляется ко мне. Я совершенно неподвижно слежу за ним глазами, как он приближается ко мне.

Он останавливается напротив меня, проводит пальцами по моим волосам и улыбается. Раньше он казался мне таким огромным. Сейчас он примерно на фут выше меня. У нас не большая разница в росте, но я все равно его ужасно боюсь. Застарелый страх парализует.

— Какой прекрасной женщиной ты стала. — Шепчет он, от того, каким тоном он это говорит, у меня сжимается от боли живот, но не могу пошевелить ни одной мышцей.

Его рука опускается на мое лицо. Ощущение такое, будто его прикосновения убивают меня. Если бы только я могла собраться волю в кулак и начать двигаться, кричать, делать что угодно, а не стоять тут как истукан.

— Как в старые добрые времена, да, Челси?

Я не в состоянии больше сдерживаться. Слезы наворачиваются у меня на глаза и начинаются литься настоящим потоком, но я не издаю ни звука.

— Как в старые добрые времена, — говорит он с медленной улыбкой.

Вокруг все вспоминают настолько прекрасной женщиной была бабушка Челси, в этом доме присутствует определенный комфорт и теплота от людей, пришедших почтить ее память. И все очень приветливы со мной и друг с другом, но я постоянно чувствую, что что-то не так. Что-то здесь не так. У меня даже мороз проходит по коже.

Я оглядываюсь вокруг, пытаясь точно понять, что меня так беспокоит в моем предчувствии. С того места в коридоре, где я нахожусь, мне предоставляется полный обзор на кухню, вверх по лестнице и в гостиную. Я также вижу входную дверь.

Ранее, я заметил дедушку Челси, пробирающегося через толпу. Он снял пиджак и держит его в руке. Как и Челси, он особо не выражает свои эмоции. Проходя мимо меня, он почти не обращает на меня внимания, пробурчав что-то, стал подниматься по лестнице.

Почему-то я внимательно слежу за его передвижениями вверх по лестнице. Он поднялся вверх на площадку и остановился, прежде чем открыть дверь. Несколько секунд он стоял в дверях, потом обернулся, взглянуть на меня, не поднимаюсь ли я за ним. Я тут же отвернулся. Странно, но я чувствую себя вуайеристом, подглядывающим за его передвижениями. Снова посмотрев вверх на лестницу, я его уже не вижу, вероятно, он вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

Сейчас я пытаюсь отыскать глазами мать Челси среди толпы. Она сидит на диване в окружении двух пожилых женщин. Ее первая реакция отвести взгляд, но затем видно она одумывается, потому что у нее на лице расплывается вежливая улыбка.