И совершенно непонятно, почему эксперт все время повторяет, что подпись выполнена "от имени Жукова Г.К.". В автографе ведь читается только "Жуков", а в его машинописной расшифровке - "Г. Жуков". Второго инициала "К." нигде нет, равно как нет и указания на должность автора доноса. Вот если бы было написано: "Г. Жуков, командир 3-го кавалерийского корпуса", все было бы ясно и никаких сомнений не возникало бы. А так перед экспертом лежит документ, подписанный неким Г. Жуковым, судя по упоминанию И.В. Тюленева, кавалеристом, но совсем не обязательно - Георгием Константиновичем Жуковым. И утверждать, будто донос выполнен "от имени" моего героя, строго говоря, эксперту не следовало.

Насчет же "прямоты и честности" маршала... Думаю, что из предшествовавшего разбора части "Воспоминаний и размышлений" читатели уже поняли: Георгий Константинович в своих мемуарах чаще отклонялся от истины, чем следовал ей. Впрочем, авторы многих других мемуаров немногим правдивей. Но на том же пленуме, когда громили Маленкова, Кагановича и других оппозиционеров, Жукову пришлось оглашать расстрельные списки, подписанные членами "антипартийной группы". Тут, по словам присутствовавшего на пленуме Константина Симонова, один из оппозиционеров прервал Георгия Константиновича и заявил, что "время было такое, когда приходилось подписывать некоторые документы, хотел ты этого или нет. И сам Жуков хорошо знает это. И если порыться в документах того времени, то, наверное, можно найти среди них такие, на которых стоит и подпись Жукова. Жуков резко повернулся и ответил: "Нет, не найдете. Ройтесь! Моей подписи вы там не найдете". Конечно, Георгий Константинович прекрасно знал, что рыться в архивах опальным Кагановичу, Молотову и их соратникам никто не позволит. Неужели маршал и на этот раз солгал?

Я попытаюсь установить автора документа не с помощью графологической экспертизы, результаты которой в данном случае не могут служить доказательством. Я попробую проанализировать факты биографии Георгия Константиновича Жукова и сравнить их с тем, что сообщает о себе автор письма.

Доносчик в ноябре 1917 года был делегатом съезда 1-й армии Северного фронта в Штокмазгофе. Этот съезд открылся 30 октября 1917 года в Альтшваненбурге, частью которого была мыза Штокмазгоф. А. И. Егоров был там делегатом от 33-й дивизии. Съезд закончился 6 ноября. Жуков же, как мы помним, был младшим унтер-офицером в 6-м маршевом эскадроне 5-го запасного полка Юго-Западного фронта. Располагался этот полк в районе Балаклеи, больше чем за тысячу километров от лифляндского Штокмазгофа. И в автобиографии 1938 года Георгий Константинович отмечал, что во время "октябрьского переворота" вместе с эскадроном был на станции Савинцы Северо-Донецкой железной дороги в Харьковской губернии. Допустим, что Жуков придумал, как позднее ему приходилось несколько недель в районе Балаклеи укрываться от проукраински настроенных офицеров, желавших отомстить председателю эскадронного комитета за срыв "украинизации" эскадрона. Примем предположение, будто Георгий Константинович покинул эскадрон буквально сразу же, как только стало известно о захвате большевиками власти в Петрограде, скажем, 26-го или 27-го числа. Все равно ему бы катастрофически не хватило времени, чтобы попасть в Штокмазгоф к началу съезда. Ведь не на аэроплане же он летел? Да и с чего бы вдруг унтер-офицера Жукова понесло бы в Лифляндию, и кто бы его в 1-й армии в одночасье избрал на армейский съезд? К тому же в автобиографии 38-го года Георгий Константинович пунктуально указал, что был председателем эскадронного комитета и членом полкового совета, но ничего не сказал насчет своего участия в армейском съезде. Зачем ему было таить столь лестный для себя факт?

Обратил я внимание и на дату поступления доноса на Егорова в канцелярию наркома - 26 января 1938 года. В самом тексте письма никаких дат нет, а говорится только, что последний раз с Тюленевым автор разговаривал "сегодня" Значит, письмо к наркому должно было поступить в тот же день, когда было написано, и передал его, скорее всего, сам доносчик. Следовательно, 26 января 1938 года командир по фамилии Жуков должен был находиться в Москве. Напомню, что 28 января того же года партсобрание вкатило Георгию Константиновичу выговор. Кто бы стал за два дня до этого посылать комкора в Москву?

Полагаю, у читателей уже исчезли последние сомнения, что Жуков ни с какого боку не причастен к доносу на Егорова и сам этот донос в глаза не видел. Но кто же был автором рокового для Александра Ильича письма? В ответе на этот вопрос нам помогут "Воспоминания и размышления". Рассказывая о своей службе в 1919 году в 4-м кавполку 1-й Московской кавалерийской дивизии, Георгий Константинович целую страницу посвятил встрече со своим однофамильцем: "...Я познакомился с комиссаром дивизии, моим однофамильцем, Жуковым Георгием Васильевичем. Это произошло при следующих обстоятельствах. Однажды ранним утром, проходя мимо открытого манежа, я увидел, что кто-то "выезжает" лошадь. Подошел ближе, вижу, сам комиссар дивизии. Зная толк в езде и выездке, захотел посмотреть, как это делает комиссар.

Не обращая на меня внимания, комиссар весь в поту отрабатывал подъем коня в галоп с левой ноги. Но как ни старался, конь все время давал сбой и вместо левой периодически выбрасывал правую ногу. Я не удержался и крикнул:

- Укороти левый повод!

Комиссар, ничего не говоря, перевел коня на шаг, подъехал ко мне и, соскочив, сказал:

- А ну-ка, попробуй.

Мне ничего не оставалось делать, как подогнать стремена и сесть в седло. Пройдя несколько кругов, чтобы познакомиться с конем, я подобрал его и поднял в галоп с левой ноги. Прошел круг - хорошо. Прошел другой - хорошо. Перевел с правой - тоже хорошо. Перевел с левой - идет без сбоя.

- Надо вести лошадь крепче в шенкелях, - наставительно заметил я.

Комиссар рассмеялся:

- Ты сколько лет сидишь на коне?

- Четыре года. А что?

- Так, ничего. Сидишь неплохо.

Разговорились. Комиссар спросил, где я начал службу, где воевал, когда прибыл в дивизию, когда вступил в партию. О себе он рассказал, что служит в кавалерии уже десять лет. Член партии с 1917 года. Привел в Красную Армию значительную часть кавалерийского полка из старой армии. По всему было видно, что это настоящий комиссар... С комиссаром Г.В. Жуковым я встречался потом не раз, мы беседовали с ним о положении на фронтах и в стране. Однажды он предложил мне перейти на политработу. Я поблагодарил, но сказал, что склонен больше к строевой. Тогда он порекомендовал поехать учиться на курсы красных командиров. Я охотно согласился. Однако осуществить это не удалось".