Физическiй законъ, что природа не терпитъ пустоты, повидимому относился и къ пустымъ квартирамъ. He прошло и недѣли послѣ отъѣзда Агафошкина, какъ въ его подвальную мастерскую вселилась французская семья Боннейлей, состоявшая изъ постоянно пьянаго мужа, беременной жены и двухъ маленькихъ дѣтей. A еще черезъ два дня хозяинъ сдалъ комнату-гробъ Мишеля Строгова молодой француженкѣ Софи Земпель, студенткѣ изъ Сорбонны.

— Конечно — жидовка, — сказала про новую жилицу Ольга Сергѣевна.

— Ну что же что еврейка, — сказала мамочка. — Былъ бы хорошiй человѣкъ. И Леночка не такъ одинока будетъ. Можетъ съ нею и науками заинтересуется.

По «мужчинамъ», первое по крайней мѣрѣ время, не очень скучали. Было даже какъ то легче и свободнѣе. Полковникъ не раздражалъ Ольгу Сергѣевну своимъ параднымъ видомъ, Мишель Строговъ не мѣшалъ глупыми выходками. Мамочкѣ тоже стало легче: — можно было не готовить обѣда на всѣхъ, а ограничиваться кофе и круассанами. По настоящему скучала по полковнику только одна Топси. Она искренно скулила по нему, но ей не вѣрили.

— Это она щенятъ не можетъ забыть, — говорила мамочка.

Топси виновато, улыбалась и думала: — «дались имъ эти щенята, совсѣмъ они не понимаютъ собачьихъ чувствъ». Она по прежнему бѣгала по утрамъ за газетой, но теперь приносила газету мамочкѣ, которая равнодушно брала ее и откладывала до своего кофе. Было Топси скучно и безъ стараго Нифонта Ивановича. Собака чувствовала въ немъ вѣрнаго друга.

Софи Земпель какъ то очень скоро сумѣла втереться въ семью Нордековыхъ. Это была услужливая и любезная дѣвушка неопредѣленныхъ лѣтъ. Она съ интересомъ и охотою слушала Леночкины разсказы о жизни въ Совѣтской республикѣ, но ничему не возмущалась.

— Это потому, — говорила Ольга Сергѣевна, — что она не понимаетъ. Испытала бы на своей шкурѣ, такъ стала бы понимать.

— Все таки милая дѣвушка, — сказала мамочка. — Ты посмотри вотъ и еврейка, а какая услужливая. И въ лавку сходитъ, за трудъ себѣ не сочтетъ и Леночку обѣщала въ Сорбонну сводить. Все ума наберется сколько нибудь. Наша бы, развѣ такъ поступила бы?

Наша — это разумѣлось — Русская.

Леночка была въ восторгѣ отъ новой подруги. Отъ дѣтства осталось у ней преклоненiе передъ иностранцами. Софи же была француженка и еще парижанка …

Въ эти дни, когда жизнь на виллѣ «Les Coccinelles» начала только утряхаться и вступать въ новую колею, мамочка за своимъ дневнымъ кофе прочла въ газетѣ, что на судахъ въ Атлантическомъ океанѣ было получено радiо, призывъ о помощи, подаваемый съ парохода «Немезида» отъ Антильскихъ острововъ. Сначала мамочка хотѣла утаить эту газету отъ Ольги Сергѣевны, а когда та спроситъ, чтобы читать на ночь, сказать ей, что газеты не было. Но вспомнила, что Ольга Сергѣевна видала, какъ собака утромъ принесла газету и рѣшила не только дать газету, но и показать мѣсто, гдѣ было напечатако о «Немезидѣ».

«Все равно», — думала она, — «это какъ «винтики». Отъ нихъ никто никуда не уйдетъ».

Ольга Сергѣевна довольно равнодушно прочла показанную ей мамочкой замѣтку.

— Ну что же? — сказала она, поднимая глаза отъ газеты.

— Такъ вѣдь ты, чай, слыхала, тогда въ газетахъ писали, что наши на какой то «Немезидѣ«поѣхали.

— Такъ постойте, мама. А гдѣ эти самые Антильскiе то острова находятся? …

— Я думаю, въ Великомъ океанѣ.

— Такъ наши-то не могли такъ скоро добраться до нихъ. «Немезида» для парохода слишкомъ обыкновенное имя. Мало-ли какiя еще «Немезиды» могутъ быть. И опять же сигналы о бѣдствiи, это не значитъ, чтобы крушенiе, или что нибудь такое.

Какъ-то совсѣмъ не вмѣщалось въ ея головѣ представленiе о томъ, что полковника можетъ постигнуть какое-нибудь несчастье. Всѣ несчастья, такъ ей казалось, остались «тамъ», въ Россiи. Здѣсь, заграницей, они, наконецъ, обрѣли тихую пристань, гдѣ можно отдохнуть отъ неожиданныхъ смертей и опасностей.

И когда на другой день къ ней пришла растревоженная Лидiя Петровна Парчевская, она такъ увѣренно говорила, что ничего съ ихъ мужьями не могло случиться, что это какая-то другая «Немезида», что «ихъ» «Немезида» никакъ не могла быть уже у Антильскихъ острововъ, что Лидiя Петровна цѣловала Ольгу Сергѣевну и говорила:

— Ну, какъ я вамъ благодарна за это … Какъ вы меня успокоили. Я сегодня и на службѣ была сама не своя. Никакъ не могла заставить себя не думать объ этомъ.

Потомъ прошло два томительныхъ дня. Никакихъ ни подтвержденiй, ни опроверженiй тревожнаго радiо въ газетахъ не было. Теперь Ольга Сергѣевна сама дожидалась Топси съ газетой и первая отбирала ее отъ нея. Она жадно проглядывала влажные листы и съ трепетомъ ожидала дальнѣйшихъ извѣстiй.

На третiй день въ газетѣ появилась большая замѣтка газетнаго освѣдомителя по совѣтскимъ дѣламъ. Онъ прямо и точно, такъ точно, будто онъ самъ присутствовалъ при крушенiи «Немезиды», описывалъ, что на пути къ Панамскому каналу, не доходя до Антильскихъ острововъ, при совершенно исключительныхъ и загадочныхъ обстоятельствахъ погибъ пароходъ, прiобрѣтенный анонимнымъ кинематографическимъ обществомъ «Атлантида». На этомъ пароходѣ, носившемъ наименованiе «Немезида», шло, не считая команды, около трехсотъ статистовъ кинематографическаго общества, почти исключительно «бѣлыхъ» офицеровъ. По отзывамъ товарищей все это были самые активно настроенные офицеры, непримиримѣйшiе противобольшевики. «Немезида» погибла тамъ, гдѣ вообще никогда никакихъ крушенiй не отмѣчалось. Она, повидимому, затонула отъ неизвѣстной причины на большой глубинѣ. Ни подводныхъ скалъ, ни мелей тамъ не было. Послѣднсе вре-мя не было и сколько-нибудь значительныхъ бурь въ Атлантическомъ океанѣ. Авторъ замѣтки, нѣкто Сергѣевъ, морской офицеръ, отмѣчалъ загадочность этого крушенiя и писалъ, что оно должно быть отнесено къ числу такихъ же непонятныхъ и неразгаданныхъ явленiй нашего времени, къ какимъ относится исчезновенiе среди бѣла дня изъ Парижа генерала Кутепова. Онъ писалъ, что ему извѣстно, какъ интересовались большевики кинематографическимъ обществомъ «Атлантида», какъ старались, подъ тѣмъ или другимъ видомъ, попасть въ него … Въ томъ же номерѣ газеты, нѣсколькими строками ниже, было помѣщено сообщенiе, что примѣрно недѣли двѣ тому назадъ совѣтская подводная лодка находилась въ водахъ Гавра.

Ольга Сергѣевна прочла это извѣстiе и перечла его нѣсколько разъ и все-таки мысль ея отказывалась воспринять, что ея мужъ и сынъ погибли на днѣ океана. Уже слишкомъ все это казалось быстрымъ, неожиданнымъ и необыкновеннымъ. Она пошла на службу, добросовѣстно и, какъ всегда безъ ошибокъ, писала подъ диктовку своего патрона. Она вернулась домой и все была въ томъ же отупѣнiи. Мамочка не трогала ее. Леночка молчала. Обѣ какъ-то почтительно отнеслись къ ея горю. А она при всей своей пришибленности все не вѣрила въ то, что это могло случиться и думала о мужѣ и о сынѣ не какъ о мертвыхъ, но какъ о живыхъ.

Русскiя газеты запестрѣли объявленiями въ черныхъ рамкахъ. Служили панихиды полковыя объдиненiя, служили «убитыя» горемъ вдовы и матери. Ольга Сергѣевна все не вѣрила.

Дня два газеты этимъ вопросомъ занимались, потомъ какъ-то быстро охладѣли и позабыли. Русское общество привыкло къ своему безправiю. Еще со дня потопленiя итальянскимъ пароходомъ на Константинопольскомъ рейдѣ яхты генерала Врангеля, потомъ послѣ осужденiя Коверды, похищенiя генерала Кутепова, Русское общество было научено молчать и «не рипаться». Оно и теперь замолчало. Другiя, болѣе важныя событiя заслонили гибель «Немезиды». Въ Испанiи была революцiя, Германiя катилась къ какому-то странному банкротству среди изобилiя, король Альфонсъ, Маура, Каталонцы, канцлеръ Брюнингъ, Хитлеръ, разъѣзды премьеровъ по всему свѣту вытѣснили съ газетныхъ столбцовъ таинственную «Немезиду», на которой погибло до трехсотъ офицеровъ. Гибель Русскихъ людей заграницей была настолько привычнымъ явленiемъ, что уже никого не смущала. Молодежь умирала отъ переутомленiя и чахотки, старики кончали съ собою отъ голода, безработицы и одиночества. Не хватало на всѣхъ жалости.