— Наоборот — является. Я его отцу в больницу носила, — тихо сказала Людка.

— А я этих ананасов могу и дома есть хоть каждый день, — похвалился Гарик.

Он был хвальба и жадина.

Все стали спорить. Я крикнул:

— Кто «за»? Поднимите руки!

Девчонки-сластёны тут же подняли руки, почти все мальчишки тоже, а остальные, увидев, что полезное мероприятие принято большинством голосов, перестали воздерживаться. Я обрадовался, однако редактор Валька предложил:

— Товарищи! Если уж на то пошло, мы его завтра утром купим, потом срисуем на рисовании и только потом съедим. Тогда будет полезное мероприятие. Я настаиваю.

— Идёт! Обязательно надо его срисовать, — сказал Петька.

Мы тоже не были против.

На другой переменке я составил ведомость на двадцать шесть человек. Все внесли по пятнадцать копеек и по настоянию Вальки расписались.

Утром перед уроками мы с Петькой встретились у овощного магазина.

Продавщица быстро предложила нам несколько ананасов, но они были маленькими, а мы хотели выбрать самый большой. В очереди уже начали ворчать:

— Вот чем они вместо школы занимаются…

— По отцовским карманам мастера… Налопаются яств и в кино… Знаю… Сам бывший школьник.

Ругаться с бывшим школьником не хотелось. Я от всей души попросил продавщицу:

— Девушка! Дайте с витрины! А? Нам очень нужно.

Продавщица быстро достала с витрины богатырский ананас. Денег у нас хватило. Даже ещё осталось девять копеек.

По дороге мы подкидывали ананас на руках. Он и вправду был как богатырь в своей панцирной светло-медной кожуре с зелёным темляком на макушке.

В класс я внёс его в шапке, так же, как совсем недавно черепаху, и поставил на учительский стол. Девчонки запрыгали от радости, а мы, мальчишки, договорились взять на переменке у буфетчицы Настеньки глубокую тарелку и колбасный нож.

Потом зазвенел звонок. Я снова положил ананас в шапку и спрятал в парту.

На первом уроке Петька то и дело толкал меня в бок и канючил:

— Дай хоть понюхать его… Он же пахнет…

Весь класс поглядывал в нашу сторону и глотал слюнки.

Между прочим, оказалось, что Гарик, который, по его словам, мог каждый день есть дома ананасы, почему-то отсутствует.

На переменке мы любовались ананасом и говорили о тропиках. На втором уроке Петька решительно прошептал:

— Не могу я больше ждать… Отрежь мою дольку… Тогда спокойно сидеть буду. И — всё… Я же видел на картинке ананас в разрезе…

Я задумался: «Что же делать? Впереди ещё три урока, а есть охота, как никогда… Если пойти в буфет — пропадёт аппетит!..» Вдруг ананас станет от этого не таким интересным. Наверно, все ребята тоже так думали.

В классе было тихо. Женя решал у доски трудную задачку и вот-вот должен был получить двойку. Все за него болели. Я прошептал Петьке:

— Давай притворимся, что мы его едим… Посмотрим, что будет…

Мы тихо зачмокали, задвигали челюстями и, в общем, сделали вид, что глотаем ананас большими кусками. Все сразу стали грозить нам кулаками и делать страшные глаза. Мне за шиворот запихнули записку. Я прочёл её:

Прекратите!!! Эх, вы! Товарищи…

Пред. сов. отр. Блинов и др.

Тогда я дал понять ребятам, что мы притворялись, и весь класс дружно вздохнул. Софья Васильевна сказала:

— Чем вздыхать тяжко, лучше бы подтянули своего товарища.

Женя из последних сил всё ещё мужественно держался у доски. Через полминуты он сдался, получил двойку, и урок кончился. Петька забрался на парту.

— Ребята! Я ждать никак не могу. Я требую отрезать мне кусок! Я и по памяти срисую, а пока съем.

— Правильно! — тут же пришёл в себя Женька.

— Эх, ты! — сказал предсовета Блинов. — Первый же согласился сначала срисовывать.

— И мне хочется… — робко заявила Людка.

— Сорвётся же мероприятие! — запротестовал редактор Валька. Он стал спорить и что-то доказывать на исторических примерах.

Тогда я предложил:

— Давайте устроим тайное голосование. Кто не хочет есть сейчас — пусть напишет на промокашке «не хочу». Кто хочет — пусть ничего не пишет. Можно и воздержаться. Промокашки кидайте в корзину.

Кое-кто продолжал упрямиться, часть ребят задумалась, а многие бросились к тетрадям — и вот уже в корзину полетели скомканные промокашки. Я стал их проверять, когда все проголосовали. Промокашки оказались чистенькими. Слов «не хочу» не было написано ни на одной из двадцати шести. Даже за Гарика кто-то кинул промокашку. Воздержавшихся не было. Наверно, они побоялись, что ананас могут съесть и без них. Редактор Валька сказал:

— Ладно. Я не виноват, что так получилось. Но, братцы, нужно же провести что-нибудь полезное! От ананаса после всего останется только зелёный хохолок. Я предлагаю вручить его завтра тому, кто первый решит контрольную по арифметике! Во!

— Ура!! — закричали ребята.

Только Женя приуныл.

Мы и не заметили, как зазвенел звонок и начался другой урок. У нас должен был быть французский. Но Нелли Петровна почему-то не приходила.

Петька поставил на парту глубокую тарелку и протянул мне колбасный нож.

— Режь!

Коля — наш лучший арифметик и будущий обладатель зелёного хохолка — ехидно спросил у Жени:

— В классе двадцать шесть человек. За партами сидят по двое. На сколько частей нужно разделить ананас?

— Поровну, конечно… На двадцать шесть! — не задумываясь, ответил Женя.

Все засмеялись. Петьке не терпелось:

— Дели на тринадцать. Потом сами разделят на глаз или линейкой.

Коля циркулем наметил на ананасе дырочки. Все на цыпочках подошли к моей парте. Сначала я ножом срезал зелёный хохолок.

— Ой, кактус! — изумилась Людка.

— Можете сразу отдать его мне, — сказал Коля.

— Ничего не сразу мне! — возмутился Петька. — Американский Томас тоже хвалился, как ты, а Брумель его взял и перепрыгнул!

— Точно! — сказали ребята.

Вдруг за дверью послышались шаги. Ребята разбежались. Я спрятал ананас.

В класс неожиданно вошёл Гарик. Он подозрительно посмотрел на нас и злобно сказал:

— Так и знал, что без меня съели… Ла-адно!

— Почему прогулял два урока? — спросила староста Лёлька.

— Я болел сначала… вот записка… Сожрали… Отдавайте деньги… — заныл Гарик.

Надо было отдать ему деньги обратно и оставить без ананаса за такие слова… Ребята снова нетерпеливо обступили меня.

Тогда я воткнул нож в ананас сверху вниз, и по нему на тарелку заструился светлый сок. И в классе сразу запахло так прекрасно и непонятно, что все мы с минуту молчали и, расширив ноздри, поглядывали друг на друга.

Я сделал ещё два глубоких надреза, и первые две дольки отвалились от ананаса на край тарелки, как будто он раскрывал лепестки. И староста Лёлька дала их Жене и Людке. Я резал и резал ананас, а он внутри переливался соком, как кристалл светом, и кожура его крепко-крепко держалась за сочную мякоть.

Ребята брали свои дольки, и дольки плыли по классу кожурой книзу, как маленькие пироги туземцев, доверху нагруженные самым сладким на свете товаром.

Наконец на тарелке осталась только моя и Петькина долька. Мы разделили её и незаметно для себя съели. Почти все ребята съели тоже. А Людка смотрела на свою дольку, смотрела, пока Игорь не толкнул нечаянно пузырёк с чернилами. Они залили Людкину дольку. Людка захлопала ресницами и, конечно, разревелась.

У меня прямо сердце перевернулось, я сказал:

— Давайте, кто ещё не доел, по кусочку в Людкин фонд… Мне сок полагается за то, что резал… Пусть она пьёт…

Петька недовольно облизнулся: он надеялся, что я поделюсь с ним соком.

Все, недоевшие свои дольки, ни слова не говоря, поделились с Людкой. Только Гарик заворчал на меня:

— Сам небось успел съесть…

Я посмотрел из окна на уличные часы и удивился: после переменки прошло всего двадцать минут.

В этот момент в класс вошёл Матвей Иванович.

— Садитесь, — сказал он. — Нелли Петровна заболела. Займёмся повторением Южной Америки. Флора и фауна Кубы.