Маст следил за Муссо как зачарованный. В старике итальянце он видел только личного врага, мстителя. Если пистолет был для Маста спасением, спасителем, то Муссо был дьяволом, сатаной, явившимся, чтобы отнять его. Маст мог только ненавидеть каптенармуса, люто, бессильно и со страхом. С другой стороны, Муссо был гостем из внешнего мира, связью, которой они были лишены, если не считать кухонных грузовиков, и Маста подмывало кинуться к нему, радостно пожать ему руку, спросить, что там новенького, как дела на Филиппинах? Эти два чувства сталкивались и теснили друг друга в душе Маста, бились за ничейную землю, которой было его тело, а сам Маст только стоял и смотрел, оцепенело, завороженно, как голенастый дьявол шагает вверх по склону к лейтенантской норе, – и тут же перед ним замаячило другое лицо, хитро улыбающееся лицо того артиллериста, который так ловко торговался с Мастом, чтобы содрать за пистолет лишние пять долларов.

Выход у него, понятно, был только один. Убраться с глаз долой и не показываться, покуда не уедет Муссо. Подкрепляя это весьма разумное решение, перед мысленным взглядом Маста возникла еще одна сцена; словно кольцо киноленты, прокручиваемое снова и снова, она доказывала от противного, сколь спасителен для Маста этот пистолет: все в тех же джунглях, на том же неведомом острове, все тот же японский майор опять набегал на Маста с той же блестящей инкрустированной самурайской саблей, и все тот же Маст лежал один, с той же раной и все так же без ружья, но теперь уже и без пистолета. И в результате Маст видел, как тот Маст с трудом садится, а японский майор, расставив ноги над его ранеными ногами, заносит двуручную саблю и она, описав великолепный сверкающий полукруг, врубается под шею и разваливает сидящего Маста до пояса, точь-в-точь как тех пленных китайцев, которых снимали военные корреспонденты; и все еще живой Маст с мукой глядел на свою грудь и видел, как одна половина его тела отваливается от другой половины – на глазах у Маста, который с мукой наблюдал за тем Мастом. Снова и снова прокручивался у него в голове этот киносюжетик под названием «Страсти без пистолета», и Маст стоял, безнадежно наблюдая, как сабля раз за разом делит его пополам.

Но где ему скрыться? Быстрее всего – шмыгнуть обратно в шестую нору, где его только что сменили, но это значило навлечь на себя самые разные подозрения. Ни один человек в здравом уме не останется в этой гнусной яме, чтобы сидеть и болтать со своим подсменком после дежурства. Тогда другой выход: спрятаться «дома», в норе номер четыре, где лежит его имущество, сидеть там на казарменном мешке и надеяться, что его не вызовут.

Этот выход был тоже ненадежный, но третьего не было. Конечно, и его не удалось использовать. Если и была у Маста возможность спуститься туда незаметно, он потерял драгоценное время, пока стоял и глазел на Муссо и на картины из своего страшного будущего. Маст и близко не успел подойти к четвертой норе, как его заметил сержант Пендер, старший из позиции, и сделал именно то, чего боялся Маст, – позвал вниз выгружать пулеметы. Неохотно, удрученно, не имея уже ни того, ни другого выхода и с тоской поглядывая на неиспользованное убежище, нору номер четыре, он брел мимо нее вниз к машине, к которой сходилось еще пять или шесть человек, созванных на выгрузку. Медленно пробираясь вниз по каменистому склону, Маст думал о том, что по какой-то нелокчтной причине, которую он никогда не мог нащупать, вся его жизнь, сколько он себя помнил, была жизнью виноватого и осужденного человека, и вот еще одно наглядное подтверждение: этим пятерым солдатам, которых позвали разгружать машину, нечего страшиться или опасаться, они ни в чем не виноваты; виноватый тут только он, Маст. Они могут идти сюда весело, со спокойной совестью, могут шутить и смеяться; не может только он, Маст. И почти все, что с ним происходило в жизни, происходило вот так же, и хоть бы раз он был сам в этом виноват. Да ровно столько же виноват, сколько теперь: не крал он пистолета. Почему так – Маст не мог понять, но так было всегда, и, подходя к машине, которая стояла у подножия высоты, Маст вяло, безнадежно спрашивал себя: неужели так и будет продолжаться до конца его дней? Неужели он всегда должен быть виноватым и осужденным, и если да, то почему? – спрашивал себя Маст, подходя к остальным.

Разгрузка была настоящим мучением, Маст только тем утешал себя, что вряд ли такое может выпасть человеку дважды в жизни. Муссо не узнал пистолета и вроде бы даже не заметил его, но это не значило, что он не заметит через секунду. Поэтому за сорок пять минут, пока они снимали с грузовичка два тяжелых пулемета со станками-треногами, осторожно втаскивали по ухабистому каменному склону и устанавливали в окопах, у Маста душа была в пятках. Когда он спустился к машине, Муссо улыбнулся и поздоровался с ним и он поздоровался с Муссо. Больше ничего не оставалось. После этого он все время норовил загородиться кем-нибудь или чем-нибудь от Муссо. Тот стоял, облокотившись на грузовик, рядом со старым сержантом Пендером и наблюдал за разгрузкой, чтобы они, не дай бог, не уронили, не помяли, не поцарапали его драгоценные пулеметы, а когда их сняли с грузовика и потащили вверх по опасному склону, он шел следом за солдатами и продолжал наблюдать. В глазах Маста – а самому ему казалось, что от невыносимого напряжения они у него ошалело выкатились – этот старый солдат-итальянец с худым циничным лицом был живым воплощением зла. Слово «ненависть» даже бледно не обозначит того, что чувствовал Маст. Он ненавидел итальянца люто, смертельно, ненавидел с чистым воодушевлением паладина, всеми фибрами своего существа. Далеко не сразу – по меньшей мере через полчаса после того, как уехал Муссо, а сам Маст посидел на камне, подперев голову руками – до него по-настоящему дошло, что пистолет все же остался при нем. Маст был настолько потрясен всем пережитым, что мог ухватить сам факт, но не его значение. Однако немного погодя он осознал и это: все мучения позади, а его спаситель остался при нем. Доподлинно. Его пистолет принадлежит ему, и никому больше.

Очевидно, бумажка, которую он подписал, потерялась при сборах или переезде из Скофилда. А может быть, потерялась уже здесь. Здесь или там, но, что потерялась, ясно. И так же ясно было то, что сам Муссо забыл о нем. Маст все время ходил мимо Муссо, пистолет висел у него на поясе, Муссо смотрел на пистолет, но не заметил и не вспомнил.

Так что пистолет принадлежал ему, доподлинно и безраздельно, – может быть, впервые за все время. И снова в памяти у Маста всплыло лицо артиллериста, у которого он купил пистолет, и то место, где произошла покупка, и разговор, ее сопровождавший. Все это неопровержимо доказывало, что пистолет теперь принадлежит ему, что он его все-таки купил. Когда Маст поднял голову, весь мир выглядел совсем по-другому, по-новому, как будто Маст видел его впервые или как будто он весело искрился после чистого, освежающего дождя.

Спаситель Маста, маленький козырь Маста в партии со смертью, лишний шанс для Маста уцелеть, которого нет у простых пехотинцев без пистолетов и нет у пулеметчиков с пистолетами, но без винтовок, – он остался у Маста, все же остался. Теперь надо было только уберечь его. Уберечь от этих сбесившихся шакалов на береговой позиции Макапу, которые хотели его отнять.

Следующее покушение на пистолет Маста случилось через десять дней после того, как каптенармус Муссо привез пулеметы.

Со дня нападения на Перл-Харбор прошло почти три недели, страх перед высадкой японцев улегся, и жизнь на Макапу более или менее вошла в колею. Ясно, что, если бы японцы намеревались после воздушного налета высадить десант, они не стали бы ждать три недели. Кроме того, основная, самая тяжелая часть работы по установке проволочных заграждений на Макапу была выполнена, оставалось только внести кое-какие улучшения и усовершенствования; это и привело, так сказать, к фланговой атаке на пистолет Маста.

Маст, когда не дежурил у пулемета, работал в большой команде из двенадцати человек под началом сержанта – командира отделения; они обносили позицию с суши проволочным забором с оттяжками на одну или на обе стороны. Это была большая работа, и в одной команде с Мастом оказался его старый враг, О'Брайен, и маленький капрал с худым лицом, помощник командира отделения Винсток; под его командой было пулеметное гнездо и, кроме того, половина их строительного отряда.