Однажды Император спросил Первого Министра: «Дорогой Пу, я слышал, что вы недавно ездили в восточные княжества?» «Это так, государь», – ответил министр, разливая чай по чашкам. «Говорят также, что вы изменили своей привычке ездить на варварских колесницах, и отправились на повозке, сделанной нашими мастерами?» «И это правда. государь,» – скромно ответил Первый Министр, – «И должен вам сказать: наши колесницы ни в чем не уступят варварским!» «Тогда скажите мне, дорогой Пу, зачем вы взяли с собой полк дворцовой стражи на варварских колесницах, половину наших докторов и заклинателей и любимую наложницу? На базаре только и говорят о том, что ваша поездка больше напоминала военный поход!» Министр вздохнул: «В старину говорили: «Устает пахарь в поле и кузнец в кузнице, купец в лавке и женщина за домашней работой. Лишь язык клеветника не знает усталости». Ваше Величество, из столицы недостойный выехал в полном одиночестве. Но колесница моя, собранная мастерами Поднебесной, летела так быстро, что вскоре нагнала войско, посланное вами две недели назад в восточные княжества проверить – не ввозят ли туда незаконно повозки с островов Дзипангу. Командир этого отряда оказался сыном моего покойного друга и побратима, и даже под страхом смерти отказался отпустить меня дальше одного, из опасения, что на недостойного могут напасть удальцы из горных станов, что пытались начать Великое Дело этой весной и даже убили нескольких стражников. Пришлось мне ехать дальше под охраной.» «Будучи сыном вашего побратима, этот командир является вашим племянником,» – кивнул император, – «А со смертью родителя, вы, дорогой Пу, стали для этого командира отцом. Таким образом, в его сердце сыновняя почтительность уступила сердце сыновней любви и он нарушил ваш прямой приказ, хоть это и грозило ему смертью. Мы не будем его наказывать, а вы не должны на него сердиться, обещайте мне это». Министр Пу поклонился, и Император продолжил: «Но если вопрос с воинами прояснен, то скажите мне, дорогой Пу, зачем вы взяли с собой врачей и заклинателей?» Министр отпил чаю и ответил: «Из-за того, что я теперь ехал вместе с отрядом на варварских повозках, движение мое замедлилось, и нас вскоре нагнал караван, отправленный нами бороться с пожарами и болезнями, что из-за жаркого лета бушуют в восточных провинциях. По моему совету, наш командир взял их под свою охрану, чтобы врачи и заклинатели не стали добычей разбойников. Поэтому, дальше мы путешестовали вместе.» Император кивнул: «И это тоже прояснилось, дорогой Пу. Остался лишь один вопрос: скажите мне, зачем в такое опасное путешествие вы взяли с собой наложницу?» Министр опустил глаза и тихо ответил: «Государь, я не брал с собой наложницу. Она нагнала нас, когда мы проехали половину дороги, ее повозка едва не разваливалась, кони были загнаны, одежда в беспорядке. Бросившись передо мной на колени, она кричала, что не может жить в разлуке и укоряла за то, что я оставил ее в столице одну. В гневе, недостойный выхватил меч и хотел убить наложницу за недостойное поведение, но недостойному не хватило твердости, и он пощадил женщину и дальше мы путешествовали вместе. Боюсь, государь, что человек, который не может управлять собственным домом, не имеет права советовать государю. Утром я написал прошение об отставке.» и Первый министр положил перед Императором сложенный вчетверо лист бумаги. Но Император, не читая, бросил прошение на жаровню, где оно сгорело. Затем Сын Неба встал, подошел к Первому Министру и, обняв его за плечи, сказал: «Дорогой Пу! В нашем мире, полном горя и бедствий, так редко встретишь искреннее чувство. Ваша наложница оставила дом в столице и, загоняя коней, поспешила по дороге на восток, только чтобы увидеть вас – это ли не чудо? Не уподобилась ли она этим знаменитой красавице древности Мулан? Прошу вас, Пу, не будьте так жестоки ни к ней, ни к себе, ибо хоть вы и носите звание «Алмазный Небожитель, Хранящий Империю», все же вы человек, и думать иначе было бы оскорблением богам и буддам.» Первый Министр при этих словах не сдержал слез, и с тех пор во всех письмах к друзьям подписывался: «Пу, человек»

Однажды Император спросил Первого Министра:

«Дорогой Пу, слышал я, что дикие мяо, усмиренные было вами, в последнее время проникают в Поднебесную?»

«Истинно так, государь», – кинул Первый Министр, аккуратно измельчая чайный лист, – «После того, как ваны мяо принесли клятвы верности престолу, они получили право селиться в Поднебесной.»

«Но люди говорят, что эти мяо – грубые и невоздержанные люди, склонные к насилию и разбою, и начинают они притеснять наших подданных?»

Первый министр вздохнул, и, разжигая жаровню, ответил так:

«Несмотря на то, что мяо действительно славятся грубыми нравами и неученостью, в душе это мягкие и добрые люди. Приезжая в наши города маленькими группами, они, непривычные великолепию нашей Империи, пугаются, и начинают разбойничать. В этом они подобны диким лисятам, взятым в дом – так же кусаются и забиваются в угол. Для того, чтобы преодолеть этот страх, надлежит сделать так, чтобы мяо не чувствовали себя в Поднебесной одинокими. Поэтому следует переселять их на равнину не тысячами, но сотнями тысяч»

«Но дорогой Пу,» – удивленно сказал Император, – «Мяо не привычны ни крестьянскому труду, ни работе ремесленника! Чем будут зарабатывать на жизни эти сотни тысяч варваров? Не станут ли они разбойничать?»

Министр Пу налил в чайник родниковой воды, поставил его на жаровню и ответил так:

«Лучший способ отвратить человека от разбойничанья – сделать его стражником. Назначим переселяющихся мяо в ямыни»

«Но не будут ли мяо притеснять наших подданных?» – озабоченно спросил Император.

«Ваше величество,» – с поклоном ответил Пу, – «Мяо, хоть и варвары, но славятся своим благородством, вежливым отношением к чужим обычаям и уважением к женщине – это написанно в трудах древних ученых, да и сами мяо не раз мне это говорили. Жители Поднебесной обретут в них не притеснителей, но защитников!»

«Но где они будут жить?»

«Выделим каждому по сто лян серебра – это хватит, чтобы построить дом»

«Но как же так, дорогой Пу,» – в волнении воскликнул Император, – «многие наши подданные до сих пор ютятся в травяных хижинах и старых, обветшалых домах, и вдруг мы станем строить дома для мяо! Не станет ли это причиной волнений и мятежей?»

«Разумеется нет, Государь,» – с поклоном ответил Пу, – «Ведь действия наши будут продиктованы человеколюбием и состраданием, а как учат философы древности: если в основе предпринятого лежит человеколюбие, будет ему сопутствовать успех!»

Успокоенный император возрадовался и немедленно подписал указ о переселении в Поднебесную ста тысяч мяо с семьями.

Однажды Первый Министр был призван к Императору. Войдя в покои государя, министр Пу застал сына Неба в глубоких раздумьях. Не смея нарушать сосредоточение Владыки Поднебесной, министр сел у жаровни и принялся готовить чай. Когда вода закипела, Сын Неба внезапно поднял голову и сказал: «Рад, что ты пришел, дорогой Пу, ибо хочу я прибегнуть к твоей мудрости и государственному опыту.» «Служить трону – обязанность честного подданного» – с поклоном ответил Пу. «Видишь ли, дорогой Пу, я приговорил главу столичной труппы цзинси, недостойного Мы Ха-гоу к смертной казни, и теперь размышляю, как привести приговор в исполнение. Закон требует отрезать мерзавцу голову, но преступление его так велико, что я подумываю медленно утопить его в яме с нечистотами». «Мы Ха-гоу происходит из старинного рода лицедеев и поэтов», – склонив голову сказал министр Пу, – «Его отец был прозван Бессмертным за то, что слагал хвалебные и назидательные стихи для семи императоров. Чем же так прогневал Ваше Величество его отпрыск?» «Дорогой Пу, заботы о государстве занимают все твое время, и ты, конечно, не слышал о том, что Мы Ха-гоу устроил в столице новое представление-уси?» – спросил Император. «Хотя недостойный все свое время уделяет службе,» – кивнул министр, – «он все же кое-что слышал об этой пьесе. Кажется, она называется «Славные герои Поднебесной»? Неужели Ваше Величество хочет казнить Мы за это предствление?» При этих словах Сын Неба вскочил на ноги, его глаза выкатились от ярости, а волосы встали дыбом м проткнули священную шапку.