— Но мне не нужен ребенок.

— Зато он нужен мне.

Секунды ожидания растягивались в минуты. Когда Дженна уже не могла слышать в тишине стук своего сердца, она сказала:

— Спенсер, ты поможешь мне?

— А ты храбрая женщина! Не представляю себе, кто бы еще мог решиться попросить меня о подобном одолжении.

— Просто у меня нет другого выхода. Я хочу, чтобы мой ребенок был самым совершенным существом. А для этого мне нужен совершенный мужчина, то есть ты, Спенсер.

— О, только не надо комплиментов.

— Но я действительно считаю тебя таковым. Так ты согласен?

— Что-то не испытываю пока такого желания.

— Да, я вижу, но все-таки ты об этом думаешь…

Она ждала, не смея вздохнуть. Он тихо чертыхнулся.

— Послушай, — тяжело вздохнув, сказал он. — Единственное, что я могу обещать, — это еще раз все взвесить. Мы можем с тобой встретиться?

— Назови только время и место.

— Черт, я даже не знаю, когда и где. Я позвоню тебе завтра. Ты будешь дома?

— Буду весь день, я никуда не иду. Я буду ждать твоего звонка. Спасибо, Спенсер, я тебе очень благодарна, правда.

— Я еще ничего не сказал.

— Но не отказался! Ты размышляешь над моей проблемой, и это все, о чем я могу просить. Если ты откажешься, я буду очень огорчена, но пойму тебя. Тебе неприятно делать под принуждением то, против чего восстает твоя душа по нравственным соображениям или по причинам, которые…

— Дженна, ложись спать, — прервал он ее. — Я не могу думать, когда ты говоришь. Я позвоню тебе. Все, пока.

Спенсер проговорил с Дженной до трех часов ночи. И теперь, лежа в постели и не в силах заснуть, весь кипел от досады и раздражения на Кэролайн. Он готов был убить сестру, если бы не любил ее так нежно. Она всегда, с самого раннего детства, обожала старшего брата. Родители, конечно, тоже его любили, но не так безоглядно и преданно, как Кэролайн. Он, в свою очередь, уже в шесть лет защищал ее, как мог. Со временем у каждого появились свои интересы, их общение перестало быть таким тесным и задушевным, как прежде. Сестра частенько журила его за бродячий образ жизни, но во время ссор с родителями неизменно занимала его сторону. Если бы не она, Спенсер не мог бы и часа пробыть в удушливой атмосфере родного дома в Ньюпорте.

Так было обычно.

Но на этот раз Кэролайн подвела его. Она фактически заверила Дженну, что он согласится с ее идеей, и, хотя ему не приставляли пистолета к виску, не скрутили руки и ноги, чтобы силой взять у него сперму, он чувствовал себя так, словно оказался в ловушке.

Его всегда радовало, что у сестры такая милая, искренняя и красивая подруга, как Дженна. За многие годы он привязался к ней и привык воспринимать как члена своей семьи. К тому же она обладала прекрасными манерами и была преуспевающей деловой женщиной. Он не сомневался, что она действительно будет очень хорошей матерью. Было абсолютно ясно, что она очень надеется на его помощь в этом щекотливом деле, и если он откажется, то все ее мечты будут разрушены.

Черт, но он-то никогда не думал о ребенке! Не желал взваливать на себя ответственность — и, зная себя, честно предупредил Дженну, что ее намерение официально освободить его от всяких обязательств по отношению к будущему ребенку ничего не даст. Ему было бы тяжело знать, что на свете живет его ребенок, а он колесит по миру ради удовлетворения своей страсти к путешествиям и приключениям. Правда, эта страсть приносила своего рода прибыль в виде дохода от продаж его книг и прав на постановку фильмов. Но все-таки и прежде всего он занимался этим ради своего удовольствия.

Если бы Кэролайн с ходу отвергла эту идею Дженны, если бы она сказала, что он ни за что не согласится или страшно разозлится, он не оказался бы сейчас в таком идиотском положении. Но Дженна изложила свою просьбу таким образом, что ему крайне трудно было отказать ей — потому что, к сожалению, некоторые из ее доводов были очень вескими. Идея об одиночном воспитании ребенка матерью в обществе давно уже не кажется чем-то диким и непривычным. Тем более что Дженна продумала все тщательнейшим образом. У нее есть средства и, главное, страстное желание стать матерью. И она правильно полагала, что его родители будут в восторге, если у него появится наследник. Вот именно, наследник. Он обладает таким же крупным состоянием, как и Дженна, но у него тоже нет прямого наследника. К тому же можно не сомневаться, что их ребенок получит в наследство от него и Дженны хорошие гены. То есть и здесь она рассуждала здраво и логично.

Итак, что же ему делать? Она предложила ему идею, которая никогда не приходила ему в голову, но которая имеет определенные достоинства. Если он ей откажет, другого такого случая ему не представится, это ясно. И если, не дай бог, с его родителями случится какое-нибудь несчастье, подобное тому, что случилось с родителями Дженны, простит ли он когда-нибудь себе, что лишил их такого счастья — увидеть внука, носителя фамилии? А если он сам вдруг окажется на смертном одре, не будет ли он жалеть, что уходит из этого мира, оставив после себя лишь горстку пепла в золоченой урне?

Он чертыхнулся и повернулся на другой бок, чтобы не видеть яркой луны. Это по милости Дженны он теперь не может найти покоя! Он старался настроить себя на то, чтобы утром, когда они встретятся, решительно и бесповоротно отказаться от участия в ее планах, после чего улететь во Флориду и с головой уйти в работу… Но сознание подкидывало ему неприятные вопросы, ответа на которые он не находил…

Спенсеру не раз приходилось оказываться в опасной ситуации, и он давно уже привык доверяться своему инстинкту, черт бы его побрал!

Дженна не могла сомкнуть глаз, не зная, радоваться или огорчаться тому, как прошел разговор со Спенсером. Только сейчас она осознала, как сильно надеялась на его помощь — а уже через несколько часов может оказаться, что ее надежда была напрасной! Зато, если он согласится, у нее появится самый чудесный ребенок в мире! Одна эта мысль приводила ее в такое волнение, что она никак не могла заснуть.

Она задремала только перед рассветом и, вероятно, поэтому не сразу услышала звонок. Проснувшись, она с трудом поняла, что звонят не по телефону, а в дверь. Дженна уже вышла из спальни, когда сообразила, что на ней только ночная рубашка. Она вернулась, схватила со спинки кресла вышитую шаль, набросила ее на плечи и босиком сбежала вниз.

Заглянув в застекленную створку двери, она застыла от неожиданности. На площадке стоял Спенсер, чисто выбритый, бодрый и свежий. Она сразу вспомнила о своих всклокоченных волосах и припухших со сна веках, но уже поздно было притворяться, что ее нет дома: он видел, как она выглянула. Да и какое это имело значение, если он пришел сообщить о своем решении!

Прихватив на груди края шали, она открыла дверь. В лицо ей ударили лучи солнца, и она встала боком, смущаясь своего неприглядного вида.

— А который теперь час? — осипшим голосом спросила она.

— Половина девятого, — ответил он, без малейших угрызений совести окидывая ее взглядом.

Поражаясь, как ему удалось выглядеть таким свежим после короткого сна, Дженна нервно пригладила волосы.

— Входи. Я на минутку отлучусь, мне надо что-нибудь накинуть.

— Ради меня можешь не одеваться.

Она поняла это так, что он не намерен задерживаться, и сразу расстроилась.

— Значит, ты не согласен? О, Спенсер… — На глазах у нее выступили слезы.

— Я этого не сказал, — недовольно проворчал Спенсер, который терпеть не мог женских слез. — Мне нужно уточнить еще кое-какие моменты.

— Понятно. — Дженна огляделась, не зная, куда лучше провести его, в гостиную или кухню. Он застал ее врасплох, она еще не пришла в себя. — Пойдем, я приготовлю тебе кофе, — наконец предложила она, сообразив, что это даст ей время окончательно проснуться и взять себя в руки.

Она провела его в кухню и стала готовить кофе, по-прежнему придерживая одной рукой шаль. Выходило медленнее, но она боялась освободить эту руку, опасаясь, как бы шаль не упала на пол. Тогда она оказалась бы в одной тонкой и прозрачной рубашке.