На основании сложных выкладок Рене Бастеляр приходит к выводу, что Питер Брейгель начал ученичество в 1544 или 1545 году, то есть около двадцати лет от роду. По другим мнениям, он мог стать учеником уже в 1540 году, то есть лет пятнадцати. И та и другая дата одинаково возможны. Скажем просто, что Питер Брейгель начал ученичество в юношеском возрасте, вероятно, между пятнадцатью и двадцатью годами.

Мы не знаем, когда он попал в мастерскую Питера Кука ван Альста, но кем был его учитель и мастер, какое место в художественной жизни Антверпена он занимал, известно достаточно хорошо, Значит, можно представить себе и то, чему мог учиться у него Питер Брейгель.

Среди множества антверпенских гильдий одной из самых старых и уважаемых была гильдия живописцев. Ее патроном, чье имя она носила, считался святой Лука. По преданию, он первым написал портрет богоматери с младенцем! Одним из самых известных членов этой гильдии, а впоследствии и ее главой, был Питер Кук ван Альст. К тому времени, когда Брейгель оказался в Антверпене, слава Питера Кука была в зените. Он был удостоен звания придворного живописна Карла V и весьма гордился этим. Он был известен не только в Антверпене, но и во всех Нидерландах и даже за их пределами, о чем тоже никогда не забывал.

Впрочем, когда называли его имя, вспоминали не столько какую-нибудь его выдающуюся картину, а, скорее, то, как Питер Кук преуспел в разных сферах искусства, да и вообще в жизни, какие далекие путешествия совершал, какими высокими знакомствами был удостоен, какой патрицианский дом содержал.

Учителем Питера Кука был Бернард ван Орлей, который тоже был придворным художником наместниц из дома Габсбургов. Подражая и следуя установившейся традиции, Питер Кук совершил путешествие в Италию. Из своего ученичества и из этой поездки он вынес вкус к патетическим сюжетам и преувеличенным движениям, к пышным драпировкам, к иллюзорному изображению сложной архитектуры. Это было следование итальянским мастерам, впрочем, понятым несколько внешне.

Вернувшись в Антверпен, Питер Кук стал ревностным пропагандистом итальянской манеры в живописи и основал собственную мастерскую. Здесь у него постоянно работало несколько помощников и учеников. Он нуждался в них, потому что был завален заказами. Хозяева знаменитых ковроткацких мастерских в Брюсселе, где он часто бывал по делам, ждали от него картонов, чтобы перенести изображенные на них сюжеты на ковры. Антверпенскому кафедральному собору он обещал сделать эскизы для витражей. Одновременно он работал над станковыми картинами. В них, как, например, в «Тайной вечере» (тема, к которой он обращался несколько раз), он умел, несмотря на сравнительно небольшие размеры доски, достичь ощущения монументальности.

Питер Кук был живым, деятельным, предприимчивым, непоседливым человеком. Он с удовольствием вспоминал свое итальянское путешествие и однажды, оставив мастерскую, заказы, помощников и учеников, снова отправился в путь, на этот раз менее обычный и более дальний. Он решил побывать там, где до него побывало не так уж много европейцев, а из нидерландских художников вообще никто не был — в Турции, в Константинополе.

Питеру Куку хотелось узнать секреты изготовления восточных ковров и заинтересовать турецкого султана образцами нидерландских, чтобы получить у него выгодные заказы для брюссельских мастерских. Сын времени, он был не лишен авантюрной жилки и духа предпринимательства.

Известного нидерландского художника приняли в Константинополе с почетом, однако договориться о заказах ему не удалось. Брюссельские ковры славились своими искусно вытканными фигурами людей и животных, а мусульманские обычаи запрещали подобные изображения как нечестивые. Султану очень понравились образцы, но со вздохом сожаления он отказался от заманчивого предложения. Он отважился лишь заказать Питеру Куку свой портрет. Несмотря на частичную неудачу своего предприятия, Питер Кук не терял времени даром. Он изучил турецкий язык и, прежде чем отправиться в обратный путь, сделал много зарисовок константинопольских типажей, восточных орнаментов, убранства, утвари. Впоследствии эти зарисовки были изданы на его родине как гравюры. Их, безусловно, видел его ученик Питер Брейгель. К ним, как к источникам для изображения Востока, обращались многие знаменитые художники, даже Рембрандт, спустя много лет.

Питер Кук вернулся из путешествия в 1537 году и вскоре женился вторым браком на известной художнице-миниатюристке Майкен Верхюльст Бессемер. Это было, вероятно, в 1539 или 1540 году, то есть за несколько лет до того, как в мастерской Кука в качестве ученика появился Питер Брейгель.

Питера Кука не удовлетворяла жизнь, посвященная только живописи. Вспоминая, сколь многообразными были занятия и интересы итальянских художников, на которых он хотел походить — а они часто совмещали в одном лице живописца, ваятеля, зодчего, ученого, — он расширяет круг своей деятельности. Питер Кук не только работает в разных живописных и декоративных техниках и обучает им своих учеников, он много переводит. Ему принадлежит заслуга перевода, комментирования и издания знаменитого архитектурного трактата Витрувия. Издание это стало заметным событием в истории нидерландского зодчества. Его внимание привлекает, однако, не только этот античный ученый, общепризнанный в эпоху Ренессанса авторитет. Питер Кук внимательно следит за книжными новостями в области искусства. Едва в Италии выходят книги его современника — теоретика архитектуры Серлио, — Кук принимается за перевод этого огромного сочинения. Он подготовляет к печати пять объемистых томов с рисунками. Два успевают выйти в свет при его жизни, три издает после его смерти вдова.

Майкен Верхюльст, видимо, вообще принимала деятельное участие в работе мужа. Она была искусной миниатюристкой, ее имя Гвиччардини упоминает среди наиболее известных художников Нидерландов. Считают, что не только Питер Кук, но и она, и быть может, даже больше она, чем муж, занятый многоразличными начинаниями, направляла повседневную работу учеников в мастерской, особенно во всем, что касалось техники миниатюры и работы водяными красками. Тут обычно вспоминают, что она была родом из Мехельна, где было особенно много мастеров этой техники, и что впоследствии она обучала сыновей Брейгеля, своих внуков.

Вот в эту-то мастерскую, в пору ее расцвета, в мастерскую, живущую кипучей художественной жизнью, во главе которой стояли два известных художника, и вошел впервые, быть может, подростком, быть может, юношей Питер Брейгель.

Все в этих стенах было ему интересно, все пробуждало фантазию, все расширяло кругозор. Стены были увешаны восточными тканями и оружием, напоминавшим о поездке мастера в Константинополь, картонами для ковров, эскизами для витражей. На столах лежали не только палитры, кисти, краски, но и корректурные оттиски переводов Витрувия и Серлио, книги, изданные на латинском, греческом и итальянском языках. Мир, о котором рассказывал мастер, оказывался шире, чем огромный Антверпен, шире, чем все Нидерланды; Италия казалась не такой уж далекой, и даже Восток представлялся доступным, реально существующим.

Кем был Питер Брейгель в этой мастерской? По-видимому, во всяком случае поначалу, наполовину учеником, наполовину слугой — в те времена это не так уж строго различалось. Ван Мандер не только сообщает, что Брейгель учился у Питера Кука, но пишет, что именно здесь он познакомился со своей будущей женой, дочерью художника. Вот это место: «Живописи он начал учиться у Питера Кука ван Альста, с которым потом и породнился, женившись на его дочери, которую он в детстве, живя у Питера Кука, часто носил на руках».

К сожалению, кроме этой живой подробности, рисующей патриархальную простоту нравов в отношениях между семьей мастера и его учеником, мы не найдем у ван Мандера никаких подробностей об ученической поре Брейгеля. Поскольку, кроме этих беглых строк, ничто не подтверждает ученичества Питера Брейгеля у Питера Кука, некоторые исследователи вообще считают его недоказанным и недоказуемым — слишком мало общего обнаруживают работы предполагаемого ученика и предполагаемого учителя.