– Конечно! Вы не представляете, какая тоскливая жизнь у нас была там, в городе…

– А что насчёт мужа?

– Какая нормальная девушка откажется от мужа? – ответила вопросом на вопрос Элина. – И вот что я вам скажу, Наталиэль. Поглядев, как живут дикари, как они запросто и без всякого стеснения занимаются любовью, я немало пожалела, что была лишена такого существования. Я тоже хочу отдаваться мужчине, не проявляя ложного стыда, не подмигивать ему тайно от сидящих за обеденным столом чопорных дядек и тёток, не сочинять глупые письма, а просто протянуть руку и прикоснуться так, чтобы мужчина сразу понял всё и взял меня.

– Так возьмите за руку Здоровенную Змею. Он сейчас в самом соку. Мужчина что надо! На этих холмах нет дерева более стройного, чем Здоровенная Змея. Даже Торопливый Олень сложён попроще.

– Послушайте, – дёрнул Пьер за рукав Соколиного Взгляда, – мне тоже нравится старший Делавэр.

– Он не интересуется такими делами, – развёл руками охотник. – Он придерживается традиционных отношений, он явно выраженный традиционалист.

– Как жаль. У него такие крепкие ягодицы. От них так красиво поднимаются спинные мышцы и шевелятся при ходьбе…

– У меня тоже крепкие ягодицы, – сообщил Соколиный Взгляд.

– Правда?

– Честное слово. Как-нибудь на привале я дам вам возможность убедиться в этом.

– А вы разве…

– Иногда балуюсь, но только иногда, – ответил охотник и улыбнулся каким-то своим промелькнувшим воспоминаниям. – Но нужно решить, что делать с Элиной. Ведь если и вы, сударыня, захотите остаться в нашем обществе, тогда нам нет надобности идти в ту сторону, куда мы направляемся сейчас. Мы могли бы отправиться в деревню Делавэров, расслабиться там от души, поесть, попить, заняться любовью.

– Я с огромным удовольствием присоединюсь к вам, – выпалила младшая сестра. – Что же касается Здоровенной Змеи, то он вызывает во мне исключительно приятные чувства. Правда, не могу сказать, что по отношению к нему я испытываю головокружительную влюблённость. Но ведь отсутствие влюблённости не есть доказательство того, что никогда не возникнет серьёзное чувство, не так ли?

– Вы на редкость мудры для своего возраста.

– Благодарю вас. Но я бы хотела, чтобы вы, Наталиэль, предупредили его, что я не имею достаточного опыта в любовных делах. У меня было всего трое мужчин. Так что ему придётся выступить в качестве старшего наставника.

– Я думаю, что он вас не разочарует, мадемуазель. У него большой опыт. Ни одна из тех женщин, которых он насиловал во время нападений на деревни врагов, не пожаловалась на него. А это кое-что значит. Можете смело положиться на него, славная девушка.

Так они продвигались неторопливо сквозь темень ночи, перебрасываясь шутливыми фразами и не представляя, что за их словами уже начинала складываться новая жизнь, с каждым шагом превращаясь из пустого сотрясения воздуха в действительные условия и обстоятельства, имеющие реальную силу воздействия на судьбу человека.

Когда первый утренний свет стал пробиваться в хмурую лесную чащу, путешественники вышли к песчаной косе, которая с трёх сторон омывалась водой. Возгласы удивления вырвались из уст обеих девушек, когда они увидели открывшийся перед ними пейзаж.

Широкая водная поверхность была настолько спокойной и прозрачной, что казалась ложем из чистого горного воздуха, охваченным со всех сторон холмами и лесами. В длину озеро имело около четырёх километров и достигало почти километра в ширину. Берега были неправильных очертаний и изобиловали заливами и острыми низкими мысами. На севере озеро замыкалось двумя острыми высокими скалами.

– Индейцы называют тот край Двурогим Концом, – сказал Соколиный Взгляд, с наслаждением наполняя могучую грудь свежим утренним воздухом. – Великолепное зрелище, не правда ли?

– Величественно! Прекрасно! – воскликнул Пьер и протянул руки к озеру. – Кажется, что сам изнутри очищаешься, становишься лучше, как поглядишь на это.

Майор сделал несколько шагов вперёд и зашёл по колено в воду. Он выглядел настоящим дикарём: голый, с обритой головой, в мятой тряпичной набедренной повязке.

– Вы замечательно вписываетесь в пейзаж, дорогой Пьер, – сказала Корина и спрыгнула с лошади. Сестра последовала её примеру.

– В дни моей молодости на этом озере жил белый отшельник-голландец, которого местные краснокожие прозвали Мокрой Крысой, – произнёс Соколиный Взгляд. – Он соорудил большую плавучую платформу и выстроил на ней целый дом. Я бывал у него несколько раз. Первоначально он жил с женой, но она умерла, и Мокрая Крыса утопил её тело в озере.

– Она была индеанка? – уточнила Элина.

– Нет. Белая женщина. Весьма невзрачная на вид, но со стальным характером. И ещё у них была дочка лет шестнадцати. Во всей округе не отыскалось бы существа более нежного, чем эта девочка. Даже дуновение весеннего ветерка казалось тяжелее этого создания. Ни одна лань не прыгала с такой лёгкостью. Мокрая Крыса называл её Птичкой. Просто Птичкой. Никакого христианского имени я ни разу не услышал в её адрес.

– Похоже, она вам нравилась, – с некоторой ревностью заметил Пьер.

– Нравилась, как нравится поэту горная речка или утренний туман. Она была настоящим творением Матери-Природы.

– Что-то подсказывает мне, что вы сходились с этой Птичкой не только, как поэт сходится с музой, – опустил глаза Пьер.

– Конечно. Мы упоённо занимались любовью, как только улучали возможность. И в том нет ничего постыдного. Я купался в ней, как в этом самом озере.

– Куда же они подевались? – подала голос Корина.

– Долгое время никто не трогал их, так как дикари считали голландца немного странным. Время от времени они навещали его в его плавучем доме, а он появлялся в их деревнях. Но однажды Мокрая Крыса узнал, что англичане объявили вознаграждение за индейские скальпы. Крыса решил, что добыть волосы с головы туземца ничуть не труднее, чем собирать грибы в лесу. И отправился в поход за скальпами. Ему было всё равно, кого убивать – Ирокезов, Делавэров или каких-то других. Все индейцы были для него одной нацией. Как все белки, все волки, все бобры.

– И что же случилось?

– Он подстрелил нескольких Делавэров, и вскоре их соплеменники схватили его. В то время я приплыл навестить Птичку, со мной был Здоровенная Змея. Но девочка так убивалась долгим отсутствием отца, что мы не сумели провести время так, как я рассчитывал. Она упросила нас отправиться на поиски Мокрой Крысы, и мы решили выяснить всё, что в наших силах. Мокрую Крысу мы увидели в ближайшей деревне Делавэров. Это было не то племя, к которому принадлежал Здоровенная Змея, но родственное. Мокрую Крысу держали в одном из домов, готовя к долгим пыткам. У краснокожих нередко случается, что они тщательно ухаживают за пленником, холят его в течение нескольких дней, а затем вдруг старуха, прислуживавшая пленнику, начинает вырывать волосы из его головы, кусать пальцы на руках. И это служит знаком к началу истязаний. Мы пришли в деревню в тот самый момент, когда Мокрую Крысу волокли к столбу. Судя по его виду, туземцы уже успели поработать над ним, и голландец не мог передвигать окровавленными ногами. Здоровенная Змея переговорил с наиболее именитыми воинами, и они согласились повременить с основной пыткой, а то и вовсе отказаться от неё, если мы привезём какой-нибудь хороший выкуп за жизнь Мокрой Крысы. Но сам Мокрая Крыса стал вдруг плакать, крича, что желает только немедленной смерти, что не хочет оставаться калекой. И он, конечно, был прав. Как бы он жил в лесной глуши с переломанными ногами и руками и лишённый зрения? Нет, в такой жизни нет ничего приятного. И мы решили не тратить время на поиски выкупа. Зато Делавэры, увидев слёзы Мокрой Крысы, с презрением оплевали его с ног до головы и немедленно проломили ему череп, тем самым прервав его мучения. Дикари не любят слабых пленников. Им приятно истязать лишь тех, кто мужественно сносит пытки. Это своего рода игра. Тебя режут, а ты молчишь, а то и улыбаешься и осыпаешь своих мучителей ругательствами. Кто кого. Если ты вдруг сломаешься и зарыдаешь, то ты проиграл. Ты больше не интересен краснокожим. Тебя либо убьют сразу, либо оставят издыхать, но удовольствия от дальнейших пыток индейцы уже не получат. Если же ты умираешь стойко, то проигрывают они, так как ты оказываешься сильнее, чем они. Это своего рода позор.