– Тебе эта книжечка ни о чем не говорит? Оксана пожала плечами:

– Понятия не имею, к чему она тут. На полке, видимо, лежала. Только зачем он ее на стол выложил?

Действительно, зачем? И старательно придавил пепельницей… Если толковать как очередной, дополнительный ключ, что бы он мог означать?

Уронили… Оторвали… Лапа… Мишка… Где у нас аналогии и ассоциации? Как это где?!

– Ты лучше на карту посмотри, – сказала Оксана. – Снова Калюжин.

– Вижу, – проворчал под нос Данил, выдернул кнопку, повертел. Выложил на карту рядок прозрачных квадратиков, словно играл сам с собой в домино.

– А это что?

– А черт их знает, безделка какая-то… – Данил ссыпал квадратики обратно в коробочку, спрятал ее в стол, а карту сунул во внутренний карман. – Ну, как на твой взгляд? Ничего не убавилось? Не прибавилось? Внимательнее посмотри…

Она старательно огляделась, мотнула головой:

– Все как прежде. Разве что под диван заглянуть…

– И загляну, – кивнул Данил, опустился на корточки, выгибая шею, заглянул под низкий диван.

Пусто. Выпрямился, отряхнул коленки и локти. – Поехали, ничего тут нет интересного…

…Высадив Оксану возле особнячка – и удостоившись в знак будущих утех торопливо-ловкого поцелуя в щеку, – поднялся в вестибюль вслед за ней и выяснил у охранника, что Паша Беседин так и не появился. Вернулся в машину, завел мотор и отъехал метров на триста, к пустырю. Перегнулся к заднему сиденью, взял медвежонка, рассеянно всмотрелся в глуповатую мягкую морду, сильно встряхнул, держа возле уха.

Никаких посторонних звуков. И, если покачать на ладони, легок в точности так, как и полагается набитому чем-то синтетическим невеликому игрушечному зверю.

– Оторвали мишке лапу… – пробубнил Данил под нос, взял зверя в левую, принялся тщательно прощупывать пальцами одну лапу за другой. Потом взялся за пузо.

Ничего. Развязал ленточку, снял с шеи – и ноготь тут же зацепился за некое препятствие. Ага! Чуть повозившись, как следует помяв и прощупав, Данил в конце концов наткнулся на посторонний предмет, продолговатый, нетолстый, а потом и вытащил его через узкий разрез.

Белая пластмассовая трубочка из-под нитроглицерина с плотно сидящей крышечкой. Подцепив ее ногтями и далеко отведя трубочку от лица, Данил осторожно заглянул внутрь.

Почти под самую пробку насыпан крупнозернистый порошок бледно-розового цвета, при встряхивании пересыпавшийся с тихим шуршанием. Так и подмывало его понюхать иди со всеми предосторожностями, в микроскопической дозе, попробовать кончиком языка, но Данил удержался от подобных глупостей, достойных разве что зеленого стажера. Разные бывают порошки, иные и нюхать чревато, не то что тянуть в рот. Чистейшее самовнушение, конечно, – но Данил вдруг почувствовал во рту непонятное жжение, и в пот словно бы бросило.

Вздор. Климов был достаточно опытен, чтобы не держать что-то по-настоящему ядовитое без всяких предосторожностей… Но кто сказал, что это непременно Климов его туда положил? Подсунут вот этак в машину ампулку с неким радиоактивным изотопом – и человек в сжатые сроки перебирается на тот свет… Нет, пожалуй что, слишком сложно и коварно. Проще сунуть головой в ванну бесчувственного, а потом отвезти к озерцу…

И все же до детального выяснения держать эту непонятку поблизости казалось слишком рискованным. Данил положил пробирку в багажник, в пластмассовый чемоданчик с инструментами. Глупо, конечно, – если это нечто радиоактивное, достанет и оттуда, но все равно на душе спокойнее…

…Быстро шагая к Вериному подъезду, он даже не сделал попытки определить возможную слежку: в конце концов, посещение ее квартиры было замотивировано на сто процентов. Чертова пробирка прямо-таки жгла бедро.

Позвонил. Прошла чуть ли не минута, прежде чем Вера приоткрыла дверь. На лице не отразилось ни радости, ни разочарования.

– Я вижу, тебе окно починили, – сказал Данил. – Мелочь, а приятно. Порядок в доме… Волчок, выползай! Грозный шеф пришел.

Из комнаты вышел Волчок. Критически обозрев его, Данил распорядился:

– Галстук сними, больше домашности в облике. Ты ж не какой-то нелегал, скрывшийся тут от гестапо, – ты ейный хахаль или там прочий друг дома. торчишь тут, утешая бедную женщину…

Волчок послушно потянул галстук с могучей шеи. Вера, не глядя на них, скривилась:

– Боже, как мне все это надоело…

– А уж мне-то, ты и не представляешь… – в тон ей произнес Данил. – Ну, рассказывай. Что тебе гостенек напел?

Вера тусклым голосом сообщила:

– Говорил, что мне лучше всего побыстрее улететь в Шантарск. Лично меня ни в чем не обвиняют, никто не станет из-за меня затевать бюрократическую волокиту меж здешним и российским МВД, да и в Шантарске мне проще будет: как-никак дома, адвокаты, друзья влиятельные…

– Прекрасно, – сказал Данил. – Что полностью согласуется с записью, сделанной этим расторопным молодым человеком. Могу тебя поздравить, Вера.

Избавляешься понемножку от привычки врать и крутить…

– Пошлите кого-нибудь, чтобы купил мне билет…

– А вот это вряд ли, – сказал Данил. – Сие означало бы, извини за откровенность, играть супостату на руку. Если они хотят, чтобы ты отсюда убралась – будешь сидеть здесь, и точка.

– Но…

– Не надо, – поморщился Данил. – Что-то мне не верится, чтобы этот субъект всерьез озаботился твоей изломанной судьбою и поломатою жизнью.

Представляешь, что будет, если все же окажется, что тебя внесли в некие списочки? И в аэропорту возьмут под локотки? Нет уж, коли представители власти тебя просили не покидать город – следует подчиниться, мы люди законопослушные или хотя бы стараемся походить на таковых. Дай-ка мне твою краснокожую паспортину для вящего спокойствия.

– Нет…

Данил придвинулся к ней вплотную и нехорошо покривил губы:

– Верочка, не надо меня злить. Позволь напомнить: своими невзгодами ты самой же себе и обязана, золото мое, никто тебя в грязь не пихал…

Ну?

И долго смотрел ей в глаза, не испытывая никакой жалости. Требовательно протянул руку. Вера, прошептав что-то беззвучное – можно не гадать, определенно в его адрес, – порылась в сумочке, прямо-таки швырнула ему паспорт. Данил ловко поймал его на лету, сунул в карман и вежливо попросил: