Ада, мне интересно, вы хоть понимаете, что своей алчностью мно-огое запороли? Если бы не ваши ставочки против Батьки, на вас могли и не выйти вообще, остальных так и так взяли бы за хобот, но вы могли проскользнуть сквозь невод, оставшись совершенно мне неизвестной…

– Послушайте, – досадливо поморщилась Ада. – Не пора ли кончать этот балаган? Я совершенно не представляю, чего вы от меня требуете. Я хочу встать и уйти отсюда. Я понимаю, вы мне не дадите подбежать к окну, разбить стекло, заорать на всю улицу… А вы-то понимаете, что вам оторвут головы?

– Антураж виноват, – снова вмешался Франсуа. – Я тебе говорил, такие декорации ей внушают ложное спокойствие. Обычная городская квартира, за окном солнышко светит, машины ездят… Ее надо сунуть в какой-нибудь подвал и для начала дать пару раз по гладкой мордашке. Можно, я с ней поработаю?

Сыграем в Билла и Монику, красотка, а если начнешь кусаться, кости поломаю, они у тебя тоненькие…

Ада, сбросив его руку, вскочила:

– Вы, пидора, понимаете или нет… Данил с превеликим удовольствием залепил бы оглушительную, смачную пощечину – так, чтобы рухнула в кресло.

Замахнулся – и с трудом удержал руку, сообразив, что ему хочется бить эту сучку. Не ради информации, не истины для, попросту бить и бить, пока с холеной мордашки не пропадет всякая спесь…

Он перевел дух, громко позвал:

– Митрадора Степановна!

Вошла Митрадора, в тренировочном костюме, без всяких, конечно же, регалий. Воззрилась на Данила с равнодушной готовностью обученной овчарки.

– Вот такое дело, Митрадора Степановна… – протянул он, сам чуточку испугавшись полыхнувшей в нем вспышки злостной радости, чуть ли не садистского удовольствия. – Эта дама никак не хочет быть со мной откровенной, а мне меж тем жизненно необходимо, чтобы она спрятала подальше гонор и ответила на все вопросы… Не проведете ли воспитательную беседу? Я вас не ограничиваю ни временем, ни прочим… Только чтобы соседи, боже упаси, не подумали ничего такого…

– Слушаюсь, – невозмутимо сказала Митрадора, подошла к сидящей, взяла двумя пальцами лацкан серого пиджачка в стиле «унисекс» со сверкавшей на нем затейливой брошью, россыпью немаленьких бриллиантиков. – Упаковку беречь?

– Желательно, – кивнул Данил.

– Понятно… Франсуа Петрович, не одолжите ли ремешок? – она требовательно выкинула руку так, что Франсуа, не медля, расстегнул тяжелую пряжку. – Благодарю вас, голубчик…

Ада, наконец, начала всерьез беспокоиться, но до полной кондиции не дошла. Вскочила из кресла, вскрикнула с истерической ноткой в голосе:

– Уберите эту старую…

Данил едва успел проследить движение руки своей верной сподвижницы.

Короткий безжалостный тычок в солнечное. Ада вмиг захлебнулась собственным дыханием, обмякла Митрадора ловко притиснула ее к стене, сжав двумя пальцами горло под подбородком, свободной рукой проворно расстегнула пуговицы сверху донизу, в секунду справилась с застежкой черного кружевного лифчика, погладила по груди с грубой, расчетливой медлительностью:

– Если начальство приказывает, нужно быть откровенной, дукат мой фирменный…

– Не увлекайтесь, – бросил Данил через плечо, направляясь к двери. – Дело прежде всего.

– Так точно, – промурлыкала Митрадора, не оборачиваясь, сделала что-то, отчего Ада тихонько вскрикнула. – Делу время, но и потехе час…

Если Данил и презирал себя, то лишь самую чуточку, для порядка. Вот жалости не было ни капли – перед глазами стояло лицо другой, получившей заточку в сердце… Он курил сигарету за сигаретой, отвернувшись к окну. В комнате за неплотно прикрытой дверью раздался треск нескольких пощечин, звонкий, с оттяжкой, удар ремнем, вспыхнула и угасла короткая возня. Ада застонала, после нового удара затихла, скрипнула постель, возня стала безостановочной. Поплотнее прикрыв дверь, Данил отошел подальше, к окну, повторяя про себя бессмертное изречение Вилли Старка: ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать… Прости меня, господи, но такая уж мне выпала доля: постоянно делать выбор меж большим злом и меньшим, спасая меньшим то, что мы осмеливаемся считать добром…

Он не смотрел на часы. Нетерпеливо обернулся, когда дверь открылась.

Раскрасневшаяся Митрадора, в общем, так и не выбившаяся из образа заслуженной учительницы, надела очки в тонкой золотой оправе, усмехнулась:

– Данила Петрович, завернуть вам товар или так возьмете?

Удавил бы старую стерву, но кто за нее будет работать? Войдя, Данил прикрыл за собой дверь, достал диктофон, присмотрелся. Голая растрепанная женщина, сжавшаяся в комочек на ковре возле постели, уже ничем не напоминала холеную и уверенную в себе особу, без всяких комплексов решившую сделать свой маленький бизнес на государственном перевороте. «Не все из прошлого надо отбрасывать», – вспомнил он привязавшуюся когда-то фразу, но так и не доискался, откуда она взялась. Не все из прошлого надо отбрасывать… пока имеешь дело с этими.

Проверки ради поманил рукой, громко расстегнул «молнию» на джинсах снизу доверху:

– Иди сюда, тварюшка.

Ада подползла на коленках, задрав заплаканное личико, каждую секунду ожидая удара. Следы от ремня, покрасневшие укусы – ничего, спишется…

– Отставить, – сказал Данил застегиваясь. – Прикройся, мочалка, – швырнул ей простыню, сел на краешек постели и нажал кнопку диктофона. – Так вот, первым делом вдумчиво осветишь контакты…

После первого удара он не разозлился и не встревожился – просто удивился.

Времени на раздумья не было: пожилая седовласая тетка, увиденная им впервые в жизни, молниеносно развивала успех. Звеня медалями, принялась лупить его по голове раскрытой сумочкой, крича:

– Что ж это делается, люди? В карман залез при всем честном народе… Вот он, кошелек! Успела выхватить!

Пацей недоуменно отстранялся, пытаясь одной рукой отодвинуть нападавшую подальше. Что вызвало лишь новый вопль:

– Помогите, люди! Мало того, что кошелек вытащил, он еще и старуху бьет!