Поскольку генерал видел эту парочку впервые, то, как всякий нормальный человек, решил на миг, что сошел с ума или просто еще не проснулся. Однако все чувства свидетельствовали, что вокруг самая доподлинная реальность. Вот только язык прирос к гортани. Не в силах повернуть голову, он смог лишь пробормотать:

– Карина, это недоразумение какое-то… И, не успев еще осознать произнесенные супругой слова, похолодел от самого тона:

– Так, и кто же тут пила, Игнасик? Опять?! Только на сей раз еще и с прибавлением? – Она, дрожа от сарказма и охотничьего азарта, указала наманикюренным пальчиком на задорно бугрившийся животик юной гостьи. – Ну, это уже переходит…

Генерал лихорадочно пытался придумать хотя бы парочку дельных, убедительных фраз и с ужасом убеждался, что не в состоянии ничего сообразить.

– Ошибаетесь, милочка, – спокойно и где-то даже величественно сказала генеральше пожилая гостья. Полезла в сумочку, вытащила пачку цветных фотографий и прямо-таки сунула их в руки Карине (надо добавить, отнюдь не старой и определения «пила», в общем, не заслуживавшей). – Вот это как раз всякие границы переходит. Узнаете, надеюсь? Позвольте полюбопытствовать, с вами ваш супруг, надеюсь, такого непотребства не учиняет? А с бедной неопытной девочкой, как видите, можно… Посмотрите на нее – ведь совсем ребенок… Встретился генерал, красивый, импозантный, красиво набрехал, что непременно женится… София, не плачь! Правду мы еще найдем!

Генеральша, задыхаясь от ярости, перебирала фотографии. Очень может быть, она слыхивала что-то про фотомонтаж, но была теперь не в том состоянии, чтобы рассуждать логично и здраво. Не осталось ничего, кроме бивших гейзером эмоций…

Генерал тоже увидел одну из фотографий – и содрогнулся от дикой нереальности происходящего. Но опомниться ему не дали.

– София! – воскликнула пожилая тетушка залетевшей племянницы. – Хватит распускать сопли! Повернись и выйди. Гордо выйди. На экспертизу мы обязательно подадим, товарищ генерал, ваше превосходительство, и уж тогда вам ни за что не отвертеться. Я вам абсолютно не верю насчет женитьбы, да и не хотела бы иметь такого зятя, как вы, – должно быть, каждой дурочке одно и то же твердите? Но правду найдем, да-с, можете не сомневаться!

Она неожиданно для генерала взмахнула рукой, вмиг с извечным женским умением оставив у него на щеке четыре длиннющих царапины. Гордо подняв голову, фыркнула ему в лицо:

– А еще военный! – повернулась и горделивой походкой наполеоновского маршала прошествовала к выходу, подталкивая перед собой безропотную племянницу. Хлопнула входной дверью так, что хрустальные висюльки люстры задребезжали длинно, жалобно.

Супруги остались одни. К генералу, наконец, вернулся дар речи.

– Кариночка! – воскликнул он елико мог убедительнее, морщась от боли, царапины уже обильно кровоточили. – Я этих баб впервые…

Фотографии полетели ему в лицо. За ними последовала фуражка, за ней некстати для генерала подвернувшаяся под руку разъяренной супруге ваза.

Митрадора Степановна с Надюшей уже садились в машину, когда у подъезда притормозил «уазик» и в дверь кинулись двое статных милиционеров. Они были вызваны Волчком заранее, но оказались как нельзя более к месту. Поскольку вызов оказался ничуть не ложным – в квартире и в самом деле имела место не просто ссора, а настоящая драка, причем контуженному вазой генералу срочно требовалась медицинская помощь.

Прибыть в нужное место к нужному времени он не смог.

Столица, 09.04 Вышедшая из подъезда молодая женщина не привлекала к себе особенного внимания – лишь приглядевшись как следует, можно было заметить, что лицо у нее словно бы стянуто в гримасе напряженной злобы.

Катя Зерникова нервно поправила на плече сумку – самую обычную, женскую, летнюю, но несомненно таившую внутри что-то тяжелое, заставившее тонкий ремешок врезаться в плечо. Шагнула к автобусной остановке.

Оглушительно трещащий японский мопед, юркий и легкий, едва не впечатался прямо в нее, и женщина инстинктивно шарахнулась. Мопед вылетел с тротуара на мостовую, ловко разминулся с отчаянно завизжавшим тормозами «жигуленком», свернул вправо и в три секунды исчез за углом.

Катя перевела дух. И только теперь сообразила, что ее внезапно ограбили на стандартный западноевропейский манер. На плече уже не было сумки с заряженным холостыми револьвером и большим красивым пропуском на площадь.

Гнаться за мопедом было, конечно, бесполезно. Эти детские игрушечки при нужде могут выжать и девяносто.

Она стояла, как столб, и до нее медленно начинало доходить, что все пропало.

Лейтенант, прикрыв ладонью последний сладкий утренний зевок, поправил фуражку и приказал часовому:

– Открывай.

– Что, на выезд?

– Да говорят…

Часовой тоже с удовольствием зевнул бы во всю хавалку, но рядом стоял офицер, и парень, героическим усилием сведя скулы, сдержался. Налег на створку, выкрашенную в защитный цвет, и она, визгнув на роликах, покатилась в сторону.

Длинный, отчаянный автомобильный гудок моментально смахнул с часового дремоту, – и он шарахнулся в сторону.

Грузовик влетел в ворота задним ходом, наискосок, в секунду их плотно закупорив. Часовой отпрыгнул еще дальше – как раз вовремя. Из кузова обшитого жестью короба – почти на то самое место, где он только что стоял, полетели горящие, дымящие, остро воняющие паленым тряпьем комья. Звонко разлетелась на асфальте огромная бутыль, взвилось желтое пламя, распространилось, отрезая грузовик от оторопевшего часового и застывшего в полуобороте лейтенанта. Еще одна бутыль. Высокое пламя. По асфальтированному плацу загремели сапоги, послышались крики, никто ничего не понимал, пламя вырвалось уже из кузова – и из боковой дверцы спрыгнули две фигуры, бросились к остановившемуся впритык «жигуленку». Взревев мотором, он унесся так быстро, что никто не рассмотрел не только номера, но и цвета, и модели.

Взорвался бензобак, столб пламени прямо-таки запечатал ворота единственные ворота, через которые могли покинуть территорию колесные бронетранспортеры с солдатами. Бежавшие к пожарищу военные успели остановиться на безопасном расстоянии, пятились, прикрывая лица локтями, из-за угла караулки улепетывал тоже оставшийся невредимым часовой.