Принято считать, что с момента появления квантовой физики наука вступила в неклассическую стадию своего развития, для которой характерно иное понимание неопределенности, чем на предшествующем этапе. Принципиальное отличие неклассики заключается в отказе от жесткого детерминизма, в том, что неопределенность наделяется онтологическим статусом – то есть, рассматривается как органически, неотъемлемо присущая бытию. С наше точки зрения, такое понимание весьма актуально для социотехнических систем.
Разумный поступок предполагает здравую оценку возможных последствий, соотношения затрат, риска и достигаемого результата. Поэтому вопрос о том, насколько оправдано то или иное действие, находится в тесной связи с вопросом о его возможных последствиях, точное определение которых невозможно.
«Выражения типа «устранение неопределённости», «преодоление неопределённости», «борьба со случаем» – не более как метафоры, весьма льстящие всемогуществу человека», – пишет Т.Г. Лешкевич. «Пытаться напрочь расквитаться с неопределённостью, устранить и исчерпать её – значит, подобно демону Лапласа, обитать в сферах выдуманного мира, где безраздельно властвует строго однозначная детерминация, всё предсказуемо, предопределено и объяснимо, ибо непротиворечивым образом выводимо из предшествующего. Неопределённость, как и случай – реальные компоненты развития, объективные характеристики всеобщего универсума и жизнедеятельности человека. И независимо от того, насколько эффективно в том или ином случае человек будет «бороться» с ними, устранять их, они вечно живут во всеобщей системе взаимодействия, воспроизводясь вновь и вновь в иных ипостасях. Убывая «здесь» и «теперь», неопределённость возрождается «там» и «тогда». Она коренится в основных устоях бытия и в этом смысле неустранима» [24;8].
Исследования нобелевского лауреата Ильи Пригожина также способствовали установлению пределов применения классических понятий и развенчанию «демона Лапласа» – вымышленного существа, способного охватить всю совокупность данных о состоянии вселенной и, как следствие, в любой момент имеющего возможность не только восстановить картины прошлого, включая мельчайшие детали, но и сколь угодно точно предсказать будущее.
Иными словами, можно констатировать, что из всех видов систем (линейные, вероятностные (или стохастические) и нелинейные) только линейные системы развиваются в строгом соответствии с принципом причинности, отождествляемым с необходимостью. Стабильные и упорядоченные по своей структуре, они допускают значительные идеализации. Высокая прогностическая сила теоретических расчетов связана здесь с точным знанием всех предшествующих состояний и изолированностью системы. В этом случае выводы оказываются результатом анализа ограничивающих условий.
По отношению к нелинейным системам это в принципе невозможно. К нелинейным системам относятся такие системы, свойства которых определяются происходящими в них процессами так, что результат каждого из воздействий при наличии другого воздействия оказывается иным, нежели в отсутствие последнего [Т.Г. Лешкевич].
Таким образом, поскольку социотехническая система является нелинейной, следует признать невозможность точного предсказания последствий каких-либо шагов или проектов. Здесь возможны бесчисленные комбинации вариантов развития, велико влияние локальных и периферийных отношений, случайных процессов, для понимания которых необходимо многомерное, «нелинейное» мышление, «поле» методов, поэтому традиционные рациональные схемы перестают быть адекватными.
Задача неразрешима простыми средствами – например, увеличением объема обрабатываемой информации. Вполне возможны ситуации, когда рост объема информации ситуацию усугубляет, потому что увеличение информационного потока вызывает трудности её систематического отбора и использования, уменьшает однозначность и, таким образом, усложняет задачу и её решение, увеличивая неопределённость. Избыток информации, как и недостаток, препятствует принятию оптимальных решений. Некоторые исследователи говорят даже о катастрофе в области информации.
Итак, труднопредсказуемость результатов активного взаимодействия с миром имеет теоретическое обоснование на уровне метафизики. Однако кроме этого существует и ряд препятствий менее фундаментальных, хотя и не менее труднопреодолимых.
Субъективный статус неопределенности
При рассмотрении неопределенности как онтологической характеристики, свойства мироздания, представляется важным не упускать из виду также и её субъективную составляющую. Одно не отменяет другое, и утверждение, что случайность – это неразгаданная закономерность, на соответствующем уровне оправдано. Ведь ни человек, ни группа людей, ни даже всё человечество на практике не в состоянии учесть всю полноту обстоятельств и возможных последствий. Бесконечное разнообразие реальности невозможно отобразить через „n” параметров. Велика вероятность появления „n+1”. Поэтому значительная часть из того, что справедливо на рационально-теоретическом уровне, где так или иначе присутствуют идеализации, нередко оказывается неистинным применительно к реальному, во многом иррациональному, бытию. Действительно, сколь совершенные методы расчётов и прогнозов ни применялись бы, на каком бы количестве начальных данных они ни строились, всё равно могут возникнуть такие моменты, которые не были учтены заранее (а иногда и не могли быть учтены). Учет все большего числа параметров позволяет увеличить точность прогноза лишь до определенного предела.
При этом наша сегодняшняя ответственность куда выше, чем у предков. Когда-то вмешательства во внешний мир носили локальный характер, допуская возможность простого рационального расчета, и даже в случае ошибки могли вызвать проблемы только локального масштаба. Однако, если деятельность выходит на уровень социотехнических систем, комплексов, где происходит столкновение естественной и искусственной природы, возникает вопрос об адекватности нашего инструментария (включая средства познания). Проблема в следующем: при взаимодействии со сложной системой нередко отсутствуют достаточные доказательства того, что производимое вмешательство действительно приносит существенное улучшение, а не кратковременный эффект, за который потом приходится расплачиваться гораздо более серьёзным ухудшением и дезорганизацией. Это важный момент, и мы о нем упоминали в начале данного параграфа, отмечая отсутствие уверенности в том, что представляющееся нам благом действительно таковым является. Иными словами, не всегда ясно, соразмерны ли цели средствам.
Преобразующая деятельность человека, по большей части, направлена на упорядочивание, структурирование дезорганизованных и хаотических процессов в соответствии с собственным пониманием блага и целесообразности. Однако то, что представляется нам хаосом, «может выступать как сверхсложная упорядоченность, а среда, предстающая перед нашим взором совершенно беспорядочным, случайным скоплением элементов, на самом деле заключает в себе всё необходимое для рождения огромного числа упорядоченных структур разного типа, сколь угодно сложных и законченных» [10;12]. «В свете последних теоретических разработок хаос предстаёт не просто как бесформенная масса, но как сверхсложноорганизованная последовательность, логика которой и представляет наибольший интерес» [24;82]. Поэтому возникает реальная угроза того, что некий благодетель, упорядочивая систему в соответствии со своими представлениями, рискует нарушить эту логику, которая не познана нами в полной мере. И более того, отвлекаясь от контекста, скажу, что вполне достоверный психологический и эзотерический опыт указывает, что такой риск существует и применительно к одному человеку, всего лишь переустраивающему свою личную жизнь.
На чем же основывается оптимизм «улучшателей» мира? Можно предположить, на убеждении, что человек достаточно однозначно понимает законы и порядок мира, что мир соответствует нашим рациональным схемам, вполне адекватным, чтобы, опираясь на них, достраивать и изменять окружающую среду, в том числе социальную, исходя из собственных потребностей и желаний.