Мара встала над могилой, опустив голову и двумя руками прижимая к себе сына. Лицо ее было таким холодным и отрешенным, что образ вдовы, скорбящей над телом убитого мужа, как-то никому не пришел в голову. Она словно пыталась пронзить землю и снег взглядом. Топтавшийся рядом «смертник» затаил дыхание.

– Восстань, – прошелестело над кладбищем.

И, хотя сказано это было тихим шепотом сквозь зубы, у многих зашевелились волосы на голове, а кое-кто и вовсе поспешил отступить за ограду.

– Восстань. Я жду!

Несколько секунд ничего не происходило, но потом слежавшийся снег дрогнул. Его словно толкало изнутри какое-то живое существо. Вот долетело эхо глухого стука. Вот натужно заскрипела земля.

– Восстань!

Комья мерзлой земли, ошметки дерна снег – все взлетело на воздух от мощного удара изнутри. Раскуроченная могила засветилась слабым зеленоватым светом. В сумерках он разгорался все ярче и ярче, и вскоре стало казаться, что над могилой пляшут зеленые языки колдовского огня. Лицо Мары в отсветах этого пламени казалось зловещей маской.

– Ведьма, – испуганно охнула какая-то женщина.

– Хорошо, – пришелица не обращала внимания на людей. Все ее внимание было сосредоточено на раскрывающейся могиле. – А теперь – иди ко мне!

Она чуть отступила, и навстречу ей из мешанины земли, травы и снега стало вырастать чудовище.

– Аа-а-а-а! Спасайся, кто может!

Вопль какой-то бабы подхватили. Толкая друг друга, крича на разные голоса нечто несусветное, селищане кинулись бежать. Поспешили выбраться за ограду и монах-«смертник» со своими помощниками. Они отступали последними и видели того, кто вставал сейчас из могилы, отряхиваясь от земли и снега.

Над вид – старый тощий немного изможденный мужчина. Лицо – обтянутый кожей череп. Глаза сидели глубоко и так запали, что казались искусственными. Он был в старой кожаной куртке, отороченной мехом, с капюшоном, на которую были нашиты пластины – исключительно для красоты, и длинным, почти до колена, плащом. Вооружен он был только двумя кинжалами, но такой длины, что каждый мог бы сойти за боевой нож. Выпрямившись, покойник окинул кладбище таким взглядом, что трое самых отчаянных смельчаков, затаившихся в кустах, струхнули и со всех ног бросились прочь.

– Слушай меня, смотри на меня, повинуйся мне, – забормотала Мара, пятясь и словно увлекая его за собой.

– Да, госпожа, – голос его звучал сухо, скрипуче и крайне неуверенно.

– Мне нужна охрана, – без обиняков и прочих ритуальных вызовов, сказала женщина. – Мне и моему сыну. Ты будешь нас охранять.

К удивлению «смертника», который наблюдал за всем происходящим с порога часовенки, мертвец преклонил колено, низко кланяясь Маре:

– Повинуюсь, моя госпожа.

– Исполни мой приказ, – изрекла она, – и я дарую тебе посмертный покой.

– Да, госпожа.

– Тогда веди… Нет, лучше направо, – чуть повысила голос женщина, когда мертвец посмотрел туда-сюда, выбирая направление. – Мы должны отойти как можно дальше от этой деревни.

Мертвец послушно кивнул головой, крутанул в воздухе своими длинными кинжалами, после чего развернулся и потопал к противоположной стороне забора.

Там штакетник был присыпан снегом и покосился вправо и влево. Не обращая на ограду никакого внимания, мертвец просто-напросто сломал одну секцию, и затопал через поле, оставляя следы такие же стремительные и легкие, как был он сам. Мара шла за ним по пятам, и ее легкие следы пропечатывались на снегу четче, чем тяжелые башмаки на его ногах. Такой ее и запомнили селищане – стройная женщина уходил через поле вслед за существом из иного мира.

Домой возвращался неспешно. Конь мой удрал в темноту, так что добираться пришлось на своих двоих. А, поскольку в чистом поле ночью довольно темно, то, чтобы не переломать себе ноги, отыскал ту самую дорогу, которая от перекрестка вела в сторону жилых домов. Так получался изрядный крюк почти в три версты, но зато по дороге идти намного удобнее, чем ковылять через поле.

До дома, однако, добрался довольно быстро – закат еще не догорел, а я уже был возле калитки. Придержал шаги, раздумывая над тем, что скажу пра Михарю по поводу исчезновения его коня. Жеребец умчался в поля, и, если не вернется на конюшню сам, отыскать его будет трудно. Я уже придумал покаянные слова, которые должны пронять инквизитора, и тут увидел его самого. Он, очевидно, ждал у окна, потому что появился на пороге, скрестив руки на груди, а чуть поодаль топтались два вооруженных типа – скорее всего, городская стража из отряда градоправителя. Интересно, что им нужно в такое время?

– Вы один? – холодный взгляд инквизитора только скользнул по мне и уперся в пространство за моими плечами.

– Да.

– А где этот… подозреваемый?

– Я его отпустил, – пожал плечами. – Пра, понимаю, это звучит глупо, но…

– У меня что-то со слухом. Вы его… что?

– Отпустил, – повторил громче. – Пра, я хотел…

– Зачем?

– Ну, понимаете ли, он показался мне… Я дал ему задание, и он…

– То есть, вы решили, что этот человек не имеет никакого отношения к убийству Дорис-Марджет Крама? Что вы кинулись в погоню не для того, чтобы поймать его? Вы… что вы такое натворили, Груви? Вы хоть понимаете, что вы упустили подозреваемого? Вы, может быть, убийцу отпустили!

– Понимаю, но…

– Более того, – он чуть посторонился, делая шаг вперед с крыльца, и за его спиной нарисовались два вооруженных человека, – вы сами что натворили?

– Не понимаю. То есть, я знаю, что нарушил инструкции, но…Я, в конце концов, некромант! И понятие корпоративной этики…

– Нет, Груви. Вы не некромант. Вы – ошибка природы! Вы что, сами не знаете, что наделали?

– Простите…

Вместо ответа инквизитор простер руку вдаль. Я проследил за нею взглядом – и все слова умерли на языке, не родившись.

Зарево, которое освещало дворик, не имело ничего общего с закатным пламенем. Это светилось кладбище. Каждая могила испускала слабый свет.

– Ты знаешь, что это такое?

– Ну…

Признать, что никогда не видел ничего подобного – язык не поворачивался. Кое-что подобное уже однажды было. Почти четыре года назад, на храмовом жальнике Больших Звездунов, когда местный пра вкупе с Гебрианом-Деем Доллом, бароном Чернореченским решил поднять похороненных там покойников и натравить их на горожан. И год спустя в Добрине, когда тамошние некроманты решили провести «зачистку» заброшенного кладбища в городском парке. Кто-то еще поднимал мертвецов? Вот так, толпой?

– Да или нет? – прозвучал над ухом инквизиторский баритон. – В глаза смотреть! Отвечай на вопрос!

– Не знаю, – ответить получилось, а вот отвести взгляд от сияющего бело-зелеными колдовскими огнями кладбища – нет.

– Это не ответ. Это работа некроманта. Осталось выяснить, которого – того, кто удрал с места преступления, отпущенный кем-то слабохарактерным, или тем, другим, кто сейчас стоит и слова сказать не может?

Что-то подмывало признаться – ведь, как ни крути, а с духами у придорожного камня разговаривал именно я! – но язык примерз к нёбу.

– И что мы имеем в результате? – продолжал вещать пра Михарь. – Мы имеем либо сговор с целью покрыть чье-то преступление, либо это самое преступление, совершенное безответственным типом, не видящим дальше собственного носа. То, что этот тип в данный момент проходит стажировку на звание инквизитора, ничего не меняет – к лучшему. Наоборот, является отягчающим преступление фактором.

Да куда уж тяжелее-то?

– Посему, – баритон пра Михаря задрожал – столько в нем было патетики, – властью, данной мне Святой Инквизицией, выношу решение о задержании главного подозреваемого вплоть до выяснения всех обстоятельств. Взять его!

Двое вооруженных типов сдвинулись с места и встали по бокам. Быстро, хотя и не слишком ловко, отобрали оружие, обыскали, отняв все, что нашли, связали руки за спиной.

Тюрьмы в Хочеве не было. В том смысле, что не имелось специального здания, выстроенного исключительно для этой цели. Просто имелась крепость, часть подвальных помещений которой было приспособлено под камеры временного задержания. Сажали туда в основном воришек, бродяг и личностей, подходящих под предупреждение: «Разыскивается особо опасный преступник».