Снова и снова накатывали волны, неустанные, на вид бесконечные, и еще более пугающие, так как каждая уже несла в себе необъятную силу, но еще более усиливалась, прирастая изнутри, вздымаясь все выше и выше, пока Рэймиджу, чье воображение усиливалось страхом и усталостью, не начинало казаться, что он смотрит в поток, предназначенный, чтобы затопить весь мир. Гребень каждой волны нес загибающуюся, шипящую шапку белой пены, разбиваемую кильватерным следом «Кэтлин», который чертил на склоне волны исчезающе тонкую двойную спираль, похожую на тонкую пружину карманных часов.

Время шло, и Рэймидж едва замечал новых матросов у руля по мере смены вахт. Он видел только, как волна за волной устремляются в беспощадную погоню за куттером. Как раз тогда, когда ревущий гребень собирался обрушиться на палубу «Кэтлин», корма судна поднималась (начиная, как это всегда казалось, с некоторым опозданием), а нос зарывался немного, словно судно изображало неуверенный реверанс. Внезапно гребень оказывался прямо под килем, сначала поднимая корму еще выше и делая реверанс глубже, потом гребень скользил вперед, запрокидывая судно, как на гигантских качелях, так что корма погружалась в воду, а нос высоко взмывал в воздух на гребне волны.

Так же внезапно, как прибывала, эта волна вдруг заканчивалась: в течение нескольких секунд «Кэтлин» почти мертво лежала на воде, погруженная глубоко во впадину между двумя волнами, так что ее крошечный штормовой кливер трепетал, лишенный ветра. И тут же следующая волна резко вырастала за кормой…

Внезапно Саутвик указал на что-то. В нескольких сотнях ярдов за кормой странная волна мчались к ним. Гребень, словно отлитый из какой-то твердой массы, все еще сохранял форму клина и все еще поднимался выше и выше.

Пока они смотрели, давление ветра как раз работало над этим, и, неспособный сопротивляться его силе, гребень медленно загибался и затем обрушился, чтобы образовать подобие водоворота высотой около двух футов — ревущую массу воды, несущейся впереди самой волны.

В следующую секунду куттер попал во впадину, и Рэймидж потерял волну из виду. Отметив, что это была третья пор счету волна от кормы, и увидев, как первая обрушилась и прошла под килем, он повернулся, чтобы удостовериться, что Саутвик предупредил старшину-рулевого и матросов у руля, хлопнул Саутвика по плечу и указал жестом, чтобы держался за что-то прочное, и сам ухватился за рым-болт у порта ретирадного орудия. Вторая волна подняла куттер достаточно высоко, чтобы Рэймидж, мог видеть, что третья еще выросла, достигая высоты большого дома.

В долю секунды он предположил, что на сей раз, корма маленькой «Кэтлин» ни за что не успеет подняться вовремя, чтобы не быть затопленной, и что вся эта волна обрушится на нее и покатится вперед, смывая людей с палубы, заливая световые люки и срывая крышки палубных люков, чтобы тонны воды затопили трюмы, и, без единого рулевого, развернет судно лагом к волне, так что следующая волна опрокинет его набок, и оно ляжет, задрав в небо нок гика.

И тогда тяжелые карронады, повисшие вертикально, вырвутся из своих лафетов, оборвут тали и рухнут вниз, и большие бочки с припасами и десятки пушечных ядер пробьют обшивку корпуса, и «Кэтлин» затонет.

За миг до того, как волна достигла «Кэтлин», Рэймидж думал о клочке бумаги, на котором он поспешно скопировал часть приказа адмиралу Кордове. Сэр Джон никогда не увидит его; большой испанский флот пройдет Пролив и в конечном счете соединится с французским флотом в Бресте. Джанна никогда не узнает о судьбе «Кэтлин»: весь риск последних нескольких дней был ненужным: какой глупый и бесполезный способ умереть…

Мгновение спустя было только небо: серое, угрожающее небо, по которому густые облака мчалось неопрятными клочьями. Корма «Кэтлин» поднялась так быстро, что Рэймидж почувствовал, как он взлетает в воздух, а мгновение спустя он так же быстро упал, и волна прошла.

Он оглянулся на Саутвика и увидел, что старик с закрытыми глазами бормочет молитву — или поток проклятий — и все еще не понимает, что волна пошла. Затем он посмотрел на Рэймидж и, не пытаясь скрыть облегчение, которое испытывал, прокричал:

— Я думал, что на ней написаны наши имена!

Рэймидж покачал головой и усмехнулся, изображая уверенность, которой он не испытывал. Он был рад, что вовремя убавил парусов, опустил на палубу стеньгу, убрал бушприт и снял рей, который нес топсель куттера, вниз на палубу, чтобы уменьшить сопротивление воздуха. Это было долгое и утомительное занятие, растянувшееся на несколько часов: взять один риф на гроте и заменить кливер на другой, меньшего размера, когда ветер посвежел после Тарифы; еще два рифа на гроте, убрать стаксель и заменить кливер на еще меньший полчаса спустя; убрать грот и поднять крошечный штормовой топсель вместо него, убрать маленький кливер и поднять штормовой кливер.

Тем не менее «Кэтлин» мчалась неудержимо. Он и Саутвик несли вахту на корме, выкрикивая приказы четверым рулевым и еще восьмерым матросам, которые устанавливали дополнительные штуртросы на руле, внимательно следя, чтобы «Кэтлин» встречала каждую волну точно кормой. Если одна из них поймает ее на раковине, она опрокинется.

Наконец Рэймидж признал то, что Саутвик говорил ему в течение некоторого времени, — что он ведет куттер на пределе его выносливости: судно мчится, как закусившая удила и не слушающаяся всадника лошадь.

Неохотно он приказал Саутвику убрать и штормовой топсель, и штормовой кливер и установить вместо них штормовой стаксель. Едва стаксель был поднят и развернут должным образом, как стало заметно улучшении в поведении судна — оно плыло медленнее и меньше рыскало. Но это была недолгая отсрочка: с грохотом, похожим на выстрел 32-фунтовой пушки, парус порвался, полосы парусины улетели с попутным ветром, и лишь несколько клочков, уцелевших на ликтросе, трепетали на ветру, как рваные флаги.

В течение нескольких минут они с трудом сохраняли контроль над куттером, в то время как матросы пробирались вдоль палубы, чтобы вытащить и поднять штормовой кливер — несколько жалких квадратных футов чрезвычайно крепкого, но жесткого и тяжелого льна.

Каждый раз, когда судно кланялось волне, оно зарывало свой острый нос глубоко в море и поднимало тучи брызг, которые скрывали матросов из вида, а когда нос поднимался снова, вода мчалась к кормовой части вдоль палубы, образуя небольшие волны, в то время как Рэймидж считал людей, чтобы удостовериться, что никто не отсутствует — хотя ничем нельзя будет помочь, если кто-то упадет за борт. Ветер жадно ухватился за парус, когда они его подняли, встряхивая его с легкостью прачки, вытряхивающей постиранную рубашку. Наконец матросы благополучно вернулись на корму, и хотя парус, когда его подняли и натянули шкоты, казался смехотворно маленьким, под давлением ветра он стал жестким, как доска, и куттер стал управляем снова, но Рэймидж ожидал в любой момент увидеть, как материал отрывается от обшивающего его по краям троса.

Все это было… ну ладно, приблизительно пять часов назад, сразу после рассвета. А теперь пришли действительно большие волны: волны, по сравнению с которыми прежние казались чуть ли не зыбью. Лицом к ветру было трудно дышать, и пронзительный вой в снастях в соединении с ударами воздуха по лицу и ушам, парализовал его ум.

Нормально мыслить было невозможно; единственное, как он еще удерживать контроль над смертельно опасной ситуация, это разговаривая сам с собой: задавать себе ряд вопросов, чтобы удостовериться, что он ничего не забыл. Навигация? Нет необходимости волноваться об этом, когда впереди лежат четыре тысячи миль открытой Атлантики, а ветер и волны гонят «Кэтлин» на запад. Паруса? Ладно, штормовой кливер пока держится. Течь? Помощник плотника докладывал только пятнадцать минут назад и сообщил об обычном количестве воды. Еда? Кок и помощник кока в эти минуты прилагают все усилия, чтобы приготовить хоть что-то. Проверить надежность шкотов? Саутвик сделал это, но он должен напомнить ему снова через полчаса. Есть ли что-либо еще? Боже, он замерз, промок и устал — настолько устал, что у него скоро начнутся галлюцинации. В любую минуту, за каждой волной, набегающей на корму, он может увидеть огромный тупой нос «Сантиссима Тринидад», красный корпус, несущийся вперед под одним только полностью зарифленным фор-брамселем, неспособный добраться до Кадиса и с остальной частью испанского флота идущий у них за кормой.