Заметив, что Рэймидж смотрит на него, Джексон поспешно поднял трубу и навел ее на фрегат.

— Джексон! Если тебя больше интересует то, чем мы тут занимаемся, оставь трубу впередсмотрящему и заряди мои пистолеты.

— Так точно, сэр! — Благодарный, американец начал спускаться по выбленкам.

Саутвик ругался, потому что в одном месте снял слишком много металла, нарушив кривизну клинка, но исправлять ошибку придется позже, потому что матросы с саблями в нетерпении ждут своей очереди. Саутвик любил свой клинок, и когда он вдвигал его в пошитые из сыромятной кожи ножны, настолько жесткие, что ими можно было легко сломать человеку руку, он каждый раз думал, что это — настоящее оружие для битвы, тяжелое, но притом уравновешенное, а шершавое прикосновение рукояти к ладони напоминало ему, что он сам поймал акулу, содрал с нее кожу и обработал ее. Нет, его меч не был одной из тех узких полосок жести, украшенных томпаком и фальшивыми камнями, что пригодны только для торжественных церемоний, — это был меч для настоящего мужчины.

Не зная, какой эффект произвел его энтузиазм на мысли капитана и его решение в течение последних пятнадцати минут, Саутвик готов был отдать все, чтобы узнать, что на уме у Рэймиджа, каков его план захвата фрегата. Штурману это казалось невозможным, и он уже почти готов был сказать об этом мистеру Рэймиджу, но не мог придумать как потактичнее выразиться. Так или иначе, капитан выглядел достаточно уверенным с тех самых пор, как корпус фрегата поднялся над линией горизонта и было высказано предположение, что это испанец. Очевидно, у него был план, хотя Саутвик готов был признать, что если бы он принимал решение, он уже двигался бы в сторону Гибралтара, просто отметив в судовом журнале время, принадлежность корабля и его координаты.

Стоя с наветренной стороны от рулевых, Рэймидж казался спокойным в потертом синем мундире и поношенной шляпе, шелковая кокарда которой была так затерта, что походила на черный георгин. Он чувствовал по тому, как ведут себя матросы, что они уверены, будто движутся к быстрой и легкой победе, благодаря его блестящему плану. Но его ум никогда не был настолько свободен от планов и идей, а «Кэтлин» очень быстро сближался с фрегатом — и, черт, как его раздражал скрежет этого точильного камня!

Ему нужно помахать красной тряпкой, чтобы подразнить испанцев, отвлечь их внимание, в то время как он будет строить в воображении некий план, как вынудить их сдаться, — но тут не просто тряпка нужна, а настоящий взрыв, чтобы из этого вышел толк, думал он уныло.

Взрыв вместо красной тряпки!

— Помощник артиллериста! — взревел он. — Мистер Саутвик, передайте по команде, что мне нужен помощник артиллериста.

Джордж Эдвардс, помощник канонира «Кэтлин», выдал с оружейного склада замки, запасные кремни, запальные шнуры и другие принадлежности для карронад, и затем подошел к крошечному закутку, обшитому свинцом. Сменив башмаки на пару мягких шлепанцев, он освободил свои карманы от железных предметов, которые могли бы породить искру, отпер дверь медным ключом и вошел внутрь, чтобы снабдить ждущих командиров расчетов рожками с отборным порохом для затравки.

Огневые завесы вокруг порохового погреба были уже развернуты и свисали, как толстые одеяла, с которых капала вода. При свете фонаря, подвешенного снаружи и освещающего погреб через стеклянное окно, Эдвардс осмотрел работающих в погребе кладовщиков: они были без рубашек, босые, головы обмотаны тряпками чтобы пот не стекал в глаза, — ворочать заряды в пороховом погребе жаркая и утомительная работа. Пока Эдвардс медленно осматривал все вокруг в слабо освещенном погребе, проверяя все ли в порядке, кладовщики выстроились в ряд, готовые раздавать аккуратно уложенные на стойках картузы с порохом ждущим мальчишкам.

Хотя он пробыл в своем родном Кенте не более нескольких недель за последние тридцать лет, Эдвардс не утратил ни кентского акцента, ни своих неторопливых, вдумчивых, осторожных манер, приобретенных в детстве в рыбацкой лодке отца, промышлявшего среди предательских мелководий Гудвиновых песков у Дильского побережья.

Фигурой он походил на одну из тех пушек, которым посвятил свою жизнь: немного сутулый, с округлыми плечами и грудью, узкими бедрами и длинными ногами. С головы до ног он очертаниями напоминал пушку: голова изображала винград, все остальное — ствол.

На сей раз Эдвардс был удовлетворен тем, что увидел в погребе: благодаря капитану он смог натренировать кладовщиков настолько, чтобы они передавали картузы мальчишкам с минимумом суеты и движений; фактически они могли делать это вслепую — именно так они тренировались в течение прошлой недели.

Притом Эдвардс был озадачен, когда услышал, как по команде передают, что капитан хочет видеть его немедленно, и внезапный яркий свет заставил его жмуриться, когда он поднялся на палубу и предстал перед ждущими его мистером Рэймиджем и штурманом.

Рэймидж без предисловий сказал ему и штурману:

— Мы должны заставить донов думать, что мы можем потопить их судно.

Саутвик спокойно ответил:

— Так точно, сэр!

Но Эдвардс сразу подумал о длинном ряде орудийных портов вдоль бортов фрегата.

— Как вы предлагаете это сделать, мистер Саутвик?

И штурман, и помощник канонира уже хорошо усвоили эту манеру капитана проверять их, и в то время как Эдвардс все тщательно обдумывал, Саутвик ответил предельно откровенно:

— Не думал об этом, сэр. Должен быть какой-нибудь способ, хотя…

— Тогда слушайте — особенно вы, Эдвардс. Я хочу, чтобы вы могли взорвать корму фрегата.

Рэймидж, уязвленный спокойным отношением Саутвика и разочарованный тем, что ни один, казалось не удивлен тем, что он только что сказал, принял их уверенность в нем за безразличие и рявкнул на Эдвардса:

— Есть идеи?

Помощник канонира покачал головой.

— Жаль, сэр, это немного… ну, как бы сказать… неожиданно.

Рэймидж кивнул, понимая, что если он разозлится на кого-нибудь из них, он лишится их сотрудничества.

— Хорошо, — сказал он, заметив, что Джанна и Антонио подходят ближе, чтобы слышать, — если доны смогут дать бортовой залп, мы скоро будем там, — он указал на морское дно, — где, судя по карте, «Нет дна на глубине девяноста морских саженей». Таким образом, мы должны подбираться к донам с носа или кормы, рискуя попасть только под выстрелы из погонных или ретирадных орудий.

Рэймидж видел, что оба его собеседника осторожно кивнули, очевидно, ожидая следующего коварного вопроса.

— Теперь вы можете наблюдать, что судно лежит под ветром, направленным на раковину его правого борта, что означает, мистер Саутвик?..

— Что мы можем пройти вдоль его кормы, дать один бортовой залп, развернуться и обстрелять ее снова, не попадая под его бортовой залп! — быстро ответил штурман.

— Можем. Теперь предположите, что это наш корабль — возможно, под огнем, и мы хотели бы спасти людей с него?

Саутвик задумался на мгновение, запустив руку в шевелюру.

— Мы могли бы положить «Кэтлин» в дрейф с наветренной стороны и направить им шлюпку с помощью линя.

— И как этот способ поможет нам с нашей проблемой захвата вражеского судна?

— Посадить в шлюпку абордажную команду? — спросил Саутвик с надеждой.

— И их прикончат одного за другим огнем из мушкетов?

Глаза Эдвардса сузились. Если бы это был вопрос одного только судовождения, то мистер Рэймидж кроме штурмана послал бы за помощником штурмана и помощником боцмана, но, конечно, не помощником канонира. Так как за ним послали, это должно иметь какое-то отношение к пушкам — или пороху. Ну, от предположения не будет никакого вреда….

— Порох, сэр? Несколько бочонков в шлюпке с длинным огнепроводным шнуром?

Он говорил медленно и вдумчиво, как будто каждое слово было выстрелом — надо прицелиться без лишней поспешности, и тогда выпущенное ядро причинит врагу максимальный ущерб.