Авилов присел на подлокотник кресла, скрестил руки; вся его поза выражала несогласие с подобными аргументами коллеги. Он уже привык к тому, что главный инженер, с которым Вадим Сергеевич разработал и осуществил за десятилетия не один проект реставрации памятников зодчества, был человеком трезвым, с четким инженерным мышлением. Хотя Мавродин столько лет работал бок о бок с людьми искусства, но редко поддавался чувству восторга, какое вызывает великое произведение. Он мог восхищаться оригинальностью, смелостью, необычностью инженерных решений, открытий, но главным для Мавродина оставалась рациональная сущность, элементарная подлинность сделанного. И тем не менее Авилову всегда было интересно беседовать с Леонидом Христофоровичем, ибо его рационализм обострял мысли и чувства, побуждал к поискам, но чаще всего помогал познать реальность, истину.

– Я слышал, один наш именитый писатель, - начал Авилов, - считает: эмоции всех людей не исчезают бесследно, даже когда они иссякают и человек успокаивается… Все вместе эмоции людей образуют как бы огромное биополе планеты… Как вы его объясните или опровергнете?

Мавродин поднял голову и стал слушать внимательно, хоти еще и не понимая, к чему конкретному может привести подобный новый виток рассуждений Вадима Сергеевича.

– И еще, - продолжал Авилов, - не помню уже кто написал. Вещь считается фантастической, но сейчас, после того, что помогла мне увидеть казуаль, я верю и в подобную гипотезу.

– О чем вы, Вадим Сергеевич? Простите, не понял. Какое все это имеет отношение к тому, что нам нужно просто… построить вновь дворец.

Авилов будто и не слышал этой простой отрезвляющей мысли своего коллеги.

– О том, что все ваши слова не пропадают, они как бы консервируются в атмосфере… или в порах растений и до поры до времени могут там сохраняться, пока люди не изобретут что-то волшебно сильное… может быть, какой-то прибор, аппарат, который может вычитывать, выделять из тысячелетнего скопления слов целые фразы, диалоги, и люди много узнают.

– Это какая-то мистика… - постарался спокойно скорректировать разговор Мавродин. - А я говорю о нашей конкретной заботе - строить.

– Ну, знаете… еще недавно… на памяти… одного-двух поколений и генетику, и кибернетику, и психологию считали… мистикой… А космос? Освоение космоса?

– Простите, Вадим,, - терпение Мавродина иссякало, - ну при чем тут все эти размышления? Они столь далеки от проектов Радужного дворца, что смешно говорить. Казуаль только отвлекает вас от дела. Все это вы говорите лишь с одной целью - убедить меня в том, что можно увидеть несуществующее… Это иллюзия!

– Если не будете верить - не увидите! - отрезал Авилов.

– Ну, допустим, - Мавродин улыбнулся, - новое платье короля, которое никто не видит, я сумею разглядеть…

– Нет. В этом так нельзя. Нужно или верить, или нет! - настаивал Авилов. - Казуаль - это фантастическая реальность.

– Но ведь на амфоре, о которой вы упоминали, тоже плоскостное изображение, откуда же вдруг появляется трехмерность? - напомнил Мавродин. - На акварели также нет трехмерности… Как же мне в это верить?

Несколько сникший Авилов, который лишь с запальчивостью выстреливал возражения, теперь принялся рассуждать спокойнее, увереннее.

– Художник, вложивший свои чувства, но не научившийся рисовать, это…кубист, который на картинах, как в голографии, изображает вещи в трех измерениях… Те древние художники сообщили рисункам и свои эмоции, но не в виде красок, линий… Что-то здесь есть непознанное… пока, по то, что люди со временем познают… Может быть, мы столкнулись с первым случаем? - подвел итог Авилов. - Иллюзия и есть реальность!

Леонид Христофорович щелкал зажигалкой и никак не мог раскурить трубку, меж тем он говорил:

– Вот вспомните о том, что в стереокино вам выдают очки с двумя разными стекляшками, вернее, слюдой, но ведь вы через них смотрите на изображение, снятое и проецируемое на экран специальной оптикой… и, кажется, с двух пленок… не знаю. Может быть, ваша казуаль сразу что-то и вроде очков для стереофильма, и оптики при съемках?

Авилов, почувствовав, что Леонид Христофорович в чем-то начинает соглашаться с его суждениями, заговорил с воодушевлением:

– С помощью оптики мы приближаем к себе Луну, другие планеты, приближаем настолько, что, кажется, их можно рукой достать… Может быть, действительно можно, если додуматься, как-то воспользоваться оптической скоростью и связью?… Да-да! Не удивляйтесь. Со временем непременно это откроют, в этом меня убедила казуаль. Оптическая ось… Отстранитесь от традиционных привычных гипотез… мне представляется такая ось колеей, по которой может мчаться поезд со скоростью человеческой мысли…

– Знаете, Вадим Сергеевич., эта ваша… находка от наших дел увела в мир ненужных размышлений.

– Вы так думаете? - с вызовом спросил Авилов.

– Мне так кажется. - Мавродин был озадачен, он не знал, как умерить пыл оппонента. - И пожалуйста, никому о ваших… м-м размышлениях не говорите.

– Подумают, что я сбрендил? - с улыбкой, с вызовом спросил Авилов. - Ну и пусть… Циолковского также… некоторые считали… местным чудаком.

– Вы претендуете на роль открывателя в области сверхъестественных сил?

– Ни на какую роль я вовсе не претендую! Ни в одной области. - Авилов, насупившись, заходил по кабинету. - Ну если человек увидел что-то… необычное… И пока никто мне этого объяснить не может.

– Хорошо, хорошо, Вадим Сергеевич! - Мавродин стремился вразумить друга. - Давайте здраво разберемся. Можно ли поверить, что с помощью самой загадочной лупы есть возможность проникнуть… ну за изнанку картины и попасть… в ту жизнь, которую она изображает?… Подумайте… Это же… простите, пустая мечта о Зазеркалье…

– Но мне кажется, Леонид, что здесь соединяется энергия накопленных знаний о том, что представляла прошедшая жизнь… на картинке и сила оптической оси… того, кто хочет сегодня в нее заглянуть… Если их максимальная сила пересекается - возникает проникновение… Сила знаний и энергия чувств. В этом я вижу основy, объяснение, почему для меня возникает трехмерность рисунка.

– И этого может добиться каждый? - Мавродин хмыкнул. - Все члены научного совета?

– Если накопят нужные знания и если напрягут свое желание познать то, что за пределами картины… Это творческая энергия, которую пока не измерить, ни вообще исследовать никому не удалось… Что и как творилось, на какой энергии, напряжении работал Микеланджело или Лев Толстой… академик Королев и Курчатов… или сегодняшние творцы. Здесь нужно соединение медицины, психологии, физики, химии, всех наук.

– Ну зачем это вам, дорогой мой друг, архитектор-реставратор? Что это дает вам конкретно? - вопрошал Мавродин.

– Если мы будем знать - можно будет управлять творческим процессом…

– Все логично, но неубедительно, - как можно спокойнее заключил Леонид Христофорович, желая прекратить беседу.

– Убедят вас, может быть, проекты, которые я скоро закончу? - с упрямством спросил Вадим Сергеевич.

– А как я обсчитаю их инженерную сторону? На основе чего?… - Мавродин бросил тяжелую гирю на чашу весов спора.

– Масштаба… На основе масштаба и соотнесенности частей здания. Ведь, помнится, вы сами, Леонид, предложили этот метод, когда не хватало документации! - с ехидством напомнил Авилов. - А? Или я и это путаю?

– Вам помочь приготовить рыбу? - Мавродин думал, что нашел выход из спора. - Как говорят французы, нужно, кажется., жарить другую рыбу. - И рассмеялся.

– А, бог с ней, с рыбой! - Авилов махнул рукой, видимо, не все, что накопилось в его душе, что разбудоражило появление казуали, он высказал, запал поиска истины в нем не иссяк, и нужен был оппонент.

– Иу, идемте на кухню, - предложил Мавродин. - Помоему, на сегодня хватит. - И он первым направился к двери. Авилов шел за ним, продолжая уже не спор, а размышления вслух: - Пока легче всего будет измерить силу творческой энергии, затраченной на создание музыкальных произведений… и наверное, скульптуры… Это осязаемое. А вот с рисунком, живописью дело сложнее.