Чесноков будто увидел сейчас, как улыбнулся при этих словах пришелец.

– До определенной степени мы умеем управлять временем, но в целом грядущее скрыто и для нас. Творя добро в сиюминутное мгновение, мы, не желая того, можем нанести жестокий удар будущему. Спасая мальчика, провалившегося под лед, мы, быть может, оставляем миру страшного и жестокого тирана, он станет, им, когда вырастет… Потому нам строго-настрого заказано вмешиваться в события, происходящие на других планетах.

– По-моему, вы только и делаете, что вмешиваетесь, - проворчал геолог. - Так ведь?

– Совершенно верно, - согласился Фарст Кибел. - Теперь мне уже ничто не грозит. Я исключен из отряда космонавтов.

– И все-таки… За что же вас?

– Давным-давно, когда наша экспедиция обследовала побережье Средиземного моря, я подружился с одним молодым человеком. Разумеется, он не знал, кто я на самом деле, и пытался увлечь меня учением, которое распространял, бродя по стране с горсткой своих приверженцев-учеников. Мне нравились его одержимость и редкая в те времена бескорыстность. Этот человек был поистине не от мира сего. Только родиться ему следовало позднее. Да… Но так или иначе, власти предержащие довольно скоро поняли ту опасность, которая содержалась в его проповедях. Его схватили и приговорили к смертной казни. А я так привязался к нему, что забыл о долге разведчика, который ни при каких обстоятельствах не должен поддаваться чувствам. Другими словами, я решил спасти его. А чтобы не нарушить естественный ход событий, заменил его собой. Ведь казнь обязательно должна была совершиться.

– Вы дали себя казнить? - спросил Беглов.

– Не себя… Я принял облик того человека, вот физическое обличье и казнили. Потом вернулся на свой корабль, где был сурово осужден товарищами за вмешательство в земные дела. Впоследствии я понял, что серьезно изменил ход человеческой истории. Конечно, трудно предугадать, что было бы, не подружись я с тем человеком и не прими на себя его муки. Но у меня есть все основания полагать, что, спасая одного, я обрек на мучительную смерть многие тысячи. Так и случилось в будущем.

– Но вы не могли заранее знать об этом!

– Не мог… Но все космонавты-разведчики знают, что вмешательство в развитие иного разума, давление на него извне всегда безнравственны. И товарищи справедливо приговорили меня к тому, чтобы, оставшись на Земле в одиночестве, я собственными глазами увидел, что натворил, поддавшись однажды обаянию духовной общности.

– И надолго вы?…

– Трижды приходил срок, но за мной так и не прилетели. И вот я брожу по планете, накапливаю знания о человечестве и его природе. Мне нельзя задерживаться надолго на одном месте… Тогда возникает привязанность, вдруг исчезает чувство одиночества. Я вспоминаю, что приговорен к нему, не могу нарушить условия предпосланного мне наказания, и тогда заставляю себя идти дальше.

– Идти дальше… Но ведь нет никого, кто бы мог проследить за соблюдением этого жестокого приговора?! - вскричал геолог.

– А я сам? - услыхал Игорь Николаевич голос Фарста Кибела, и помполит будто увидел, как грустно улыбнулся он, Наступило молчание. Крутилась невидимая в кассете магнитофонная лента. Молчали и Чесноков со своим ночным гостем. И вдруг голос Фарста Кибела произнес: - Мне пора. Днем я получил сигнал. Кажется, срок мой кончился, и за мной прилетели. Пойду.

– Мне… Можно мне пойти с вами?

– Хотите проводить меня?

– Да… Если не возражаете.

– Хорошо. Только до палубы.

– Мы поднялись с ним наверх, - сказал Беглов, выключив магнитофон. - На палубе была ночь. Фарст Кибел пожал мне руку. Потом, не мешкая, через фальшборт спрыгнул на лед. Во тьме смутно угадывалась его фигура.

– Прощайте, я ушел, - донесся снизу его негромкий голос. - Меня ждут. И помните: надо верить первому движению души. Оно всегда бывает благородным.

– До свидания, - ответил я невпопад и услыхал в ответ тихий смех.

Беглов умолк. Погладил ручку магнитофона.

– Что же дальше? - спросил первый помощник.

– Вот и все… Фарст Кибел ушел. Он двинулся в направлении Северного полюса.

– Что скажете? - спросил геолог.

Чесноков снял телефонную трубку.

– Мостик? - спросил он. - Четвертый штурман на месте? Пришлите его ко мне.

– Что вы хотите предпринять? - осведомился Беглов.

Когда молоденький паренек, постучав, вошел в каюту первого помощника, Игорь Николаевич попросил его принести судовую роль и документы матроса Феликса Канделаки.

Вернувшийся через несколько минут штурман был растерян.

– Вот судовая роль, - сказал он. - Но тут нет никакого Канделаки. И документов таких я не помню, у меня нет их попросту. И не было. Может быть, он из пассажиров?

Геолог и Чесноков переглянулись.

– Ну ладно, хорошо, - сказал помполит. - Идите. А судовую роль мне оставьте.

Едва штурман вышел, оба они склонились над списком экипажа.

– Вот здесь он был, - проговорил Игорь Николаевич и ткнул пальцем. - Калугин Сергей Леонидович, потом шел Канделаки, затем, после него, Лучковский Евгений… Вот этито есть… А где Канделаки? Калугин - и сразу за ним Лучковский… Куда же исчез Канделаки?

Беглов улыбнулся.

– Ему удавались шутки и посложнее этой… Постойте!

Он метнулся к магнитофону и включил его. Они ждали минуту, другую, третью… Аппарат не воспроизводил никаких звуков.

– Если бы я сам не принимал от него документов, то подумал бы, что вы меня разыграли, - медленно и тихо произнес помполит. - Попробуем еще…

Он позвонил и вызвал к себе боцмана.

– Что вы скажете, боцман, об этом новом матросе? - спросил Чесноков. - Об этом Феликсе Канделаки…

Боцман недоуменно смотрел на первого помощника капитана.

– Простите, Игорь Николаевич… Вы кого имеете в виду?

– Кого, кого… Ну, конечно же, новичка. Того самого… Мы взяли его в Диксоне. Вы, боцман, еще недавно говорили мне, добрый, дескать, паренек. Оставить бы его на “Воровском” насовсем…

Обалдение боцмана было таким неподдельным, что Чеснокову стало неловко. Боцман смотрел-смотрел на первого помощника, и вдруг виновато улыбнулся. Он решил, что где-то и в чем-то проштрафился, и помполит придумал суперхитрую методу для разноса.

Чеснокову стало жалко судового “дракона”. Он махнул рушй. Идите, мол…

Когда боцман вышел, Беглов и Игорь Николаевич воззрились друг на друга, потом расхохотались.

– Знатно он нас разыграл, - сказал геолог.

– Да, нашему судну выпала честь быть местом деятельности этого инопланетянина… Везет же пароходу! Писатели на нем плавали, кинорежиссеры и артисты. Теперь вот товарищ с Лебедя закончил на нем срок.

– Небось он уже в объятиях своих друзей, - заметил Беглов. - Если только у них принято обниматься… Шутка ли: без малого две тысячи лет скитался.

Внезапно донесся извне отдаленный рев. Смягченный расстоянием, грохот казался знакомым. Помощник и геолог переглянулись.

– Может быть, это они? - прошептал Владимир Петрович.

– Кто “они”? - недоуменно спросил его помполит.

Геолог растерянно глянул на Игоря Николаевича.

“Что я делаю здесь, в этой каюте? Да еще в такую рань”, - подумал он, мельком взглянув на часы.

Первый помощник капитана силился припомнить, по какому такому поводу пригласил он к себе этого человека. Тут он заметил листки судовой роли, лежащие на столе, и решил, что, видимо, произошла путаница при оформлении документов.

Чесноков собрал бумаги, поднял глаза на гостя и увидел, что тот уже стоит, прижимая к груди магнитофон.

– Значит, мы с вами обо всем договорились, - с бодрым наигрышем в голосе проговорил помполит, мучительно пытаясь вспомнить, зачем пришел в его каюту этот человек.

– Да-да, конечно, - пробормотал геолог, пятясь к двери, - с вами уже… Того… Договорились.

“О чем?! Ну о чем мы договаривались с ним?” - лихорадочно думал он.

Вновь раздавшийся рев заставил их вздрогнуть. Теперь он слышался ближе.

За дверью вдруг затопали, раздался торопливый стук, и, не дожидаясь разрешения, в каюту вломился четвертый штурман.