– Слушаешь? - спросил он.
–Да.
– Что слышишь?
– “Нордическую сюиту” Грига…
А потом солнце пошло на склон. Стали меняться цвета Байкала. Синева зеркала потемнела, снежные наносы приобрели оранжевый цвет, стали похожи на лисьи хвосты. А вода подо льдом почернела, как вороненая сталь.
И опять Константину что-то почудилось из прошедшего опыта. Он взглянул на Варю. Рассеянность исчезла с ее лица, над переносицей появилась морщинка. Варя о чем-то думала,
– О чем ты? - наклонился к ней Костя.
– Мы, - заговорила она, - когда шли сюда, перечислили все, что видели сегодня в опыте: небо, тополя, стену. Буквы.
У Кости снова шевельнулось в душе что-то недосказанное, подспудно тревожащее.
– Но мы, - продолжала Варя, - не сказали о том, что мы почувствовали.
– Да, да… - Костя мучительно вспоминал.
– А может, мы боялись признаться?
– Варя…
– Тогда я скажу, Костя, чтобы все это не мучило тебя и меня: нам в лицо оттуда, от тополей, пахнуло зноем летнего полдня!
Они вернулись в поселок так же, как и вышли, - пешком.
На крыльце общежития их встретили девушки - Варя с некоторыми познакомилась вчера, разговаривала.
– Новые постояльцы? - обратились девчата к Варе и Константину. - Где вы ходите целый день? Вы, наверно, и новость не знаете?
– Какую новость?
– Наши ребята побывали в двадцать первом веке!
– Что? - спросил Костя.
– Прямо из тоннеля врезались в будущее.
– Сейчас в клубе рассказывают. Пойдемте.
Варя и Константин оторопело глядели на девчат.
– Газету привезли, - девчонки сбежали с крыльца. - За седьмое июля!…
Стайкой перебежали дорогу.
Варя и Константин, не заходя в общежитие, пошли вслед за ними.
Клуб помещался в конторе, в большем ее крыле. Это было совсем недалеко, но Варе и Косте показалось, что до ступенек клуба они шли вечность. И по ступенькам поднимались вторую вечность.
В небольшом зале было битком. Полушубки, куртки, платки. В спешке раздеваться никому не пришло в голову - кто как был.
Варя и Константин кое-как примостились в уголке на скамье. Они не понимали, что происходит.
На сцене, бросавшей в зал сияние ламп, за столом, покрытым красной скатертью, как в торжественную революционную годовщину, сидели три человека: совсем молодой парнишка, как вскоре выяснится - водитель автомашины, второй молодой парень - комсорг и товарищ постарше - прораб. Они о чем-то переговаривались вполголоса, перед прорабом лежал газетный лист.
– Давай начинай! - слышалось там и тут из зала.
– Чего тянуть?…
Раздались два-три хлопка в ладоши, но тут же смолкли.
Встал комсорг:
– Товарищи, произошло событие.
Варя и Константин вздрогнули. Они слышали этот голос!
– Необычайное событие, - продолжал комсорг.
В зале стояла полная тишина. Варе казалось, что она слышит, как у нее в груди бьется сердце.
– На сегодня, - продолжал комсорг, - было намечено осмотреть тоннель перед сдачей, завтра комиссия. Мы и поехали вот втроем, - комсорг показал на товарищей. - Машину взяли открытую: смотреть по сторонам.
– Ближе к делу, - тихо, но явственно сказал кто-то в зале.
– А дело началось сразу, - перестроил рассказ комсорг. - Не проехали километра - нырнули в черный туман.
– Черный туман… - Опять из зала.
– Не перебивайте, - сказал прораб.
Комсорг продолжал: - Дорога едва виднелась, а потом и вовсе исчезла - как в пропасть.
– Я попытался нажать на тормоз, - вставил водитель, - но ничего не ощутил под ногой, точно оказался в воздухе.
– Все мы оказались в воздухе, - подтвердил комсорг, - будто все пропало вокруг. Ощущение такое.
– Неприятное ощущение, - поднял глаза от газеты прораб; во время рассказа он неотрывно глядел на нее, будто сторожил газетный лист.
– Но тут разом наступил день, - продолжал комсорг, - и мы с машиной оказались на перроне большого вокзала. Было ровно четверть двенадцатого - показывали электрические часы. Над часами большими буквами надпись: Саган-Далинь. Впереди перрон, рельсы закруглялись немного, и виден был город. Город и назывался Саган-Далинь.
На этих словах комсорг остановился в волнении.
Поднялся шофер:
– Я дал полное торможение, потому что на перроне ходил народ: может, пассажиры, может, встречающие. Все остановились, повернули к нам головы.
– И то сказать, - вставил прораб, - летний день, деревья в зелени, а мы в полушубках, в ушанках.
– Да, - опять заговорил комсорг. - Летний горячий день. Кто-то из пассажиров крикнул: “Смотрите-ка!” Другой подошел к машине: “Откуда вы?…” Мы глазели по сторонам и ничего не могли ответить. Почему лето? Почему город?… Василий, - кивнул комсорг на шофера, - пришел в себя раньше всех. Машина остановилась перед киоском Союзпечати, женщина раскладывала газеты. Василий соскочил с сиденья: “Дайте газету!” Она дала ему газету.
– Даже плату не спросила, - вставил шофер. - Наверно, от удивления.
– Василий, - опять продолжал комсорг, - вернулся на место, и тут все исчезло. Мы оказались в тоннеле. Последнее, что я помню, - часы на вокзале показывали двадцать две минуты двенадцатого…
Казалось, что зал оглох. Потом в полный голос кто-то спросил:
Что в газете?
Прораб взял в руки газету и прочитал:
– “Северобайкальская правда”. - Повернул газету к залу, показал заголовок. - Дата есть, - продолжал, - среда, седьмого июля 2003 года. Номер есть. “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” Даже цена есть: три копейки.
Зал напряженно ждал.
Прораб повернул газету заголовком к себе: - Передовая: “Быть второму БАМу!” Правительственное постановление: “Утвердить проект постройки Байкало-Алтайской железнодорожной магистрали - второго БАМа”. Тут и карта есть: дорога от Северобайкальска до Барнаула.
Кто-то из первых рядов подошел к сцене, попросил газету.
Прораб, перегнувшись через стол, отдал газету. Человек пробежал глазами по листку, повернулся к залу и, тряхнув головой, сказал:
– Все правильно: второй БАМ!
В зале захлопали в ладоши, крикнули: “Ура! Даешь второй БАМ!” Варя сжала Константину руку. Рука была горячая, и Варя поняла, что Костя волнуется. У нее самой стоял в горле ком, который она не могла проглотить. Но в пожатии ее руки Костя понял мысль; “Что мы наделали!…” Между тем зал повел на троих за столом перекрестное наступление:
– Что вы разглядели еще?
– Что у вас спрашивали?
– Как были одеты люди?
– Какие еще в газете статьи?…
Из-за стола отвечали, что был ветер, но все равно было жарко, люди одеты по-летнему. Больше ничего не спросили, видимо, не успели. А что в газете - так газета уже пошла по рядам.
– Осторожнее, - предупреждал прораб, - не порвите!
Зал шевелился, гудел, можно было расслышать отдельные реплики: “Вот это здорово! Это - дa! А ведь не врут: правда были!” Варя, наклонившись к уху Константина, шептала:
– Костя!…
Константин ждал газету, она пришла к ним, хотя они с Варей сидели в предпоследнем ряду. В зале между тем возникала дискуссия:
– Что же все это значит?
За столом разводили руками.
– Давайте предположения, - кто-то требовал в зале. - Гипотезы!
Гипотезы появились: - Коллективная галлюцинация?
– Сон?
– Может, в тоннеле усыпляющий газ?…
– Но газета!…
Газета отвергала сны и галлюцинации.
Варя в сотый раз повторила: - Костя!…
Костя чувствовал, что все у него под ногами колеблется, не находил объяснения.
– Надо сказать, - настаивала Варя. - Возьми слово.
Константин медлил.
Но тут шофер автобуса, вчерашний знакомый, перекрыл голоса простуженным басом;
– У нас тут приезжие из Москвы. Может быть, объяснят?
Варя дернула Константина за рукав. Костя поднялся. Боком возле стены пошел к сцене. На него смотрели со всех сторон. На Варю тоже смотрели.
На сцену Костя не поднялся. Прошел в первый ряд, повернулся к залу.
– Я скажу немного, - заговорил он. - Мы поставили опыт. - Он кивнул в сторону Вари, затаившей дыхание: как у него получится, Костя редко выступал перед аудиторией. - Опыт мы провели вдвоем, - продолжал Костя, - и говорить о нем официально мы не уполномочены. Да и сказать еще, по существу, нечего. Мы только открыли первую страницу в исследованиях. Дальше идет область догадок, предположений. Ход науки, - вы об этом знаете со школьной скамьи, -остановить нельзя. Был когда-то век пара, век электричества. Затем пришел век атома, кибернетики, электроники. Сейчас наступает новый век - мыслетехники и покорения времени.