“Простите, пожалуйста, небольшая неприятность”, - принялся он объяснять прибежавшей официантке, медленно возвращаясь в прежнее состояние. Та недоверчиво на него посмотрела, подбирая осколки, но спорить не стала.
“Дайте взглянуть”, - попросил мой друг по ее уходе. Он некоторое время вертел во все стороны пухлую ладошку толстячка, затем со вздохом ее отпустил.
“Не пойму, в чем тут фокус”.
“А фокуса никакого нет, - воскликнул толстячок радостно. - Просто в одном человеке живут и сосуществуют множество других людей и даже не людей, а диких тварей, о многих из которых мы не имеем ни малейшего понятия. В простейшем виде это изложено у Сагана, в его “Драконах рая”, но на самом деле, это гораздо сложнее. Так вот, весь фокус в том, чтобы на время в одного из них превратиться, вызвать его из того мира множества превращений, что лежит на миллионы лет за нами. Это все”.
“Да, теоретически”.
“Ну а практически это требует затраты колоссального труда, колоссальнейшего! Но результат окупается сторицей. Человек становится истинным хозяином сам себе и получает в свою власть новый материал для творения. Кроме того, ему не грозят никакие внешние перемены - он всегда готов к ним адаптироваться и противостоять. Представьте только: я в одном лице врач-педиатр, друг детей, добрый доктор, и в то же время неуязвимейший, кровожаднейший и опаснейший зверь, который когда либо существовал на Земле”.
Он в изумлении развел руками, добродушно рассмеявшись.
Невольно заулыбался и я, глядя на его простую, излучавшую доброту и благожелательность физиономию. Не улыбался только мой друг. В молчании допив свой чай, он встал из-за стола, сдержанно попрощался с доктором и, лишь когда мы прошагали три или четыре квартала, задумчиво произнес: “Это настолько ненатурально, что повергает в смутную жуть”.
“Почему же? - возразил я. - Это еще одно из доказательств превосходства духа над материей, еще одна победа человеческого разума, открывающая путь к невиданным возможностям!”
“Что-то за последнее время было разведано слишком много этих путей к безграничным возможностям, - мрачно заметил мой друг, - ив конце каждой из них открывалась пропасть. Попомни мое слово: то, что поражает нас своей ненатуральностью, в конечном счете принесет нам зло. Странно, но это факт. В нас заложен здоровый инстинкт выбирать между злом и благом по их созвучию с природой, с жизнью, со здоровой психикой. Все, что выделяется из этого круга, несет в себе смерть и разрушение, как бы ни было восхитительно на первый взгляд. Критерий этот необъясним, но слава богу, что он существует”.
И больше не сказал ни слова, погрузившись в свои мрачные мысли.
Несколько лет я не встречал своего друга, судьба разбросала нас в разные стороны, и мне не довелось услышать конец его рассуждений о маленьком докторе, встреченном нами на открытой веранде.
Но та же судьба неведомыми путями вернула меня вновь к событиям того майского утра. Однажды вечером, мое внимание привлек уголок цветной обложки, выглядывающий из-под стопки учебников моего сына. Приподняв их, я увидел, что это был цветной снимок на обложке, где дюжий японец с остекленелыми глазами разбивал бутылку ребром ладони. Это сразу же напомнило мне о нашем прежнем знакомце. Раскрыв книгу, я увидел, что это был учебник каратэ, который бот волею своей повелел написать Ясукоро Судзуки. Что тот и исполнил, следуя божественному предначертанию. Первая и самая главная мысль этой книги гласила:
“Ты должен перестать быть самим собой, потерять облик свой и соображение, от всего отрешиться и ничего не воспринимать, пока тобою владеет дух каратэ. Пока ты не человек, ты неуязвим и неодолим для тех, в ком еще осталось что-то человеческое, ты дух. Будь в тебе хоть отблеск сознания, хоть крупица мысли, противостоящая инстинктам, они никогда не сделали бы тебя столь резким и быстрым. Человек в трансе каратэ полностью сливается с богом и той лишь божественной воле послушается. Слушайте все! Примите учение каратэ и воссоединитесь с Тем Кто Над Нами!”
Я спросил у сына, что это за книга. Он ответил, что это учебник, по которому они учатся приемам и стойкам каратэ, и он выучил наизусть четыре стойки и двадцать один прием, но еще путается в названиях. Он был слишком слаб в английском, чтобы прочитать введение, а я, естественно, не стал ему переводить. Пусть себе резвится, называя “каратэ” то, что на самом деле нечто вроде разновидности таиландского бокса, где боксируют и руками и ногами. Вся суть каратэ - в этом чудовищном трансе. Без него все это просто более-менее безобидный набор приемов, не слишком эффективных для среднего человека. Это заставило меня задуматься о встреченном нами человеке, которому, по-видимому, удалось развить в себе способность при желании входить в состояние такого транса. Я решил написать об этом своему другу в город, где мы пили чай на веранде. Я все еще собирался это сделать, когда нежданная телеграмма, перечеркнув все планы, позвала меня в дорогу.
Она гласила:
“Попал в больницу с тяжелыми ранениями. Приезжай. Александр”.
Когда я вошел в палату, куда положили моего друга, приведшая меня сестра напомнила: “Пожалуйста, недолго, он все еще очень слаб”.
Он действительно был очень слаб и измучен постоянными болями от своих ран. Голова его была вся обмотана бинтами, рука в гипсе. При виде меня его потухшие глаза прояснились, он указал на стул и быстро заговорил:
– Хорошо, что ты приехал. Я никому еще не говорил - мне все равно бы никто не поверил, но тебе скажу. Это был тот самый доктор, помнишь? Он, по-видимому, живет здесь, в этом городе. Однажды ночью он вырос передо мной на пустынной улице, с обезьяньей ловкостью выпрыгнув из нависших ветвей. Некоторое время он паясничал, раскачиваясь передо мной и скаля зубы, а затем последовал удар. Это был страшный удар, который бы отправил меня на тот свет, не будь я столь удачлив, чтобы частично его отразить. Затем удары посыпались как град. Я пытался отвечать, да куда там. Это было то же самое, что противодействовать ожившей чугунной статуе. Он не из человеческой плоти был в этот момент, его тело было как чугун, как бетон под слоем упругого пластика. Не помню, как меня нашли и как сюда доставили. Всем говорю, что в темноте на меня напали пьяные хулиганы. Но мы-то с вами знаем правду. Я очень злился на него первые дни. Готов был подвергнуть всем видам мучительнейших казней, известных в истории человечества. Но постепенно во мне восторжествовал философский взгляд на вещи, и я этому рад - это значит, что контроль над собой восстановлен, поэтому я не считаю, что доктор сознательно так уж виноват. Виноват он только в том, что взлелеял и выпестовал ту безмозглую и жестокую тварь, которая стала его вторым Я и самого готова ужалить из злости. Я поручаю вам его найти и сообщить, в кого он превратился. Возможно, в спокойной обстановке вы вместе обдумаете, что делать дальше. Я же считаю, что доктору следует категорически отказаться от всех своих вхождений в транс и обеими руками держаться за свое привычное духовное Я. Стоит ему от него отдалиться, и катастрофа неизбежна. Иди же.
Я нашел доктора во второй из посещенных мной детских поликлиник. При описании его внешности и медсестры и ординаторы дружно заулыбались.
– Да, это он, - сказали они. - Скоро закончится прием, и вы сможете поговорить.
Я подождал в вестибюле, пока доктор своей семенящей походкой как колобок выкатился из коридора. Меня он вначале не узнал, а узнав, обрадовался.
– Как же, как же, помню! И разговор наш и сифон. Кстати, с вами вместе еще друг был, как он сейчас?
Терпеливо я объяснил, что друг мой сейчас в больнице и доктору это должно было быть известно лучше, чем кому бы то ни было, не будь здесь некоторых обстоятельств, связанных с его личностью. Первую минуту доктор сидел убитый и подавленный неожиданностью случившегося и тяжестью предъявленного ему обвинения. Затем глухим голосом он опросил:
– А вы уверены, что это было так, а не иначе?