– Я тут пытаюсь разобраться, сколько народу участвовало в мире в антивоенном движении в тридцатые годы, - объяснил он. - Пытаюсь понять толком, почему война оказалась неизбежной… Ну, причины-то мы все знаем, а вот бы вычислить точно, сколько сил не хватило, чтобы остановить катастрофу… Хотя, конечно, по этим газетам и сотой части сведений не раскопаешь… Знаешь, вот сидишь перед телевизором, смотришь: ходят ребята с транспарантами, протестуют, а толку-то вроде чуть. Потерпят их, потом, глядишь, дубинками разгонят - и всего хлопот. Ракет меньше не делается, наоборот - больше, как назло… Так вот раньше и думал. И вдруг теперь дошло. Нет, не зря ходят. Главное, чтобы сошлись все на одном - и тогда будет достаточно одного незаметного, случайного жеста в толпе: и все… То ли танки начнут вдруг разваливаться, то ли еще какой-нибудь сверхкризис энергетический грянет… Неважно что. Главное - результат… Если убедить два миллиарда человек в один и тот же день, час и минуту отвлечься от всех дел и забот и провести эту всемирнодоговоренную минуту в осознанной ненависти к оружию… ей-богу, все оно начнет мгновенно ржаветь. Но необходим стройный хор двух миллиардов голосов.

Свою жизнь он называл “механической”, воображая себя крохотной шестеренкой в дебрях необъятного месива вращающих друг друга колес. Мне лично это сравнение не по душе.

Взаимосвязь явлений видится мне в образе круговорота воды, морских течений или движения ветров. Однако Белозеров по складу ума был технарем, а потому предпочитал мыслить механическими моделями, и упрекать его в таком взгляде на вещи просто глупо.

И все-таки мне кажется, что именно рассудочная потребность в окончательной и геометрически строгой упорядоченности примет и связей привела Белозерова к хронической неуравновешенности и болезненному напряжению… Да, тяжело, наверно, жить шестеренке, разобравшейся в движении колесиков, среди несознательных, сонных шестерен… И если бы не вечная нервозная усталость и, наконец, не кажущаяся нелепой гибель Белозерова, я бы не колеблясь назвал жизнь его не “механической”, а “гармоничной”, - вероятно, только этим словом может быть определена жизнь человека, верно определившего свое место и назначение в мировом калейдоскопе явлений.

Погиб Белозеров во время прошлогоднего землетрясения в Туркмении. Он вычислил его двумя месяцами раньше, потом выпросил у шефа командировку на строительство канала, совпадавшую по срокам с подземными толчками, и укатил спецкором прямо в будущий эпицентр… Думаю, у него и в мыслях не было удивлять кого-либо из местных властей своими прогнозами. Кто бы поверил?… Но перед самым отъездом, уже на платформе вокзала, он бросил странную фразу. Тогда я пропустил ее мимо ушей и не стал ни о чем расспрашивать. Теперь я, конечно, жалею об этом…

Он сказал: - Достаточно того, что я туда просто поеду и там никто не погибнет…

Достаточно для чего? Чтобы ослабить землетрясение на несколько баллов? Чтобы спасти несколько человек? А может, сотню? А может быть, весь город, оказавшийся как раз в эпицентре стихии? Увы, осталось загадкой, какие он хотел предпринять меры.

Странно то, что только Белозеров один и оказался жертвой землетрясения, да еще был ранен шофер “газика”, в котором они возвращались со стройки в город. В момент семибалльного толчка полукилометровый участок старого горного шоссе сдвинулся с оползнем и накренился. Водитель не успел погасить скорость - видно, не сразу сообразил, что происходит, - и машина покатилась кувырком по склону…

Может статься, и гибель свою Белозеров представлял заранее, жертвуя собою во имя спасения других. Были точно выверены срок и место… Последние два месяца его жизни прошли в виртуозном жонглировании приметами, он выткал тончайшую сеть связей и тщательно подготовил себя к роли камня, круги от которого должны разойтись по всему океану… Но как он это сделал? Можно лишь строить предположения. Впрочем, это уже домыслы камешков, мгновенно теряющихся в глубине и не способных узнать, где затихают волны от их случайных падений.

ЮРИИ КИРИЛЛОВ ВИКТОР АДАМЕНКО ПОГОНЯ

Кандидат исторических наук археолог Алексей Иванович Никитин зашел в сельскую столовую, чтобы выпить бутылочку холодного пива или минеральной воды. Жара стояла несносная, и потому, хоть опыт подсказывал: чем больше пьешь, тем сильнее мучает жажда, это знание в данный момент казалось совершенно ненужным грузом.

Все село работало в поле, как и положено в летнюю страду.

Потому, кроме нескольких мух и пары оводов на окне, в столовой посетителей не было. На вопрос Никитина о пиве пожилой буфетчик, облаченный в халат, который лишь весьма условно можно было считать белым, недоуменно вскинул мохнатые выцветшие брови: дескать, откуда оно в такую жару, да еще в селе. Не оказалось и минеральной воды. Вместо этого буфетчик выставил два стакана с бурой жидкостью, в которой археолог распознал компот из сухофруктов.

– Можно было бы из свежих яблок приготовить, - с привычным равнодушием пробормотал Никитин, - вон сколько падалицы в колхозном саду пропадает.

– Да уж так в меню заложено, - развел руками буфетчик.

Никитин отхлебнул глоток чуть тепловатого компота и отодвинул стакан:

– Вы бы, хозяин, хоть догадались в холодильник поставить. Ведь наверняка пустует, - недовольно сказал он буфетчику. - Небось сами такое не употребляете.

– Можно и ледку подбросить, - спокойно ответил буфетчик. И, раскрыв действительно пустой холодильник, извлек оттуда несколько квадратиков льда.

Пока Никитин размешивал лед в стакане, буфетчик присел рядом за столик, и, видимо, истомившись донельзя без собеседников, спросил:

– Рассказывают, копаете чего-то? Небось ценное ищете. Да где тут возьмешь. У нас здесь и при старом-то режиме, говорят, богачей не было.

– Кое-что нашли, - ответил археолог, жадно потягивая колодезно-холодную влагу.

– Да ну, - оживился старик. - Никак золото?

Алексей Иванович вытащил из-за пазухи нечто, завернутое в чистое полотенце. Буфетчик, подслеповато моргая глазами, потянулся к свертку. Но, когда археолог извлек старинную, изрядно тронутую временем книгу, интерес его сразу угас.

– Я и говорю, - промолвил он, - что не было в наших Краях богачей. Кроме пустяков, ничего здесь не отроете.

– Ого! Ничего себе пустяки, - подпрыгнул на стуле Никитин. - Это редчайшая находка. Вот, посмотрите…

Он осторожно перевернул лист. И тут же, спохватившись, что собеседник не знаком с древнерусским и не имеет ученых степеней, примиряюще произнес:

– Ну ладно, время есть. Я вам расскажу, что тут написано: “…Хан говорит, что любит смелых воинов. - В голосе толмача слышалось подобострастие. - Потому он и повелел взять тебя живым. Хан милостиво отпускает тебя. Но… - последние слова переводчик произнес с нескрываемой насмешкой, - с одним условием: своим оружием хан хочет проверить твою храбрость. Что тебе, такому стойкому, удар саблей? Один удар хана, и ты свободен”.

Лицо пленника исказилось от гнева. Посмеялись бы они, если бы руки его держали меч! Воины хана хохотали, ожидая развлечения. Пленника посадили на коня. Воины расступились, очищая путь хану. Хан мчался на любимом скакуне, играя саблей.

“Прощай, родная земля!” Пленник взмахнул рукой и вдруг сжал в пальцах что-то, плавно спустившееся сверху. Предмет был овальной формы, блестящий. А хан уже рядом. Вот он с гиканьем опускает саблю на русую голову. Пленник инстинктивно закрывается предметом, похожим на щит. Онемевшие воины ничего не могут понять. Сабля хана Отлетает в сторону. С визгом один из телохранителей бросает в пленника копье. И оно, встретившись со щитом, летит обратно. Пользуясь смятением, пленник прорывается сквозь строй врагов и мчится в степь. После этого он участвует во многих битвах, отстаивая свою страну от нашествия чужеземцев. А похоронен славный воин на этой земле, и вместе с ним положен его чудесный щит”.