Но оставалось неизвестным, как быстро двигался корабль в зоне действия гравитационного вихря.

Уже то, что на грузовозе несколько суток подряд непрерывно работали тормозные двигатели, свидетельствовало, что эта скорость была немалой. Кто знает, может быть, за каких-нибудь три часа, прожитых Пером в космосе, Земля и в самом деле постарела на целых пять лет? Мучительнее всего была мысль о Сольвейг: для нее это означало бы пять лет разлуки, пять длинных лет кошмара неизвестности. Ему даже страшно было подумать, что такое то гло случиться. Но совсем не думать об этом он тоже не мог: лучше заранее предвидеть самое скверное, чем быть застигнутым бедою врасплох.

Только много позднее, когда бортовой автонавигатор уловил сигналы приводного маяка, тревога Пера несколько улеглась: теперь он чувствовал себя почти дома. Корабль шел на посадку.

Отказавшие приборы создавали для автонавигатора ощутимый дефицит информации, и пилоту то и дело вводившему корректуру курса, пришлось пережить еще несколько напряженных часов, прежде чем состоялось приземление.

Все как будто складывалось удачно: корма грузовоза надежно сидела в посадочной шахте; оставалось только сдать корабль кибер-дефектатору, и тогда Пер мог быть свободен.

Пилот подошел к иллюминатору. Снаружи едва брезжил рассвет. Низко над космодромом стелился туман. Из рубки было слышно, как, с грохотом переставляя магнитные конечности, по кораблю из отсека в отсек бродит пунктуальный кибер-дефектатор.

Это механическое существо первым встречало всех, кто возвращался из космоса. Быстрее и лучше кибера никто не мог оценить состояние корабля. Все неисправности фиксировались в его электронной памяти, а затем уже в виде технологической программы ремонта поступали в спеццентр космопорта. Робот-специалист делал свое дело; и, хотя Пер знал, что на корабле много поломок, сейчас ему казалось, что кибер слишком долго копается.

Разгоралась заря. Легкий ветерок понемногу рассеивал туман.

Пилот все еще стоял у иллюминатора, с трудом сдерживая желание плюнуть на все формальности и сбежать с корабля: где-то там, на краю площадки, омываемой полынным морем, находилось место, которое они с Сольвейг облюбовали для своих встреч. Однако в розовом мареве, клубящемся над Землей, еще ничего нельзя было разглядеть, кроме смутного мелькания множества человеческих голов.

Наконец дефектатор вернулся в рубку, чтобы сделать отметки в бортовых документах.

– Послушайте, - спросил его Пер, - отчего сегодня с раннего утра на космодрсше столько народу?

– Очередное чудо, - желчно ответил кибер. - Если бы люди смогли обойтись без чудес, это было бы самое великое чудо.

Никто еще не видел усмешки робота, но Пер по опыту знал: она непременно витает в воздухе там, где машины берутся судить о людях.

– Чудес не бывает, - бубнила машина. - И если в исключительном случае регенеративная связь вызвала у человека направленное изменение биопрограммы, то это лишь уникальный факт, который ничего не доказывает.

На груди робота зажглась фиолетовая лампочка, свидетельствующая о возбуждении схемы, - “ЧС”.

Дефектатор исходил фиолетовым светом - признак старости машины: схема “ЧС” - заложенный в робота электронный “червь сомнения”, - перевозбуждалась только на машинах, которые давно отработали свой срок.

“Сколько же тебе лет, дедушка?” - подумал Пер, только теперь обратив внимание, как истерлась обшивка робота и разболтались его шарниры.

“Я кончил!” - неожиданно сообщил кибер, проколов последнюю дырку в перфокарте корабельного паспорта. Фиолетовое свечение погасло.

– Даю заключение! - продолжала машина без всякой паузы.Исследование бортовой аппаратуры вашего корабля показало, что наиболее существенным дефектом следует считать выход из строя “регистратора разности времени”.

“Так я и думал]” - признался пилот. У него сразу отлегло от сердца: теперь все как будто становилось на свои места. Заключение дефектатора рассеяло тревогу Пера. От радости он готов был расцеловать это неуклюжее хитросплетение мысли и проводов, но старик уже погрузил себя в кабину лифта и унесся к земле.

Туман окончательно рассеялся.

Первые лучи солнца осветили множество людей, собравшихся на краю космодрома.

– Мы вас ждали, Пер! - произнес высокий, уже начинающий седеть человек лет девяноста. - Возьмите себя в руки. Вы должны знать: все, что произошло, - это прекрасно! Да, да, прекрасно!

“Если все так прекрасно, - насторожился Пер, - то почему я должен брать себя в руки? Что случилось?”

– Известил ли вас кибер-дефектатор, - продолжал незнакомец, - что бортовой “регистратор разности времени” вышел из строя?

– Я и без него это знал, - ответил Пер. - Когда прибор намотал лишних пять лет, я сразу понял, что с ним творится неладное.

– Лишних пять лет?! - переспросил седой человек. - Выходит, робот сказал не все?

– Вполне возможно, - согласился Пер. - Удивляюсь только, тде вам удалось раскопать эту музейную древность.

– Как раз из музея мы его и взяли. Кибер находился там с тех пор, как поставили на прикол последний корабль того класса, на котором летали вы.

– Невероятно! Как могло случиться, что я об этом ничего не знаю? - удивился пилот.

– Вы и не могли знать, - сказал человек. - Это произошло триста лет назад. Теперь судите сами, на сколько ошибся ваш “регистратор разности времени”.

“Ну вот и все, - подумал Пер. - Случилось то, чего я больше всего боялся”.

Мысль о том, что он может опоздать на несколько поколений, с самого начала не давала ему покоя. Но он упорно гнал ее прочь. Допустить такую возможность означало примириться со страшным поворотом судьбы, навсегда отнимающим у него Сольвейг.

Из толпы вышел сгорбленный старик.

– Пер, вам просто чертовски повезло! - произнес он скрипучим голосом. - Мне скоро двести. В старину таких называли патриархами, но я гожусь вам в правнуки. И, как мне ни тяжело двигаться, я не мог не прийти сегодня вместе со всеми на этот праздник победы над временем!

“Какой праздник? К чему все это? - думал пилот. - Что я могу им ответить? Неужели и в самом деле я кажусь им героем - победителем времени? Но ведь это всего лишь слепой закон, известный каждому школьнику. То, что произошло, вовсе не заслуга моя, а моя беда. И единственное, чего я хочу, - это чтобы меня оставили в покое”.

Пилот опустил голову. Все здесь напоминало ему о Сольвейг.

Чувствуя себя одиноким среди ликующей массы непонятных и далеких ему людей, Пер уже не слышал, что говорили вокруг.

Расслабленный, опустошенный, он не мог произнести ни слова, мечтая лишь о той минуте, когда ему наконец дадут возможность побыть одному.

Подняв отяжелевшие веки, пилот увидел вдруг, что люди перед ним расступились. Он глянул вперед и опустил голову.

“Что же это со мной происходит? Так нельзя! Я действительно должен взять себя в руки. Уже начинает мерещиться… Нет, это невозможно…”

– Сольвейг! - неожиданно крикнул Пер и, сорвавшись с места, бросился туда, где только что перед ним мелькнуло знакомое платье. Еще издали он узнал ее по-детски чуть-чуть угловатую фигурку. Одинокая, хрупкая, она неподвижно стояла на том самом месте, где они когда-то расстались.

Так продолжалось несколько мгновений. И вдруг на бледном ее лице вспыхнула задорная улыбка. Она подняла руку, и пилот услышал знакомый возглас: “Привет, Ёжик!” Сольвейг медленно опускалась на землю. Пер подхватил ее на руки, и она открыла глаза. Лица пилота коснулись мягкие локоны, и он уловил знакомый аромат дикой полыни. Он слышал, как рядом часто-часто бьется ее сердце, а может быть, это кровь стучала в его висках.

– Это ты! Ты!… - шептал Пер, еще не в силах поверить глазам. Он гладил ее нежную шею, покрытую золотистым загаром, и, задыхаясь, твердил: - Это ты! Ты, Сольвейг, - такая же как всегда! Ты прекраснее, чем всегда! Разве это не чудо?!.

На бледном лице ее вспыхнул яркий румянец.

– Что ты, Ёжик? - тихо ответила Сольвейг. - Просто я тебя очень ждала.