Сам Озол был вовлечен в орбиту хомофеноменологии примерно через год после того, как Старик дал Баржину лабораторию. Однажды Баржин наткнулся на научнофантастический рассказ, в котором некий Озол писал о неиспользованных физических и психических возможностях человека. Идея как таковая была не нова и обыгрывалась в научной фантастике неоднократно. Но Озол нашел любопытное решение: стресс, но стресс “пролонгированный”, длительный и управляемый. Лонгстресс. Баржин показал рассказ Позднякову.

– А что? - сказал Леша. - В этом есть нечто… Я и сам об этом думал. Прикинем?

– По-моему, стоит, - сказал Баржин. - Так что ты прикинь, а мы поищем этого парня.

Найти Озола оказалось несложно. Хотя он не был членом Союза писателей, но состоял в какой-то секции, и адрес Баржину дали сразу же. С такими людьми Баржину еще не приходилось встречаться. Было Озолу от силы лет тридцать; он был лохмат, бородат и усат - истинно поэтическая внешность. Резкий, угловатый, иногда он был совершенно невыносим. И в то же время Баржин готов был голову дать на отсечение, что Озол талантлив.

Озол обладал буйной фантазией. Сам он объяснял это очень просто:

– У всех вас на глазах шоры образования, специализации. А вот я человек простой, необразованный, - Озол всегда бравировал своей десятилеткой, любил прикидываться этаким “мужичком из глубинки”, - я могу девять раз попасть пальцем в небо, зато уж десятый… Потому что меня не ограничивает знание всех законов. Помните старый анекдот про Эйнштейна: “Десять тысяч мудрецов знают, что этого сделать нельзя, потом появляется дурак, который этого не знает, и он-то делает великое открытие”? Вот таким дураком и надо быть! Я дилетант. В лучшем, но, увы. утерянном значении этого слова. Ведь что такое дилетант в исконном смысле? Противоположность специалисту. Специалист знает все в своей области и чуть-чуть в остальных. Дилетант же, не имея специальных познаний ни в одной области, имеет представление обо всех…

Озол загорелся идеей. И, подстрекаемый хомофеноменологами, написал рассказ. Рассказ о человеке, в котором сошлись все известные ныне уникальные способности; человеке, считающем как Шакунтала Дэви и Уильям Клайн; читающем по 80 тысяч слов в минуту, как Мария-Тереза Калдерон; не нуждающемся в сне, как Иштван Кайош; помнящем все, как Вано Лоидзе; человеке, чьи способности неисчислимы и неисчерпаемы, для которого телепатия, телекинез, левитация - обыденность, а не утопия.

И если для читателей рассказ был просто еще одним фантастическим опусом, то для всей баржинской лаборатории он стал программой. Это была их мечта, их план, овеществленный фантазией и талантом Озола. И номер журнала лежал у каждого из них - у кого в столе, у кого дома…

Следующим заявился, как и следовало ожидать, Лешка, баржинский школьный приятель, руководитель теоретической группы лаборатории и вообще… Что скрывалось за этим “вообще”, Баржин и сам не знал. Но без Позднякова лаборатория была бы совсем не той…

Лешка молча поставил на стол бутылку коньяку, ткнул в вазу букет гвоздик, потом подошел к Баржину, встряхнул за плечи:

– Ну, шеф, торжественные дары будут в следующий раз. Пока же нам не сорок, а лишь тридцать девять, с чем и имею честь поздравить! И знаешь, давай сегодня ни о чем не думать! Будем пить, танцевать и рассказывать анекдоты. Договорились?

– Ага, - сказал Барашн, прeкрасно зная, что ни он, ни Лешка при всем желании не смогут “ни о чем не думать”. - Догово рились. И давай-ка, брат, помоги мне накрыть на стол, не то Озол ругаться будет.

– Буду, - подтвердил Озол из кухни, откуда уже доносились совершенно неправдоподобные ароматы. - Еще как буду! Так что, если хочешь спасти шефа, Лешенька, - принимай командование на себя. Он у нас сегодня в расстроенных чувствах, он у нас сегодня недееспособный…

– Язва ты, - фыркнул Лешка. - Фан-та-сти-чес-кая.

– Кофе не дам, - парировал Озол. - А что твой коньяк без кофе?

– Мы уже идем! - взмолился Поздняков. - Ив самом деле пойдем, а то он такой, он все может…

Что бы Лешка ни делал, все получалось у него изумительно изящно. И сейчас, глядя, как он сервирует стол, Баржин снова - в который раз! - не мог удержаться от легкой, “белой” зависти.

Будучи внуком - точнее, внучатым племянником - известного композитора, Лешка обладал абсолютным слухом и неплохим баритоном. - на радость всей семье, прочившей ему великое будущее. Но он пошел в медицинский, а окончив - уехал в Калининград, где стал судовым врачом на БМРТ. Был он врачом, как говорили в старину, “божьей милостью” - блестящим хирургом и вообще универсалом. А если учесть, что к тому же он был человеком обаятельным, умел вызывать “улыбки дам огнем нежданных эпиграмм”, знал анекдоты чуть ке “от Ромула до наших дней”, любил и умел танцевать, как былинный Поток-богатырь, играл на рояле, - если учесть все это, то неудивительно, что всегда и везде он становился душой общества.

Когда-то они с Баржиным учились в одном классе. И встретились снова десять лет спустя, когда Лешка приехал в Ленинград поступать в ЛИТМО - Ленинградский институт точной механики и оптики - на факультет медицинской кибернетики.

– Понимаешь, Боря, - сказал он тогда Баржину, - как хирург я не смогу сделать шага вперед без медкибернетики. Тяжко без нее. Специалистов мало, у меня же есть некоторые преимущества, я ведь практик.

Баржин сразу же решил, что Лешка будет в лаборатории. Будет, чего бы это Баржину ни стоило. А своего он умел добиваться. И не ошибся. Во всяком случае, большая часть теоретических разработок лонг-стресса - бесспорная заслуга Позднякова.

Они уже почти покончили с сервировкой, когда пришел Гиго Чехашвили, а вслед за ним Зойка.

Когда раздался еще один звонок, Баржин не выдержал и сказал, глядя прямо в невинные глаза Перегуда:

– Шли бы уж вы все сразу, что ли! Все равно ведь ненатурально получается, несмотря на всю вашу чуткость…

Перегуд ухмыльнулся и, обернувшись, крикнул в лестничный пролет:

– А ну давай сюда, ребята! Шеф приглашает!

Баржин не выдержал и расхохотался - до слез, чуть ли не до истерики, - впервые за этот вечер.

А через полчаса квартиру было не узнать: Лешка с Озолом сделали из стола что-то фантастическое; Зойка с Зиминым - и когда они только успели? - умудрились натянуть через всю комнату нитки и подвесили на них всякую ерунду: серпантин, какие-то бумажки с лозунгами и картинки; над письменным столом был приколот лист ватмана, на котором Перегуд изобразил в рисунках жизнь и творчество Б. В. Баржина от рождения до сегодняшнего вечера; на столе кучей были свалены подарки.

– По местам! - рявкнул вдруг командирским басом Озол. - Равнение на именинника!

Перестроение было произведено в рекордные сроки, а зазевавшегося Баржина под руки водворили на положенное ему место.

– Тост! - потребовал Озол.

Чехашвили монументально простер длань.

– Я буду краток, - сказал он. - Не по-грузински краток. На моей родине за такой тост из меня сделали бы шашлык. Но я не следую традициям, ибо помню, что краткость - сестра гениальности. Итак…

– Короче! - перебил Озол.

– Я краток, но не кроток. Не прерывайте меня, или во мне проснутся кровожадные инстинкты, коими не хотелось бы омрачать сегодняшний юбилей. Итак, в честь нашего шефа я предлагаю произвести салют в один залп, и пусть энтузиазм наш скажет ему невысказанное словами!

“И пробки в потолок, вина кометы брызнул ток”, - пронеслось у Баржина в голове.

– Ой, - тихо взвизгнула Зойка, - ой, братцы, плафон!…

Но плафон уцелел - это был хороший, небьющийся пластик - и лишь медленно покачивался под потолком.

Баржин обвел всех взглядом.

Вот сидят они за столом - такие разные, несхожие, со своими судьбами, характерами, взглядами.

Лешка. Кандидат медицинских наук Алексей Павлович Поздняков.

Озол.

Гиго Чехашвили, “зам. по тылу”, человек, без которого работа лаборатории кажется немыслимой.

Баржин встретил его в Гипромеде, когда передавал им заказ на разработку портативной модели искусственной почки. А через пару месяцев Чехашвили уже работал во ВНИИППБ. Чехашвили хорошо знал, что как научному работнику ему цена невелика: он был исполнителен, но не было в нем какой-то живинки, “искры научной”, что ли. Зато это был прирожденный первоклассный администратор. И с ним Баржин всегда был спокоен. Он перевалил на Гиго все свои чисто административные заботы, которых у заведующего лабораторией хоть отбавляй. Нужно что-то раздобыть - Чехашвили, узнать - Чехашвили, договориться с кем-то - опять Чехашвили; если бы Баржин сказал ему: “Гиго, к утру мне нужна одноместная “машина времени”, - утром, придя на работу, он наверняка увидел бы у себя в кабинете похожий на велосипед аппарат, поблескивающий хромом и слоновой костью.