— От таиландок?

— Нет, милый, от дров. Я загорожу решеткой, чтобы дом не сгорел, пока нас нет. Я заходила к твоей невестке у них вегетарианское меню и рыбная диета мы ели такую вкусную рыбу у молодоженов которые к нам переехали по соседству корейцы но такие приветливые часто в отъезде так они мне оставили ключ новые шкафы а внутри освещение я обещала их познакомить с новой женой-таиландкой в «Розе и Короне» это же недалеко от Кореи ведь верно а твой отец конечно же к рыбе и не прикоснулся потому что она не в кляре а это куда девать?

Разговаривать с мамой — все равно что играть в теннис с человеком, который всякий раз подает одновременно семь мячей. Под конец просто прячешься, пока не закончится обстрел. Тему моей работы затронули на лету — из чувства долга и ради хороших манер.

— Ну и как твоя работа в школе по совместительству? — поинтересовалась мама, словно спрашивая: «Ну и как твой дружок-гомосексуалист из Ирака?» или «Как сбыт героина дошколятам?»

— Пойдет… — начал было я, но для нее это было достаточно полное описание, чтобы решить, что теперь можно перейти и к более приятным темам. Например, поговорить о семье моего старшего брата.

— У нас в эти выходные были Николас с Кэрол дети такие умницы судя по всему малыш Джаспер почти талантлив но наверняка не скажешь пока не пойдет в ясли у тебя вот успеваемость всегда была хорошая пока не связался с этими мальчишками из пролетариев эти Стронги ужасная семья я на днях нашла целую коробку на чердаке все бумаги и фотоальбомы и все такое твои и брата. Я их отдала Николасу разобрать надо кое-что повыкидывать Бетти здравствуй милая псинка.

— Старик Гарет Стронг умер своей смертью, — добавил папа. — Писали в местной газете. Я два раза читал, так и написано: «Своей смертью».

Сердце у меня екнуло при мысли, что мои школьные дневники попали в руки Николасу. Знаю, он их прочитает, а потом будет нарочно делать комплименты, как они хороши. «В школе ты был просто орел». (Читай: а потом что случилось?) Но я решил не поддаваться пронизывающему нашу семью чувству разочарования моей персоной. Я представил новенький сценарий, лежащий в верхнем ящике стола, мой счастливый лотерейный билет, и подумал, как они запоют через год, когда именинное застолье придется втискивать в график съемок моего первого фильма.

Семья решила меня побаловать: сегодня единственный день в году, когда мне можно выбрать какое-нибудь особое место, куда бы пойти. Поэтому я остановился на месте, куда хожу круглый год, — пивная «Красный лев» в центре города. Готовят там неплохо, перед едой можно пропустить пивка, а позже ничто не мешает встретиться с друзьями, так что местечко не хуже других для такой дыры, как Сифорд. «Сифорд не дыра», — занял я оборону через час, когда брат описывал, как безуспешно искал поздравительную открытку поприличнее, чтобы преподнести мне в честь дня рождения. Мы сидели в пабе и изучали ламинированное меню с фотографиями всех указанных блюд.

— Именно дыра:на большинстве открыток в магазине написано «С глубочайшим соболезнованием». То есть, как жить в городе, где люди чаще помирают, чем празднуют день рождения?

— А может, это значит «Глубочайше соболезнуем, что вы живете в Сифорде»? — некстати чирикнула его жена Кэрол.

— Деннис Джонсон умер в свой день рождения, — сообщил папа. — Двусторонняя пневмония.

Я понимал, что брат недалек от истины, но невольно чувствовал, что только у меня есть право так говорить. Британские пассажиры вечно ворчат на свой транспорт, но это не значит, что они хотят, чтобы иностранцы с ними соглашались.

— Так чем займемся сегодня вечером, Джимми? Кегельбан на ковре или уроки плавания для пенсионеров?

— Ты прекрасно знаешь, что здесь и молодежи есть чем заняться.

— Отлично. Значит, посиделки с поцелуями на крытой автобусной остановке.

— Можно выйти за город и чудесно прогуляться пешком.

— Пешком? Из такого города лучше бегом!

Напор не ослабевал.

— Ну а мне тут нравится, — сказал я угрюмо.

Брат живет в Лондоне, а несколько лет назад и мама с папой переехали вслед за ним, чтобы быть поближе к внукам. Постоянные выпады в сторону Сифорда я расценивал как личное оскорбление, невольно улавливая в них скрытые нападки на меня. Подставьте «как я живу» вместо «где я живу», и критика окажется не так уж тонко замаскирована.

— Тут не только пенсионеры и скучающие юнцы, знаешь ли, — продолжил я неторопливо, прежде чем выложить свой единственный козырь. — В Сифорде живет Билли Скривенс…

Новость вызвала даже больше удивления и возбуждения, чем я ожидал.

— Да ты что? — воскликнул Николас.

— Билли Скривенс? Здесь? — подхватила невестка.

— Вот это да! Такой смешной! — сказал папа. — Как его программа называется-то? «Ага!»?

— И живет тут круглый год?

— Нет, конечно, иногда и в Лондоне, но у него коттедж между Сифордом и Кукмир-Хейвеном. Его часто видят в городе, еще он бегает трусцой по холмам.

— И ты с ним прямо встречался?

— М-м, ну да, вот сегодня утром с ним столкнулся, если уж на то пошло.

Это была правда, хотя и не вся. В то утро, где-то в полдвенадцатого, я действительно обменялся парой слов с самой высокооплачиваемой звездой британского телевидения. Отлипнув от компьютера, я вывел Бетти, мы прогуливались по склону ближайшего холма, и вдруг я увидел, что навстречу мне идет Билли Скривенс. Похоже, он возвращался с пробежки, потому что лицо у него раскраснелось и лоснилось от пота, он полубежал-полушагал вразвалку, а ближе ко мне совсем сбавил темп. Он явно проводил оздоровительное мероприятие, и, похоже, полезнее всего для здоровья было то, что он благополучно с ним покончил. Перхоти на Билли было больше нормы. Когда он, прыгая через ступеньки, выбегал на сцену в своем шоу, на нем всегда был блестящий пиджак и фирменный галстук-бабочка, но в то утро я с разочарованием увидел, что на пробежке по Южным холмам в компании лабрадора он забывает о своей безупречности. И все же это вне всяких сомнений был Билли Скривенс. Его знаменитое лицо, казалось, крикнуло мне: «Привет, Джимми, а вот и я!» — и на долю секунды мне показалось, будто я встретил старого приятеля. Но я одернул себя. К нему надо относиться как ко всем остальным, хоть я и не просто один из толпы зрителей. Ведь у нас с ним прямая связь, о которой я хотел ему рассказать. Билли Скривенс еще студентом играл в театре «Кембриджская рампа», а мой старый школьный учитель английского тоже играл в «Рампе», пускай и десятью годами раньше. Пока я раздумывал, как бы половчее заговорить, Бетти нетерпеливо подскочила к лабрадору и стала обнюхивать его задницу.

— Ветрено сегодня, — сказал Билли Скривенс.

Я искренне рассмеялся, решив, что под словом «ветрено» он имел в виду, что его пес пустил ветры, а моя собака ими заинтересовалась. Мой смех озадачил Билли, и я понял, что он всего-то и хотел сказать, что сегодня ветрено. Нужно было срочно придумать что-нибудь поюморнее, дабы показать, что меня вовсе не смущает встреча с телезвездой.

— Ну да, — сказал я.

И он пошел дальше.

* * *

— И долго вы болтали? — спросил брат, пока семья рассматривала меня с такой сосредоточенностью, что мне стало и приятно, и как-то тревожно.

— Не очень, мне пора было назад.

На деле же я отвернулся присмотреть за Бетти, а Билли ушел; его остановила привлекательная девушка и попросила автограф. Странно, как это она его заметила. Ведь проходя мимо меня, глаз от земли не подняла.

— И о чем же вы говорили? — спросила мама.

— Да так, знаете, как всегда…

— Не знаем! Рассказывай! — потребовала Кэрол.

— Хм, ну, в общем, я не рисуюсь, и все такое, только, по-моему, с такой знаменитостью, как Билли, так вот и надо разговаривать, запросто. Ведь Билли такой же, как все… — Пока что я ни разу не соврал.

— И часто ты останавливаешься с ним поболтать?