— Мы должны, адепт, ради нашего выживания. — Адепт сеньорус уселся обратно на свое место. — Смотри, Файст. Я делаю зашифрованную копию. Я отправлю ее на Марс. Ты прав, это слишком ценно, чтобы стереть. Пойми, Марс секвестирует ее. В будущем, возможно, она будет полезной. Но сейчас она слишком опасна для чьих бы то ни было глаз. Кто ее видел?

— Файст показал ее мне, — сказал Иган.

— Адепт Лунос нашла ее первой, — сказал Файст.

— Вы с ней поговорили?

— Нет, сэр.

— Предупредите эту Лунос, Иган. Заставьте ее понять. Если не захочет, сотрите ее непосредственные входы и буферы.

— Слушаюсь, милорд.

Соломан Имануал мрачно глянул на них:

— Иган. Файст. Я прошу вас обоих забыть, что вы ее когда-нибудь видели. Я собираюсь ее удалить прямо сейчас и…

Он умолк. Все трое ощутили ураган данных, внезапно захлестнувших ноосферу.

— Кто-нибудь, объясните мне этот неподобающий переполох, — потребовал адепт сеньорус.

Файст уже искал и просматривал, используя гаптические прикосновения, прочесывал большие объемы данных, затопивших все области ноосферы. Через четыре и три десятые секунды он нашел источник сигналов.

— Она обнародована, — произнес он.

— Что? — спросил Иган холодно и настороженно.

— Материалы разошлись по ноосфере. Все страницы, все спецификации. Кто-то слил их.

— Святый Омниссия! — пробормотал адепт сеньорус. — Сейчас на наших руках будет мать всех паник.

1101

Паника ширилась. Она катилась по улью Принципал и дальше, за его границы, словно волна от подземного толчка. Некоторые районы Высокой Кузницы и часть ее ноосферных подсетей либо отключились, либо перестали пропускать связь. На улицах вспыхнули беспорядки, особенно в нижних кварталах и на уровнях провалов. Вмешались СПО. Для поддержания порядка вокруг всех значительных имперских храмов и церквей главной ульевой зоны были выставлены сторожевые кордоны. В самой Великой Министории, в ее крытых галереях и внутренних двориках, собирались разозленные кучки иерофантов Орестской Экклезиархии со своей прислугой, требуя от Гаспара Луциула аудиенции, требуя комментариев. Прелат экуменик игнорировал их просьбы и делегации и, запершись в кабинете, обсуждал ситуацию со своими самыми старшими и ближайшими советниками.

В своей резиденции на вершине Ореста Принципал лорд-губернатор поднялся на ноги и прошел к толстому экранированному окну. Он смотрел на полускрытую пеленой дыма громаду Кузницы, словно на ребенка, который неожиданно и сознательно обманул его надежды.

— Трон, что это такое? — задал он вопрос, ни к кому особенно не обращаясь. — Святый Трон, что этотакое? Механикус занимаются в военное время этим? Немедленно вызвать этого старого ублюдка на связь!

Ближайший к нему помощник, ожидающий приказов, замялся. Он почти физически ощущал исходящий от лорда-губернатора гнев.

— Э-э, прошу прощения, сэр. Под «старым ублюдком» вы имели в виду адепта сеньорус?

Алеутон яростно развернулся:

— Именно так, черт побери! Вызовите его. Вызовите его мне немедленно!

Помощник попытался исполнить приказание.

— Милорд, все каналы забиты. Сеть скованна трафиком.

— Просто воксом?

— Тоже, сэр.

— Пробуйте еще. И отправьте в Кузницу курьера. На самом деле пошлите туда взвод наших лучших солдат, вооруженных. Пусть потребуют аудиенции. Передайте им, чтобы отказов не принимали. Я этого не потерплю!

— Слушаюсь, милорд, — ответил помощник и торопливо покинул зал, вызывая штабных гвардейцев.

— Сообщают о гражданских беспорядках в Бастионах и Трансепте, милорд, — возвестил начальник штаба, поднимая голову от планшета, оборудованного каналом связи.

— Остановите их. Усильте численность СПО!

— Милорд, но у нас нет…

— Мобилизуйте четвертую очередь резерва! Мобилизуйте весь персонал Орестской Гордой, расквартированный в улье. Раздавите их!

>

Стефан Замстак не стал возвращаться домой в Мейкполь. Ночь он провел без удобств в подблочном складе, намереваясь сначала прочистить мозги, а до дома добраться после того, как рассветет.

Когда он проснулся — серый свет дня заглядывал внутрь сквозь пустотелые кирпичи и слуховые окна, — то понял, что планам его сбыться не суждено. На улицах снаружи творилась невероятная суматоха. Везде было полно магистратов и отрядов СПО, двигающихся от квартала к кварталу, словно выискивая что-то.

До Стефана дошло, что ищут его. Они шли, чтобы взять его за то, что он сделал с тем портовым грузчиком.

Стефан Замстак тихо застонал. В голове стучали молотки, кишки горели. Во рту было так сухо, словно его набили уплотнителем для вакуум-тары. Стефан выскользнул из пахнущего плесенью склада, держась в тени мостков, идущих под провалом за Случайным Холмом. Жажду он утолил из публичного фонтанчика на углу Пилорезного Ряда, где тот сходился с лестницей в Провальную Падь. Сложив ладони ковшиком, чтобы напиться, Стефан попытался смыть кровь с костяшек пальцев и отчистить ее засохшие остатки вокруг ногтей. Одежда коробилась от засохшей крови. На темных штанах не очень заметно, но рубашка и куртка почти полностью в обличающих коричневых пятнах.

Он понимал, что на него смотрят прохожие, и поспешил уйти. Он спустился по широкой каменной лестнице в грязные подуровневые улицы Провальной Пади, где крался, пряча лицо, по узким переулкам, зажатым между задними стенами арендных жилых блоков.

Его отвращение к самому себе стало абсолютным после того, как он стащил влажный жилет и рабочую рубашку с бельевой веревки у провального жилья и убежал.

Даже подуровневые улицы кишели людьми. Стефан прятался за какими-то дрянными телегами, пока мимо не прогудел транспортер Магистратума, затем отодрал несколько гнилых фибровых досок от забора, огораживающего заднюю сторону части заброшенного жилблока, и пролез внутрь.

Здесь пахло плесенью, мочой и безнадежностью. Это место пустовало уже несколько лет. В грязной гостиной еще осталось что-то из жалкой мебели. Наверху, в чердачной спальне, стоял ржавый каркас кровати с голым, покрытым пятнами матрацем. Стефан лег, прижимая к груди краденую одежду.

Высоко наверху, под свесом крыши маленькой комнатки, он увидел останки домашнего алтаря. Над грубой потускневшей аквилой, словно газовый полог, висела паутина. Стефан встал, подошел к алтарю и смахнул ее. На ощупь паутина напоминала шелк. Стефан дунул — и закашлялся от взметнувшегося облака пыли.

Затем преклонил колени на грубом дощатом полу.

Он думал о Кастрии, о Райнхарте и портовой бригаде, о грузчике с Танит, который вывел его из себя. Перед глазами у него стоял небольшой домашний алтарь в его квартирке в провале Мейкполь. Он вспомнил букетик цветов в крошечной стеклянной жертвенной бутылочке, который Калли меняла каждый день, ни разу не пропустив, пока не ушла.

Никакой конкретной членораздельной молитвы в голову не приходило, ни слова раскаяния, ни мольбы о спасении души, ни даже «Общей молитвы Трону», которую в школе они повторяли каждое утро.

Стефан чувствовал, что ему нечего сказать Богу-Императору, ничего такого, что имело бы значение.

Он убил человека, за ним шли, чтобы арестовать, и что хуже всего — Калли его никогда бы не простила.

На улице в срединном улье осыпали бранью и камнями служителей и магосов Механикус. Бесчинствующая толпа разломала нескольких убогих сервиторов-посыльных. СПО принялись перекрывать кварталы и разгонять людей.

Цинк решил не открывать сегодня утром ворота Сада Достойных. Когда по лужайкам и дорожкам поползли лучи солнца, он спрятался в своей будке. На Постном Ряду бурлила озлобленная толпа. Через стену сада летели бутылки, камни, брань. Цинк пугался и вздрагивал каждый раз, как брошенный предмет портил клумбу или отбивал кусок от бюста.