— То ж не Господь, — аж вскинулся Остап. — Сатана всех разъединил и друг на дружку науськал! Когда люди вместе ту… бабскую вежу строили.

— Не бабскую, а Бабилонскую… — поправил его Лис и негромко продолжил. — Может, и Сатана… Только я так скажу тебе, хлопец: тот кошевой, у которого есаул или писарь людей баламутят, долго пернач в руке не удержит…

— Все это очень интересно, — хмыкнул Остап. — Но давай оставим разговоры и домыслы богословам и философам. Их в одной только Киевской академии добрый полк набрать можно. А наше дело — ветер в поле ловить… И неплохо бы поторопиться, если хотим тот треклятый чамбул хотя бы к вечеру догнать. Беркут вон уже где, скоро и не различим в небе.

Байбуз толкнул коня коленями, и тот перешел с неторопливой рыси в галоп. Пайда жалобно мяукнул, так как не любил долго бегать, все же гепарды по характеру ближе к кошкам, чем псам, но так как с ним никто не считался, пришлось держаться вровень с прибавившими шагу лошадьми.

Скакали так, пока солнце не взобралось на самую вершину небесной горы. А там и беркут Василий вдруг заложил большой круг и почти неподвижно завис на одном месте. При этом поднявшись гораздо выше.

— Ну, вот и нашлись голомозые… — оценил маневр орла Остап. — Видишь, вверх забирает. Значит, стрелы басурманской опасается. Остановились они, что ли?

— Хотят вечерней прохлады дождаться… — посерьезнел Лис. — Что ж, это нам на руку. Теперь наверняка нагоним… А если они заночевать решат, то и подкрасться попытаемся. Может, услышим чего интересного?.. Глянь, беркут хоть и поднялся выше, но не беспокоится. Значит и нам пока опасаться нечего. Точно спать укладываются голомозые. Умаялись, сучьи дети!

Верно угадал казак. Кони ордынцев, преодолевшие довольно неблизкий путь, и без последней сумасшедшей скачки изрядно притомились, — и Салах-Гирей решил дать им передохнуть до рассвета. Тем более что и загадочный урус-шайтан не торопился на встречу, и буерак попался славный. Скорее даже размытая в яр ложбина… Не слишком глубокая, зато просторная, с ручейком на дне. И что не менее важно — со склонами, поросшими мягкой травой, а не можжевельником, он же верес, и колючим шиповником. Сами кусты росли только по одному склону буерака, да и то лишь по самому верхнему краю. Здесь можно было переждать какое-то время, не беспокоясь о топливе для костров, выпасе для лошадей и воде.

Подъехав поближе к татарскому лагерю, запорожцы стреножили коней и, оставив их на попечении Пайды, сами двинулись в разведку.

Не такая жухлая, как в открытой степи, сказывалась близость подземных вод, — высокая трава хорошо скрывали их от чужих глаз. Достаточно пригнуться и внимательно глядеть, чтоб не шуршали под ногами старые стебли, да не всполошить ненароком какое-то зверье или птицу.

Вдалеке от Запорожской Сечи и гарнизонов больших городов ордынцы чувствовали себя достаточно безопасно. Вот и выставленный дозор больше прислушивался к урчанию в собственных желудках, чем к звукам вечерней степи.

Никем не замеченные, казаки пробрались к краю оврага и притаились под развесистым кустом терна. К тому времени ордынцы в основном уже крепко спали, и только кое-где изредка шелестел ленивый разговор.

— Смотри! — возбужденно зашептал на ухо Лису Остап, еще и локтем ткнул.

— Что такое?

— Да вон же! — указал взглядом направление тот. — Слепой ты, что ли?

— Точно он, Рудой Пасечник! — скрипнул Семен зубами, распознав среди попивающих чай басурман Панька. — Сволочь! Иуда…

— Надо его как-то схватить, — прошептал Остап. — А то век нам краснеть перед товарищами, если не поквитаемся. А бес он, или не бес — там будет видно…

— Правильно говоришь, друже, — кивнул Лис. — Как все угомонятся… — он сделал движение рукой, будто сжимал кого-то за горло.

— Жаль, не слышно, о чем они шепчутся…

— Ничего, когда притащим его к нам в гости, сам все расскажет. Будь он хоть самим Бельзебубом…

— Да, хоть чертовой бабушкой…

К вечеру пламя костров погасло, и блеклые язычки едва проблескивали из-под толстого слоя золы и пепла. Ордынцы все реже слонялись по табору, а вскоре и вовсе уснули. Бодрствовали только двое часовых, выставленных у пологого края буерака. Но, теперь они больше всматривались вдаль, а на спящих товарищей даже не оглядывались. Внутри лагеря, в другом конце, где берег круче — паслись несколько сотен лошадей, а те чужака лучше псов учуют и тут же тревогу поднимут.

Лис с Остапом еще засветло заприметили место, где примостился на отдых Рудой Панько.

— Черт, или кто, а тоже бережется… — зашептал на ухо товарищу Максим. — Улегся так, что и не вытащить.

— Вообще-то я не знаток нечистой силы, но, похоже, наш бес не так уж неуязвим. Иначе, с чего б ему осторожничать? Как брать будем?

— Хороший вопрос… — засопел Лис. — К нему-то мы подберемся, а вот, когда вытаскивать станем — шуму не избежать. И сами погибнем, и не разузнаем ничего. Может, подождать другого более удобного случая?

— Разумно говоришь, Семен, — насупился более молодой и пылкий Остап. — Каждое слово — истинная правда… Но, как-то не по-казацки, перед опасностью отступать. Что, если второго раза не случится? А мы даже не попытаемся?

— Отлить против ветра много ума не надо, — проворчал Лис. — Только как при этом не забрызгаться? Слепой ты что ли? Сам не видишь? Не вытащить нам Панька, не переполошив при этом всех басурман.

— Но и отпускать бесовское отродье нельзя!

— Это верно… — Лис покосился на товарища. — Отпускать нельзя. Говори, что задумал?

— Убить его надо. А за басурманами проследить. Он, если хотел чего от них, то наверняка уже рассказал. Вот, идя по их следу, все и поймем.

— Вообще-то атаман иного хотел.

— Да помню я, Остап. Не ворчи. Но вот о чем думаю: если б Босоркун действительно что-то знал о стяге архангельском или месте, где Тимофей Куница прячется, разве стал бы он у Тараса седло похищать?

— Нет, конечно. Зачем оно ему? Бесы, как я слышал, на лошадях не ездят… Вроде.

— Вот. И выходит по всему, что Пасечник Панько следил за Павычем, как мы сейчас — за ним. И когда все решили, что реликвия спрятана в кульбаке, — Босоркун ее и похитил. А теперь, не обнаружив в седле нужной вещи, зачем-то связался с татарами. Я так думаю, помощь ему нужна. Видимо, что-то он сам взять не может…

— Сходится, — согласился Лис. — А что ж ты раньше молчал?

— Так я только сейчас и додумался. И знаешь что еще?

— Что?

— Раз бес к людоловам пошел, то и цель у него — человек!..

— Ух, и умная у тебя голова, Остап, — восхитился старший товарищ и прибавил по-дружески чуть насмешливо. — Может, прозвищами поменяемся?

— Надо подумать… Ну, так что: берем выродка?

— Ох, не нравится мне эта затея. Как бы хуже не вышло. Ну, да ладно, уговорил. Только, доверь это мне, — попросил Лис. — А сам — возвращайся к лошадям. Будет удача на моей стороне — вернусь с добычей. Поднимется переполох — уходи. Если сможешь — после выручишь. А нет — знать судьба такая. Заодно проверю: бес он, или человек. Нечистого наверняка не так просто убить, — и пока Остап обдумывал его слова, Лис взяла в зубы нож и неслышно, как уж, заскользил вниз.

Утомленные татары крепко спали, костры окончательно погасли, и только изредка ночную тьму вспаривали пурпурные сполохи дотлевающих углей, от которых тьма вокруг делалась еще гуще.

Казак незаметно приблизился к тому месту, где лежал Панько.

Рудой спал навзничь, запрокинув вверх заросшее волосами лицо, и сквозь сон смачно причмокивал губами. Словно титьку сосал…

Не выдумывая ничего нового, Семен осторожно встал над спящим бесом на колени и с силой саданул его в висок рукоятью ножа. Панько только всхрапнул чуть громче, дернул ногой и утих.

'И все? — даже удивился запорожец. — А столько разговоров. Бес, нечисть… Кусок дерьма'.

Зато теперь Лису предстояло провернуть трюк и в самом деле куда сложнее: вытащить тело, не переполошив при этом весь лагерь. Но, еще более сгустившаяся ночная тьма подтолкнули казака на, казалось бы, безумный поступок. Он медленно, не делая резких движений, встал, подхватил Панька на руки и плавно, словно перетекая из одного положения в другое, совершенно бесшумно двинулся прочь из лагеря. Вернее, к ближайшему островку густой темноты, куда не доставали даже отблески костров.