Он почувствовал, как ее влажные из-за дождя пальцы сжали его запястья. Орлов с трудом заставил себя поднять глаза. Сашенькино лицо оказалось совсем близко, так близко, что он мог бы губами собрать с него капли. Сдерживаясь из последних сил, Михаил Антонович прикусил изнутри губу. Но в этот момент Сашины губы внезапно коснулись его собственных, и у него перехватило дух. Руки девушки уже обвили его шею, и, касаясь губами его уха, она жарко зашептала:

— Я хочу испытать то, что пережила сегодня во сне. Это преследует меня весь день… Это вы мне снились! Это вы дарили мне такое наслаждение, о котором я и не подозревала.

— Сашенька, понимаете ли вы, о чем говорите? — Орлов еще пытался сохранить остатки рассудка, но это стоило ему все больших усилий.

— Я понимаю… Я хочу этого!

— Но… почему я?

Ее влажные губы опять заскользили по его уху.

— Вы умны и благородны, мне интересно с вами. И разговаривать, и молчать, и ехать рядом — все в радость.

— Как же так вдруг?

— А разве это не происходит именно так — вдруг? Вчера я вас еще не знала, а сегодня мне кажется, что я умру, если вы сейчас не обнимете меня… Ведь вы же хотите этого?

У него вырвался стон.

— Хочу ли я? Да я просто с ума схожу от того, как хочу!

— Тогда целуйте меня, — выдохнула Сашенька и опять припала к его губам.

Все опасения и предубеждения осыпались с души Орлова сухим дождем. Стиснув в объятиях это тугое и одновременно мягкое тело, он впился в Сашины губы и с радостью ощутил, как обмякла она в его руках. В следующий миг Михаил бережно положил девушку на сено и принялся жадно целовать ее лицо и шею.

— Расстегни мне платье, — простонала Сашенька.

Орлов немедленно послушался, хотя руки у него тряслись от нетерпения и страха. Он так боялся причинить этой девочке боль, но в мир наслаждений невозможно войти другим путем. Саша наверняка знала о том, что ей предстоит, и была готова к этому.

Он поспешно расстегнул множество пуговок у нее на груди и увидел ту белоснежную пухлость, которая рисовалась в его воспаленном воображении. Впившись губами в ее мягкую грудь, он помог розовым соскам выбраться наружу и принялся ласкать их языком. А Сашенькино тело уже извивалось и выгибалось под ним, готовое на все безумства, возможные в любви.

«Да только любовь ли это? — некстати пронеслось в его мыслях. — Она ведь не меня любит… не меня представляет в эти мгновения… Имею ли я право воспользоваться ее минутной слабостью? Украсть то, что предназначено другому? Как она будет потом ненавидеть и проклинать меня!»

И он внезапно отпрянул от девушки, сел, отвернувшись, и сжал ладонями голову.

— Нет, Сашенька, это невозможно… Вы не хотите этого. Минутное безрассудство может лишить вас дальнейшего счастья. Вы же не выйдете за меня? Значит, я не имею права…

Она молчала, но, судя по шороху за спиной, оправляла платье. Потом соскочила со стога и принялась отвязывать лошадь.

— Куда вы? — встрепенулся Орлов. — Дождь еще не кончился!

Бросив на него взгляд, полный презрения, Саша легко запрыгнула в седло и пришпорила Рыську. Ни слова на прощание. Михаил Антонович с тоской следил за тем, как девушка мчалась под дождем к горизонту, за которым ей наверняка хотелось исчезнуть навсегда, раствориться в мутной серости. Чтобы только никогда впредь не испытывать подобного унижения, не быть отвергнутой мужчиной.

— Она будет ненавидеть меня в любом случае.

Орлов готов был плакать от беспомощности и от злости на себя.

* * *

— Я обманула его.

Сашенька произнесла это, стоя перед большим зеркалом в одной ночной сорочке. В комнате царил полумрак, и собственное отражение было смутным, едва узнаваемым. Ей начинало казаться, что из Зазеркалья на нее смотрит совершенно другая девушка, незнакомая, даже чем-то неприятная. Сашеньке виделась в ней распущенность и вульгарность, которые не были свойственны ей самой.

Свое поведение по отношению к Михаилу Антоновичу ей казалось чудовищным. Она была ничем не лучше уличной девки! И Орлов, с его тактичностью, с его душевным благородством, не мог не отшатнуться от той, кто так не походила на Сашеньку, певшую ему в Летнем саду…

Как он слушал ее тогда! Саша готова была поклясться, что на его глазах блестели слезы.

Орлов тогда всю дорогу восклицал:

— Ах, как мне хотелось бы слушать вас до утра! Сколько чистоты в вашем голосе, сколько силы!

А у Сашеньки осталось чувство неудовлетворенности. Она виделась самой себе птицей, которая хотела взмыть к облакам, а порыв ветра вынудил ее вернуться на землю. И теперь она беспомощно жалась на ветке, ощущая себя слабой и ненужной.

То же самое произошло и сегодня днем. Саше хотелось окунуться в пламя страсти, а ей позволили всего лишь чуть-чуть погреться около. Неужели Орлов почувствовал то, что она пыталась скрыть даже от самой себя? Закипавшее в ней желание было обращено вовсе не к нему… И совсем не Михаил Антонович, а Дмитрий явился ей той ночью, чтобы лишить ее покоя и рассудка.

А она обманула Орлова. Вернее, попыталась обмануть, ведь он легко разгадал, что на самом деле было у нее на душе.

— Как же я ненавижу его, этого Оленина! — вырвалось у Сашеньки, и она чуть не ударила по зеркалу кулаком.

Девушка быстро перебежала через всю комнату и юркнула под одеяло. Здесь, в спасительной темноте, еще раз как заклинание она прошептала, что ненавидит Оленина. Ведь он лишил ее не только надежды на взаимную любовь, не только уважения к себе. Из-за него Сашенька потеряла друга, которого она только что обрела.

Господи, что за глупость пришла ей в голову! Преподнести себя в дар нелюбимому мужчине только для того, чтобы отомстить Дмитрию. А уж она бы обязательно рассказала ему об этом и вдоволь насладилась видом его перекошенной от гнева смазливой физиономией.

Но вместо желанной мести Сашенька обрела душевный непокой и презрение к себе. Горечь вместо сладости. Как можно было подумать, что Михаил Антонович поверит в ее ложь, в ее фальшивую игру? Впрочем, если бы он хотел обмануться…

Сашенька выбралась из-под одеяла и с трудом отдышалась. Значит, и Орлову не нужна ее любовь. Иначе он позволил бы ей обмануть его.

— Никому я не нужна! — Ее голос задрожал, когда она произнесла это вслух.

Ей было так жаль себя. По щекам Саши текли слезы, и она размазывала их, некрасиво кривя рот, как маленькая девочка. От стыда за себя не хотелось жить.

Вскочив, Сашенька перебежала к столику с письменными принадлежностями и зажгла свечу. Что написать Михаилу Антоновичу? Какие подобрать слова, чтобы он понял ее, чтобы освободился от презрения к ней?

Ей пришлось смять несколько листов с начатым посланием, прежде чем получилось следующее: «Дорогой Михаил Антонович! Сомневаюсь, что вам удастся укорить меня сильнее, чем я сама уже сделала. Я сгораю от стыда. Я ненавижу себя и презираю, как никогда в жизни. Но молю вас, хотя бы вы не презирайте меня! Нет на земле другого человека, чьим уважением и симпатией я дорожила бы больше, чем вашим! Поверьте, на этот раз я не играю и не кривлю душой. Хотя вы чутко угадали, что в те минуты, которые мне стыдно вспоминать, я была не совсем честна с вами. Господи, как я проклинаю себя за эту глупость! Если бы вы были столь великодушны, чтобы простить меня! Этого я желаю больше всего на свете. Если б мы могли восстановить нашу дружбу… Быть может, я прошу невозможного. Но ведь никто не запретит мне мечтать о том, чтобы вернуться во вчерашний день и исправить все свои глупые ошибки. Если бы это сбылось на самом деле! Никогда-никогда я не посмела бы вести себя так, как в те минуты под дождем. Я была отвратительна! Я играла дурную женщину и даже не понимала, как вам омерзительно общение с такой распутницей. Что на меня нашло? Какое-то немыслимое затмение…»

Еще несколько раз извинившись за свое поведение и обругав себя последними словами, Сашенька сложила письмо и спрятала его в комод. Одна только мысль о том, что письмо могут прочесть родители, приводила девушку в ужас.