Да, я не смел так поступать, и только одно может оправдать меня нынче в ваших глазах — моя любовь: я люблю вас. Не правда ли, любовь может оправдать мою смелость и дерзость, как вы, верно, подумали? Вы добры, вы милосердны, вы простите меня, потому что сердце ваше не может не отозваться на мою мольбу, мои страдания, ибо я люблю и страдаю оттого, что чувство мое безответно.

Но не тревожьтесь! Я не смею настаивать, не смею просить вас быть снисходительной или проявить ко мне жалость. Вы не любите меня, не можете любить. Теперь вы так далеки от меня, как только возможно женщине быть далекой от мужчины, которого она вовсе не замечает.

Но я надеюсь. Оставьте же мне хотя бы эту надежду… Я бы молил вас о любви на коленях, но не смею тревожить ваш покой. Не теперь… Быть может, после, когда я обрету достаточную смелость, когда впаду в отчаяние оттого, что теряю вас, я отрину все сомнения, всю нерешительность и буду биться за ваше сердце!..

Простите же меня, но я повторю вновь: я люблю вас, милая Саша…»

Ельской перечел письмо и вдруг разозлился.

— Мальчишка! Влюбленный болван! — воскликнул он, скомкал бумагу и бросил ее на стол.

— Что дома сидеть? Пойду в оперу, — добавил он вслух. — Эй, Филька! Одеваться! — крикнул Ельской и уже через полчаса сидел в экипаже, направляясь в театр.

Опера «Баязет» оказалась превосходной. И Саша, и Ксения были в полном восторге. Также их привел в восхищение и балет. К тому же в ложу к госпоже Сонцовой заходило множество знакомых. Все приветствовали ее племянниц, и Ксения была этому чрезвычайно рада. Такое внимание и новые знакомства вполне отвечали ее общительному характеру. Саша же, напротив, была недовольна тем, что ее отвлекали от спектакля.

— Не будь же букой, сестра, — на ухо говорила ей Ксения. — Разве тебе не интересны новые знакомства?

— Нет… Меня вовсе не интересует, что сделал князь N и сказал граф Р… И вообще…

— Конечно, тебя теперь занимает другое. И это можно понять. Ты нынче влюблена и не желаешь быть снисходительной к слабостям других.

— Что ты такое говоришь? — шепотом возмутилась Саша. — Влюблена? Что за вздор? И чем это я мешаю тебе?

— Влюблена, и еще как! В господина Багряницкого. И держу пари, ты сейчас высматриваешь его там, внизу, в партере. Но я, в отличие от тебя, совершенно свободна, и поэтому каждое новое знакомство меня чрезвычайно интересует… Я тоже желаю влюбиться!

— Ах, пожалуйста! Не смею мешать. Влюбляйся на здоровье, только я — не влюблена! И не смей так даже думать!

— Хорошо, хорошо… Не буду, — ответила Ксения. — Ах, вон, посмотри! Князь Ельской вошел в зал и сел в кресло… Не смотрит по сторонам… Странно… Зайдет ли он поздороваться с тетушкой и с нами?

— Меня это ни капли не интересует!

— А напрасно… Князь хорош собой, богат, знатен…

— Да? Только не говори мне, что для тебя это важнее всего!

— Не важнее… Но имеет определенное значение, безусловно. Хотя если я влюблюсь, — продолжала Ксения, — то вовсе не из-за денег…

Саша фыркнула и отвернулась от сестры, устремив все свое внимание на сцену.

Анна между тем была страшно раздражена болтовней кузин. А в особенности тем, что все, кто заходил к ним в ложу, расточал комплименты кузинам наравне с нею. Ее честолюбивая натура не выносила соперничества. Анна не привыкла к этому. Она тоже заметила Владимира Алексеевича, который прибыл в театр по окончании первого акта оперы к самому началу балета, и ждала, что он подойдет к ней поклониться. Но князь отчего-то и не думал подниматься в их ложу, он даже не смотрел в их сторону. Он сидел рядом с каким-то офицером и разговаривал с ним.

Анна от досады не знала, куда деваться. На помощь ей пришел барон фон Пален, который зашел к ним в ложу. Анна начала кокетничать с ним и удерживать его рядом. При этом она поглядывала на Ксению, которая единственная обращала внимание на ее кокетство и, по-видимому, восхищалась кузиной.

Однако после окончания балета князь все-таки поднялся к ним в ложу. Он довольно сдержанно поклонился дамам и почти тут же собрался уходить.

— Владимир Алексеевич, — улыбнулась ему Анна, — а кто там с вами? Как зовут вашего друга, с которым вы так увлеченно беседовали все это время, и даже ради него чуть не забыли про нас?

— Это мой друг, поручик Михаил Петрович Яковлев. И вы напрасно сердитесь на меня: я никак не мог забыть вас… Даже если бы и захотел.

— Но вы, кажется, уже собрались уходить? И это только ради вашего друга?

— Мне кажется, Анна Викентьевна, вам вовсе не скучно и без меня. Позвольте откланяться. — И князь, кивнув головой, быстро вышел.

— Странно, — сказала Ксения Александре. — Он так странно себя вел.

— Да? Я ничего не заметила, — пробормотала Саша.

— Ты теперь вообще ничего не замечаешь. Все и всех забыла ради театра.

Саша улыбнулась в ответ:

— Да, ты права. Я и сама от себя этого не ожидала. А теперь дай же мне досмотреть спектакль.

После театра, когда все вернулись домой и уже разошлись по своим комнатам, Саша перебирала в уме события дня. Какое впечатление произвел на нее спектакль, новые знакомства, князь Владимир Алексеевич, сегодня непривычно сдержанный и суровый, и Дмитрий Иванович… Просто Дмитрий, как она уже осмеливалась называть его в своих мыслях. Она хотела было еще подумать о нем, предаться своим мечтам, к которым всегда была так склонна ее натура, но не заметила, как уснула, с мыслями об их предстоящей встрече, которая непременно состоится… Непременно…

Крепко спала Ксения, спали тетушка Прасковья Антоновна и дядюшка Викентий Дмитриевич, спала и матушка… Не спала только Анна. Ее разъедали злость и ревность. Но что можно сказать о ее мыслях? Она жаждала мести: мести кузине и мести князю за его невнимательность, за столь явное пренебрежение ею. Что бы она могла такого сделать? Только затмить князя более богатым, более знатным поклонником. В конце концов, выйти за первого, кто посватается к ней! Ах, как глупо, как все глупо! Но гордость не знает границ…

Наконец и Анна заснула, приняв решение кокетничать с Паленом и заставить его увлечься ею безумно… И сделать ей предложение… Да…

Мечты… Они различаются так же, как различаются сами мечтатели… Нежный обман чувств, раненое самолюбие, страсть, уязвленная гордость, жажда впечатлений, безмятежное спокойствие… Домашние спали — спали, предаваясь своим мечтам даже во сне и ожидая, у кого они сбудутся, у кого обманутся…

Мелькнет мечта — красная птица в облаках — и нет ее, как не бывало…

Дмитрий Иванович стал частым гостем в доме Сонцовых. Ни дамы, ни Викентий Дмитриевич даже не заметили, как уже ни дня не могли обходиться без этого любезного молодого человека. Князь меж тем стал реже бывать у них. Когда Викентий Дмитриевич вздумал посетовать ему за это, Владимир Алексеевич смолчал и не умел ничего ответить.

— Или обидели мы вас? — спрашивал Сонцов.

— Нет, нет… — Ельской опускал глаза.

Анна к Багряницкому была крайне невнимательна и высокомерна. Но и он ее не жаловал. Более всего привлекали его сестры Ксения и Саша. Анна фыркала, завидев молодого человека, и все более привечала Палена, также зачастившего к ним.