Всю зиму он бывал в доме Прасковьи Антоновны и не на шутку увлекся Сашей, даже не замечая, как влияет на жизнь остальных обитателей дома. Он не заметил, что князь Ельской почти совсем перестал бывать у Сонцовых и даже, как будто, вовсе пропал. Не заметил он и что Анна Викентьевна, Сашина кузина, сначала не могла найти себе места из-за исчезновения князя и его ухаживаний, а вскоре приняла благосклонное расположение к ней барона Палена.

Барон, неприятный и давно уже немолодой человек, без тени смущения появлялся у Сонцовых и стал почти что официальным женихом Анны. Предложения он еще не сделал (тут, надо сказать, Анна сама не давала Палену возможности высказать свои намерения. Она все ждала, что Ельской вернется, что он еще не потерян для нее окончательно), но был всегдашним спутником Анны и на балах, и на прогулках. Слух о его благосклонности быстро разнесся по всему Петербургу, и Анна даже представить себе не могла, насколько она сделала двусмысленным свое положение.

Дмитрий же Иванович ничего этого не знал. Его занимала только одна мысль — эта мысль об Александре Егоровне. По природе своей он был робок, не умел объясниться, но постоянное его присутствие, влюбленные взгляды и вздохи говорили сами за себя. Конечно, балы и светские приемы не располагали к откровенности, но решительный человек всегда нашел бы способ открыть свое сердце. Дмитрий Иванович решительным вовсе не был, и поэтому лето, которое подоспело так незаметно, стало его желанным союзником и наконец-то решило его судьбу.

Прасковья Антоновна категорически отказалась отпускать сестру с дочерьми домой. Она, в отличие от прочих, давно сумела разгадать намерения молодого Багряницкого. Нельзя сказать, чтобы этот молодой человек очень нравился ей, но был он собой недурен, хорошего характера, из хорошей семьи и с небольшим, но прочным состоянием. Словом, для племянницы — самая подходящая партия. К тому же он был влюблен, да и Саша была к нему явно неравнодушна. Долго ли, скоро ли, но они наконец объяснятся, и Прасковья Антоновна не сомневалась в согласии племянницы. Конечно, партию эту блестящей никак нельзя было назвать, но взаимное чувство было, а это она считала немаловажным знаком в подобного рода делах. Если Саша уедет сейчас в деревню, то робкий Дмитрий Иванович никогда не посмеет последовать за ней и объясниться. Поэтому надо было не только оставить племянницу в Петербурге, но и помочь Багряницкому наконец высказать свои чувства и сделать предложение.

К тому же и Ксения еще вовсе не была пристроена. А она с каждым днем все больше нравилась тетушке, и та искренне желала ей счастья и хорошего жениха. Со своей сестрой Прасковье Антоновне так же не хотелось расставаться. Да и Анна… Вот кто по-настоящему терзал сердце матери! Ее судьба представлялась Прасковье Антоновне неясной и даже мрачной. После того, как дочь поняла, что Ельской не сделает ей предложения, ее характер сделался невыносимым. Гордыня — и только она диктовала теперь Анне, нашептывала ей мотивы всех поступков. И этот ужасный барон Пален! Прасковья Антоновна его в мыслях иначе как «старым бульдогом» и не называла. Она знала, что и племянница Ксения его особо не жаловала, Прасковья Антоновна, по этому случаю находила в ее лице приятного собеседника и союзника. Только Ксении она могла сказать, что думает о бароне и о своей дочери, которая так безрассудно поддалась гордости. Однажды Прасковья Антоновна не выдержала и наговорила Ксении такого, что молодой девице говорить не следовало.

— Конечно, он богач, но вместе с тем барон почти старик, греховодник и сластолюбец! — говорила Прасковья Антоновна в сердцах. — Одну жену уморил, теперь другую уморить себе ищет. Да еще у него сын старше моей Анны!

— Ничего тетушка, — отвечала ей Ксения. — Вы уж не сердитесь на меня, но кузину Анну ему уморить будет не просто. Ему бы самому поостеречься, как бы плохо не пришлось…

Тетушка посмотрела на племянницу, и обе вдруг рассмеялись.

— Ксения! Так-то оно так, да ведь семейная жизнь, власть мужа над женой — это не шутка. И если человек попадется вздорный и злой, а барон человек не добрый, то жена его, с каким бы характером ни была, еще наплачется с ним… Ни бриллианты, ни роскошь, ни титул — ничто не поможет.

И тут Ксения обняла тетушку, которая чуть не расплакалась после этих слов…

Оставаться с младшей дочерью наедине Прасковья Антоновна просто боялась. Лиза была еще слишком юна и не могла ни понять, ни разделить тревог матери. Да и огорчать ее вовсе не хотелось. Поэтому общество родной сестры и племянниц было как никогда более желанным для Прасковьи Антоновны. Викентий Дмитриевич также поддержал супругу, и решено было на лето обеим семьям выехать на дачу в Царское Село. Дом был нанят, и всем оставалось только переехать.

Викентий Дмитриевич был вынужден на некоторое время задержаться в столице, и его ожидали наездами. Барон фон Пален лето также проводил за городом, также в Царском Селе, так как он был очень близок ко двору. А Багряницкий был приглашен бывать у Сонцовых запросто и не стесняться их гостеприимства.

Викентий Дмитриевич довольно скоро приехал к своему семейству на дачу и сообщил новость. Князь Ельской вышел в отставку и пока живет в Царском Селе, но вскоре, видимо, уедет в свое имение.

— Надеюсь, он будет у нас перед отъездом… Все же довольно странно, что столь блестящий офицер вдруг бросает службу и свет и желает удалиться в деревню, — говорил Викентий Дмитриевич.

Лето предоставило влюбленным как раз ту свободу, которой так недоставало в душных петербургских гостиных. Тенистые аллеи, потаенные тропинки, беседки, ясное небо и прохладный ветерок — все это так способствует уединению. Прасковья Антоновна решительно была права, когда возложила все надежды на природу и неторопливый, естественный ход событий.

Дмитрий Иванович, который, пользуясь гостеприимством Сонцовых, часто бывал у них на даче, решился все же объявить о своих чувствах. Ему понадобилось ровно две летних недели — две недели прогулок и наблюдений за звездами, чтобы набраться наконец-то смелости и улучить момент для признания в любви.

Перед этим он, однако, дал немало поводов для насмешек и досадных замечаний со стороны Сонцовых.

— Увалень! — презрительно говорила Анна. — Как он неловок. Совсем несветский человек… Как, должно быть, непросто быть его спутницей…

— Да, он медлителен… Но это хорошо! Зато он постоянен и уверен в своих чувствах, — говорила Прасковья Антоновна.

— Однако это довольно странно… Для двадцатисемилетнего мужчины такая робость удивительна. Особливо в Петербурге! Я давно не встречал таких нерешительных молодых людей… Эдак он свое счастье прозевает, — замечал Викентий Дмитриевич.

— О! Если бы со мной не решались объясниться так долго, — восклицала Ксения в разговорах с сестрой, — я бы уже давно разлюбила! Я бы посчитала это за трусость или за недостаток чувств.

— Его спокойный и мягкий характер — первый залог семейного счастья. Отсутствие всякого буйства и страстности лучшее из качеств, которые можно пожелать для мужа, — говаривала меж тем своим дочерям Лукерья Антоновна, невольно припоминая собственного покойного супруга, весьма скорого на расправу.

А что же говорила и думала об этом Саша? Что говорил сам Дмитрий? Его робость и спокойствие были его врожденными свойствами да к тому же закрепленными воспитанием. Он все не решался объясниться, но его это не мучило так, как мучило бы другого человека. Дмитрий не мыслил себе иного хода событий. К тому же он, прежде чем серьезно поговорить с Сашей, счел необходимым отписать родителям в деревню Багряное. Рассказать им о своих намерениях и испросить их благословения.