— Я люблю вас… Люблю… — шептал он. — Любите ли вы меня? Станете ли моей? — Он действовал будто в каком-то ослеплении, словно боялся, что его сейчас остановят и прогонят. — Станете ли вы моей женой? — Он смотрел прямо Саше в глаза.

То, что он увидел, поразило его. Радость, счастье, любовь, страсть — все смешалось в этих глазах.

— Да! Да! — Она шептала, но это был счастливый шепот, полный радостных восклицаний, и он отозвался громом в его голове.

Саше почудилось, что она сойдет с ума от счастья. Чувства переполняли ее, перехлестывали через край. Она видела робость Дмитрия, его нерешительность и не могла более сдерживать себя. Ее чувство было настолько сильно, что в этот момент — в момент его признания в любви, она могла уже более не сдерживаться. Она первая обняла его — прильнула к нему и спрятала лицо на его груди.

— Александра… — шептал он, — вы… я люблю… люблю…

— И я люблю вас! Люблю тебя! — смотрела она на него.

— Саша, наконец, — произнес он и прижался губами к ее губам.

Робкий, трепетный поцелуй окончательно перевернул все в ее душе. Саша почувствовала, вот он — ее избранник, и это навсегда! Она крепко прижалась к нему и мечтала только об одном, чтобы миг этот не заканчивался никогда…

Между молодыми людьми было решено, что, как только они вернутся в дом, Дмитрий Иванович тут же объяснится с ее матерью и попросит Сашиной руки.

— Теперь только осталось ждать согласия моих родителей, — бормотал он, обнимая Сашу. — Но, конечно, они согласятся…

Саша не придавала значения этим словам, принимая его объятия и поцелуи, упиваясь своим счастьем, и про себя уже знала, что все, о чем мечтала — свершилось, И так должно было быть. Разве ее счастье — тому не доказательство?

Когда они вышли из леса, а прошло, наверное, более часа с момента их объяснения, то тут же пошли в дом. Дмитрий Иванович, не медля, отправился разыскивать Лукерью Антоновну, а Саша прошла в гостиную. Там в одиночестве сидел князь Владимир Алексеевич.

Только Саша вошла, как он поднял на нее глаза, — ему все стало ясно. Она была так счастлива и так уверена в своем счастье, что не считала нужным это скрывать.

Ельской встал:

— Александра Егоровна. По вашему лицу видно, что вы счастливы, — начал он. — Полагаю, я могу первым поздравить вас?

Саша слегка смутилась и от этого только растерянно спросила:

— С чем?

— Разве вы так счастливы не оттого, что Дмитрий Иванович Багряницкий сделал вам предложение?

— Как вы догадались? — покраснела она.

— Простите, если я смутил вас, но, полагаю, если два любящих человека, чьи чувства сразу заметны, решили быть вместе, — невозмутимо продолжал князь, — то с этим надобно только поздравлять.

— Неужели мои чувства так заметны? — спросила Саша и серьезно посмотрела на Ельского.

— Я не знаю, как прочие, — тихо ответил он, — но я видел их всегда.

— Спасибо, — сказала Саша. — Спасибо за поздравления…

— Надеюсь, и от всей души желаю, чтоб вы были счастливы, — продолжил он. — Вам счастье в любви необходимо более, чем другим.

— Почему вы так говорите?

— Вы натура страстная, и разочарование в чувствах может повредить вам, — сказал Владимир Алексеевич. — От всей души желаю, чтоб этого не произошло.

— Вы не знаете меня… Я вовсе не такая… страстная… — ответила ему Саша.

— Может быть, это вы не знаете себя? — спросил он.

Саша растерялась. От неловкости ее спасло появление Дмитрия Ивановича, матушки и дяди с тетей. Родные бросились ее поздравлять, и разговор с князем и неловкость, вызванная его словами, скоро забылись.

Следующие дни прошли для Саши, как в тумане. Каждое утро она просыпалась счастливой, каждый вечер ложилась спать радостной, в ожидании чего-то нового, еще большего счастья. Каждый день приносил ей свидания с Дмитрием. Они гуляли вместе, он держал ее за руку и за столом всегда был рядом. Его взгляды, слова, мысли — все предназначалось только ей. Когда он украдкой робко целовал ее в беседке или в темной аллее, она таяла от счастья и смутно ждала уже чего-то большего.

Хотя об их помолвке решено было пока широко не объявлять, ибо Багряницкий сообщил, что ждет вестей из дома и благословения родителей. Викентий Дмитриевич одобрил столь похвальное отношение молодого человека к сыновнему долгу, но уж вся семья считала их женихом и невестой. Даже князь, который вдруг стал часто у них бывать в эти дни, казалось, начал радоваться их счастью. По крайней мере, он не был так хмур и холоден. Вероятно, он надеялся, наконец, избавиться от своей любви или, быть может, просто желал видеть ее радостное лицо, думая, что если не он, то другой сделает ее счастливой.

Только князя Владимира настораживали в некотором смысле нерешительность и ожидание родительской воли Багряницких. Конечно, Ельской думал, что это не станет препятствием в решительный момент, но как знать?.. И он не уезжал в столицу в смутном предчувствии какой-то неприятности.

Тем временем день свадьбы Анны и барона был уже назначен. Положено было им венчаться в Петербурге, в самом начале сентября. Уже четвертого числа они должны были стать мужем и женой. Конечно, это была довольно поспешное решение, но Анна не желала ждать.

Лиза как-то спросила ее:

— Отчего ты так торопишься? Не боишься ли передумать?

— Передумать? — усмехнувшись, отвечала ей сестра. — Нет. Я боюсь, как бы мне не остаться вдовой прежде свадьбы, ведь мой жених немолод.

Таким образом, в доме появились две будущие супружеские пары, готовые вступить в брак, но с разными переживаниями. Если Дмитрием и Сашей двигало радостное нетерпение, то Анной — гордыня, а бароном — желание на мгновение преодолеть пресыщенность его повседневной жизни.

Ксения вовсе не разговаривала с Анной, потому что та ее полностью игнорировала. И хотя Ксении интересно было бы послушать, что думает кузина о своем браке после всех, выслушанных ею от тетушки Прасковьи Антоновны опасений по поводу неразумного брака дочери, она даже не пыталась заговаривать с Анной. С сестрой же — Сашей — хотя и редко, но поговорить ей все же удавалось.

Саша, обычно такая откровенная, почти ничего не рассказывала Ксении, кроме того, что она влюблена и счастлива.

— Нет ли у тебя опасений? Не боишься ли ты перемены в своей судьбе? — спрашивала Сашу сестра.

— Опасений? Как можно, — отвечала ей Саша. — Когда любишь — нет никаких опасений. Об этом спрашивать смешно и нелепо.

Чувств своих Саша описать не могла, потому что сама с трудом разбиралась в них, но когда как-то раз Ксения ей заметила: «Жаль, что Багряницкий не носит титула… Вот если б он был князем, было бы лучше. Ты стала бы княгиней!» — Саша обиделась. И не на шутку. Ей показалось, что сестра обидела Дмитрия.

— Как ты можешь! Как можешь! — попеняла она сестре. — Наша кузина выходит замуж за барона, а ты посмотри на него. Куда это годится? Зачем ей этот титул? Я ничего не говорила раньше, но теперь скажу: это так неприятно, так мерзко! Это оскорбительно для нее, а Анна этого не видит…

После таких слов Ксения больше не делала никаких замечаний.

Через несколько дней, в самом конце июля, Дмитрий Иванович пришел к Сонцовым с вестью о том, что неожиданно приехали его родители. Он был несколько растерян и встревожен.

— Я никак не ожидал, что они прибудут сюда. Я ждал письма, — говорил он Сонцовым, Лукерье Антоновне и Саше.

— Что ж, это добрый знак, — ответила ему Прасковья Антоновна. — Они хотят познакомиться с вашей невестой — и это правильно. Мы будем рады принимать их в нашем доме, дорогой Дмитрий Иванович.