Мои окна были открыты, и, когда занавески заколыхались под порывом ночного ветра, приглушенный рев долетел вместе с бризом. Эти большие кошки проявляли сегодня вечером беспокойство. Может, потому, что Брюса Монро не было. Я замерла, прислушиваясь. Прерывистый рев принадлежал одному из львов, спровоцировав другие, столь же зловещие звуки. Охваченная ужасом, я стояла и прислушивалась, наблюдая за колыхавшимися занавесками.

Постепенно звуки замерли, и занавески перестали покачиваться. Я крадучись подошла к окнам и поспешно закрыла их. За стеной, окружавшей зверинец, горели огни. Я видела их отблески и неясные очертания стены темницы для животных, но сад и лужайки под моим окном лежали в полной темноте. Наверное, где-то там спали гепарды. Или, возможно, их так же, как и других животных, охватило беспокойство, и теперь они крадутся куда-то под моими окнами. А может, они вскарабкались на дуб?..

Я отпрянула от окна и села на край кровати. Никогда в жизни я не была такой одинокой и испуганной. Я пыталась убедить себя, что Харви Сангер пьян и в его туманных намеках мало смысла, а я не подвергаюсь никакой опасности. Да и какая может быть опасность? Я всего лишь посторонний человек, приехавший сюда только для того, чтобы написать сценарий. Я не принимаю участия в их сложной, запутанной жизни, не играю в ней никакой роли.

Во всяком случае, какая тут может быть опасность, если нет вины? У меня нет никаких доказательств того, что убийца Терезы Ранд находится под высокой остроконечной крышей старого готического здания…

Я находила эти аргументы, но они не могли убедить меня. Здесь была опасность, я ощущала ее. Здесь была вина. К тому же меня подозревали. Харви сказал: «…если с вами произойдет что-то неприятное…»

Я взяла справочник, лежавший рядом с моим телефоном, и стала искать номер Тони. Если мне удастся поговорить с ним, я почувствую себя лучше. Достаточно просто услышать его голос, и я успокоюсь…

Я набрала первые две цифры номера и отчетливо услышала щелчок поднимаемой трубки второго телефона где-то в доме. Кто-то подслушивал.

Я осторожно положила трубку. Сердце мое бешено билось. В ужасе смотрела я на телефон. То, что казалось мне средством для успокоения, внезапно превратилось в источник новой опасности. Предположим, я не услышала бы щелчка поднимаемой трубки? Предположим, сболтнула бы что-нибудь неосторожное Тони?

А когда я обдумывала все это, свет в моей комнате вдруг погас.

Я сидела абсолютно неподвижно на краю кровати и дрожала, чувствуя себя совершенно беспомощной. В окно было видно, что свет в зверинце тоже погас. Повсюду простиралась глухая страшная тьма. Все огни в Кондор-Хаус потухли.

Теперь я поняла, какой дурочкой была, слишком много сказав Брюсу Монро. Мне не следовало говорить о портрете и тем более о надписи на нем. И что еще хуже, я ничего не сказала об этом Тони, так как понимала — он не позволил бы мне вернуться сюда, если бы узнал обо всем.

Мне следовало прислушаться к его совету и переехать в деревню. Симона, возможно, не стала бы возражать, а я спаслась бы от тех страшных последствий, которые могли вызвать мои неблагоразумные поступки. Вместо этого я убеждала Тони, что не подвергаюсь здесь опасности. Но случай с телефоном показал, как обстоят дела в действительности.

Нельзя было надеяться ни на помощь, пи на утешение от Тони сегодня вечером.

Может, он уже спит сейчас. Светящиеся стрелки небольших походных часов, стоявших на ночном столике, показывали почти полночь. Но мысли о Тони немного успокоили меня. Я сказала себе, что бесполезно просто сидеть и ждать, когда что-нибудь произойдет. Надо предпринять какие-то меры, чтобы защитить себя.

Я осмотрелась, но могла видеть только смутные очертания мебели. Я закрыла двери и окна, но от дверей есть ключи. Я поспешно встала. Во-первых, мне необходим свет. Здесь должны быть лампы. В таких местах, как это, отключение электричества, наверное, не новость.

Кто-нибудь из слуг принесет мне лампу, если попросить. Я нащупала и нажала звонок. Нажимая его, досчитала до десяти. Всегда можно извиниться перед Уолтоном, экономкой или кем-то из слуг, виновато подумала я, скажу, что боюсь темноты. Я невольно улыбнулась, потому что сегодня это соответствовало действительности. Сегодня я действительно боялась.

Долгое ожидание, но за дверью не появилось ни проблеска света. Не было слышно и шагов, приближающихся по коридору. Наверное, все спали. Я опять отчаянно нажала на звонок.

Ничего…

Я снова села на кровать, вся дрожа, но пытаясь обрести спокойствие. Неужели все это в мою честь?

Ну конечно же, если свет погас, значит, нет электричества, и звонок не работает. Чтобы позвать кого-то из слуг, нужно пройти в дальнюю часть дома. А поскольку слуги обычно ложатся спать рано, они, возможно, даже не заметили, что электричество отключили.

Исчезла надежда заполучить лампу и поговорить с кем-то разумным и доброжелательным, таким, как Уолтон или Анна. Тогда я вспомнила, что в одном из моих чемоданов лежит фонарик.

Я ощупью нашла дорогу к стенному шкафу и отыскала чемоданы. Я точно помнила, что в Лос-Анджелесе положила фонарь в чемодан, но не знала, что сталось с ним потом. Наконец мои пальцы нащупали фонарик, и я бережно достала его. Это была изящная, тонкая, как карандаш, вещица, которую кто-то подарил мне на Рождество. Я никогда прежде им не пользовалась. Я зажгла его. Тонкий лучик казался довольно ярким во тьме комнаты. Отбрасываемое им крошечное пятно света выхватывало небольшие участки в темных углах…

Я с облегчением вздохнула. По крайней мере, он работал, и батарейка была новая.

А теперь мне, может быть, удастся что-нибудь сделать с этими такими уязвимыми дверьми. Стул, стоявший в спальне, хорошо поместился под ручку двери. Вращающийся стул из кабинета не подошел — у пего оказалась слишком короткая спинка, но мне удалось придвинуть к двери тяжелый письменный стол и поставить его под углом. Я передохнула, тяжело дыша и прислушиваясь.

С тех пор как погас свет, животные как-то странно притихли. Казалось, все здесь замерло, прислушиваясь и разделяя мой необоснованный страх перед неведомым… или чего-то ожидая.

Но я чувствовала себя в большей безопасности, казалась себе менее уязвимой, забаррикадировав двери. Постепенно ко мне стала возвращаться уверенность. Ничего не произошло и не произойдет, решительно убеждала я себя. Все мои страхи — результат воображения.

А теперь стоит позвонить Тони. И если кто-то станет подслушивать — пусть слушает и поймет, что я не одинока. У меня есть друзья неподалеку отсюда, которые станут задавать вопросы, если со мной что-то случится. Я не одинока…

Возможно, тот, кто взял трубку в прошлый раз, тоже собирался позвонить, а не подслушивать и так напугавший меня случай был всего лишь совпадением.

Я сняла трубку и стала набирать номер, внимательно прислушиваясь, не раздастся ли снова подозрительный щелчок, говорящий о том, что снимают трубку другого телефона. «Надо будет тщательно обдумывать все свои слова, — обещала я себе, — так что не стоит ничего бояться», но все-таки испытывала страх, прислушиваясь. Просто извинюсь перед Тони за поздний звонок, упомяну об отключении электричества, и мы договоримся о том, что я приеду завтра к нему на кофе. Тогда они будут знать, что Тони ждет меня и…

Никто не отвечал и не ответит. Никто не собирался подслушивать. Телефон не работал…

Я натянула на себя покрывало и задремала, полностью одетая, только сняв туфли, но внезапно проснулась и прислушалась. Долго лежала, едва осмеливаясь дышать, сжимая в руке фонарик, но в моей спальне ничего не двигалось.

Я осторожно села, включила фонарь и осветила им комнату и через открытую дверь кабинет: Стул все еще закреплял ручку двери моей спальни, а напротив я видела дверь кабинета и по-прежнему стоящий на месте стол. Занавески на окнах не колыхались, а поскольку я слышала, что на улице дует ветер, это означало, что окно тоже закрыто.