Через час открытый джип с двумя пленниками, тремя автоматчиками из роты охраны и офицером, проводившим первичный допрос, трясся по вдрызг разбитым дорогам кёнигсбергского пригорода.

Город горел во многих местах, повсюду по сторонам дороги стояли дома с пустыми глазницами окон. Все кюветы были забиты сброшенной с дороги искореженной военной техникой, автомобилями и повозками, раздавленными танками, разорванными тюками, вывороченными чемоданами и пустыми коробками. И повсюду — в придорожных канавах и у стен домов, в горах мусора и грязных лужах — в самых разнообразных, порою неестественных позах лежали трупы. Десятки, сотни трупов солдат и офицеров «непобедимой армии фюрера», малолетних и престарелых фольксштурмовцев, клочья и обрывки того, что еще несколько дней назад называлось людьми.

Не только все дороги, но и все пространство между домами и хозяйственными постройками было буквально забито входящими в город войсками — мощными танками, изрыгающими клубы сизого дыма, «студебекерами», «виллисами» и «джипами», самоходками, тягачами с прицепленными к ним пушками…

Все это гудело и взвывало натруженными моторами, пело и гомонило голосами русских солдат, сидящих в кузовах машин, окатывало брызгами грязи и мутной воды из луж талого снега, и, главное, все это неумолимо втягивалось в горловины улиц горящего и разрушенного города, подавляя его мощью и силой Победителя.

На фоне движущейся армады, не скрывающей своего торжества и превосходства, длинные змееподобные колонны оборванных солдат и офицеров почти уже побежденной гитлеровской армии выглядели жалко. Их серые, сосредоточенные на одной-единственной мысли лица, большей частью угрюмые, реже — отмеченные неким подобием улыбки существ, выживших в смертельном аду, представляли собой зеркало деморализованной немецкой армии, которая с падением Кёнигсберга теряла последний оплот обороны на Востоке. Думающие только об одном — как выжить в условиях плена, — бывшие солдаты и офицеры вермахта, летчики люфтваффе[70] и военные моряки, фольксштурмовцы и служащие нацистских учреждений с тоской смотрели на закопченные стены домов, сохранившие еще надписи: «Смелость и верность!», «Кёнигсберг останется немецким!», «Мы победим, несмотря ни на что!», «Победа за нами!».

Первым на допрос вызвали Рольфа Дитмана. Дом, в котором его допрашивали, казалось, чудом сохранился среди развалин поселка, куда привезли их с Паулем Херцигом со сборного пункта немецких военнопленных. Молодой парень из конвойной команды, настроенный довольно благодушно, слегка подтолкнул немца в спину дулом автомата, предлагая войти в приоткрытую дверь.

В комнате за массивным письменным столом, совершенно не гармонирующим с обстановкой жилой комнаты, сидел капитан контрразведки, у окна за маленьким круглым журнальным столиком с пишущей машинкой — худенькая девушка с сержантскими погонами. Оба — капитан и девушка-машинистка — с неприязнью посмотрели на вошедшего немца. На их лицах была написана глубокая усталость, вызванная, по-видимому, напряженной работой последних дней. Кроме этого Рольф прочитал в их глазах почти нескрываемое презрение и даже брезгливость. «Так смотрят, наверное, на предателей», — подумал немец.

— Садитесь, Дитман.

Капитан развязал тесемки тонкой папки, раскрыл ее, пробежался глазами по тексту на двух листках бумаги. Потом достал из папки солдатскую книжку Дитмана, нехотя, как бы делая Рольфу одолжение, бегло перелистал ее, останавливаясь лишь на отдельных ее страницах и вчитываясь в скупые данные казенного документа.

— Так, Дитман. Допрос будем вести по-русски. Вы, как одессит, владеете русским свободно, не правда ли?

— Да.

— Хорошо. — И, обращаясь к машинистке, добавил: — Катюша, начнем.

Она в ответ молча кивнула.

— Дитман, расскажите коротко свою биографию.

Немец, стараясь не волноваться, стал рассказывать о себе:

— Я, Дитман Рольф Людвигович, родился в 1924 году в селе Мангейм Беляевского района Одесской области в семье крестьянина-середняка. До 1941 года находился на воспитании родителей. С 1932-го по 1938 год учился в сельской начальной школе и окончил шесть классов, а затем работал в колхозе «Колос»…

Из протокола допроса Рольфа Дитмана от 13 апреля 1945 года

Воспоминания нахлынули на Рольфа. Он вдруг впервые со всей остротой почувствовал, что от той, почти детской жизни его отделяет бездонная пропасть. Те полтора месяца до начала войны, когда он учился в школе, наверное, были самыми счастливыми в его жизни.

Попав в Одессу, Рольф увидел, сколь интересна и многообразна жизнь в большом городе, в корне отличающаяся от тихого и размеренного хода событий в деревне. В те несколько предвоенных недель он успел подружиться с одним парнем из своей группы, который мечтал стать машинистом турбинных двигателей. Хотя еще у них не успели начаться занятия по специальным дисциплинам, ребят уже несколько раз водили в цеха Одесского машиностроительного завода. То, что Рольф увидел там, потрясло его воображение — мощные гидравлические прессы, громадные штамповочные станки, тяжелые ковочные молоты, исполинские кран-балки.

А потом вдруг все неожиданно кончилось. Война ворвалась в жизнь Рольфа воем сирен воздушной тревоги и жестокими бомбежками, массовыми выездами рабочих, учащихся школ и техникумов на окопные работы — рытье противотанковых рвов и земляных укреплений.

Потом был приказ об эвакуации школы. В спешке погружая самое ценное имущество на полуторки, выделенные горкомом партии, ребята еще не представляли себе, что ждет их впереди, и сожалели, что не смогут принять участие в защите Одессы от приближающегося врага. С песнями и боевым настроем вместе с директором и двумя преподавательницами они ехали навстречу стягивающимся к фронту войскам, приветствуя доблестных солдат Красной Армии, которые, конечно же, должны были в считаные дни разгромить коварного агрессора и пройти победоносным маршем по его территории.

Спустя несколько дней машины попали в жесточайшую пробку в районе реки Ингул, где был взорван мост и надо было ехать в объезд на другую переправу. Когда немецкие самолеты стали бомбить скопление транспорта и тысячные массы беженцев, началась страшная паника. Кружа несколько дней по дорогам где-то в районе Николаева, они неожиданно наскочили на ехавшую по шоссе передовую часть немецких мотоциклистов, неизвестно откуда взявшихся в этих местах. Один грузовик был сразу подбит, а ребята, ехавшие на нем, бросились врассыпную. А через пару часов их нагнала колонна немецких танков, поднимающая за собой столбы пыли. Немецкие солдаты безбоязненно сидели на броне и корчили гримасы, показывая руками на ребят, в испуге сгрудившихся у свалившейся в обочину полуторки.

Двое суток ребята вместе со старым директором и двумя учительницами бродили по лесу, боясь выходить на дороги и обходя стороной деревни, поселки и открытые пространства. Повсюду слышались выстрелы, разрывы снарядов и мин, пулеметные очереди, лязг танковых гусениц и рокот моторов. Измученные жаждой и голодом, они уже не могли больше бесцельно блуждать среди лесов, тем более что двое из ребят, казалось, серьезно заболели.

Они вышли из леса и где-то в районе ближних предместьев Херсона были задержаны патрулем немецкой полевой жандармерии. С директором, который пытался что-то объяснить немцам, разговаривать не стали, а только избили до полусмерти.