Всем агентам отработаны легенды прикрытия и линия поведения. Они снабжены необходимыми документами, либо подтверждающими их нелояльность к режиму, либо фиксирующими факты, которые должны отвести любые подозрения русской контрразведки…

— То есть? — Бёме поднял брови.

— Например, двум бывшим активным членам НСДАП, которые работали в наших низовых организациях, мы организовали исключение из партии «за пораженческие настроения». Соответствующие записи сделаны в партийных формулярах, необходимые бумаги направлены в Берлин. Об этих «фактах» знают их сослуживцы и соседи…

— Хорошо. — Оберфюрер прервал Готцеля. — Скажите мне, сколько из общего числа агентов… Их, по-моему…

— Восемьдесят семь, — помог Готцель.

— Да. Сколько из них составляют русские, украинцы, литовцы и поляки? Вы же сами понимаете, что немецкое население будет полностью выселено из Восточной Пруссии в Германию или Сибирь. Об этом Сталин уже договорился с Черчиллем и Рузвельтом. Они этого не скрывают. Поэтому я спрашиваю: сколько из них смогут остаться здесь «на длительное оседание»?

— К сожалению, господин оберфюрер, несмотря на то что «ненемцы» составляют более половины всей агентуры, говорить о том, что вся она сможет быть оставлена «на длительное оседание», очень трудно. Вы же знаете отношение русских к своим военнопленным и «насильно угнанным»… — Готцель усмехнулся. — Они их всех считают предателями, и тут уж совсем ничего нельзя гарантировать. Рассчитывать на то, что их совершенно не тронут, не приходится…

— Да, я знаю.

— Среди агентов из числа немцев, на которых мы серьезно рассчитываем, могу назвать агента «Геккон». Это — служащий почтового отделения в Ратсхофе[138]. Он был завербован СД еще в 1937 году и активно работал по линии третьего отдела. Хорошую подготовку имеют агенты «Мустанг», «Барс» и «Утконос»…

— «Утконос»? — Бёме хмыкнул и с иронией посмотрел на Готцеля. — Прямо зоопарк какой-то!

— Из числа агентов-ненемцев наиболее перспективны агенты «Сайгак», «Мастер» и «Лилия»…

— Женщина?

— Да, из восточных рабочих. В сорок первом была завербована гестапо. Двадцать три года. На ее счету десятки выявленных «врагов рейха». Не допустила ни одного прокола…

— Ладно, Готцель! Достаточно! Я доверяю вашему опыту и профессионализму. Он известен и в Берлине. О вашей работе я слышал, когда еще работал в каунасском СД. Я хочу вас попросить об одном: подберите трех-четырех агентов из числа русских или литовцев для очень важного и, прямо скажу, деликатного дела…

— Слушаю вас, оберфюрер.

— Пока могу сказать только одно: это должны быть исключительно надежные агенты, имеющие большой опыт работы в тылу врага и способные решительно действовать в одиночку.

— Я вас понял, оберфюрер.

— Так, теперь доложите, как обстоит дело с оборудованием тайников и радиоточек.

— Господин оберфюрер, прошу разрешения, чтобы об этом доложил оберштурмфюрер Вурц. Он непосредственно занимается подготовкой подземных сооружений.

— Докладывайте.

Вурц, высокий блондин со смутным, испещренным мелкими оспинами лицом, стал обстоятельно докладывать о том, какие подземные объекты удалось приспособить и оборудовать для размещения тайных хранилищ оружия, боеприпасов и снаряжения групп «Вервольфа».

Собственно говоря, скрытые подземные сооружения стали строиться еще в 1944 году, когда гитлеровцы почувствовали, что фронт неумолимо приближается к границам Германии. В рамках так называемой Егер-программы стали срочно возводиться укрытия для размещения ценного оборудования предприятий и учреждений, которые по каким-либо причинам не могли быть эвакуированы с территории, занимаемой противником.

Новый импульс активности эта работа получила сразу после издания двадцать седьмого июля 1944 года гитлеровским Генштабом приказа, обязывающего гаулейтеров Восточной Пруссии, Данцига-Западной Пруссии, Померании, Верхней и Нижней Силезии обеспечить строительство оборонительных сооружений на всей территории «немецкого восточного пространства». Однако серьезные работы по оборудованию тайников начались только после того, как советские войска завершили окружение кёнигсбергской группировки и вышли к побережью Балтийского моря.

— Мы приспособили для нужд «Вервольфа» ряд подземных сооружений, построенных в рамках «Егер-программы», в частности, углубленные бункеры во дворе универмага «КЕПА»[139], около Штайндаммской кирхи, на хозяйственном дворе пивзавода «Понарт» и в районе Замкового пруда. Кроме того, с соблюдением предельной конспирации были проведены работы по переоборудованию нескольких старых подвалов в домах центральной части города и на окраинах. Как правило, это подвалы в частично или полностью разрушенных домах, жильцы которых погибли или эвакуировались из Восточной Пруссии. В отдельных случаях мы вынуждены были для маскировки объектов подорвать стоящие над ними развалины, не нарушив скрытого доступа…

— Подождите, Вурц. А система коллекторов?

— Здесь, господин оберфюрер, есть целый ряд проблем. Мы, конечно, занимаемся и канализационными коллекторами. Но русские, как только войдут в город… — Вурц замялся, почувствовав, что сказал что-то лишнее.

— …если войдут в город, — поправил Бёме.

— Простите, оберфюрер… если русские войдут в город, то они, конечно же, в первую очередь будут обследовать подземные коллекторы. Тем более что чертежи и планы достать будет нетрудно, даже если мы постараемся уничтожить все, что имеем. На насосных станциях и по обслуживанию канализационной системы работали множество людей…

— Я согласен с вами. Но не пренебрегайте исключительной возможностью для передвижения диверсионных групп, которую нам дают подземные коммуникации. Вурц и вы, Готцель, вспомните Варшавское восстание в прошлом году, вы, конечно же, читали доклад РСХА о том, как эффективно действовали поляки, используя подземные коллекторы Варшавы. Их мобильные боевые отряды стремительно передвигались под землей из одной части города в другую, нанося неожиданные удары по войскам вермахта и полиции. Коллекторы Кёнигсберга надо использовать, и использовать активно!

— Так точно, оберфюрер!

— Сколько законсервированных радиоточек вы размещаете в городе?

— Четыре. К сожалению, только четыре.

— Ладно, этого, наверное, хватит. Что еще можете доложить?

Вурц замялся. Готцель, как бы помогая ему, негромко сказал:

— В городе есть объекты, имеющие хорошо укрепленные и оборудованные подземные сооружения. Но они находятся в ведении гаулейтера, под непосредственным управлением его аппарата.

— Вы имеете в виду…

— …бункеры под Домом труда на Росгартен и гаражом на Хоймаркт[140], а также в районе Гросс-Фридрихсберга[141]. И еще…

— Ну…

— …господин оберфюрер, есть еще один объект, который, по-моему, не следует исключать из плана подготовки подразделений «Вервольфа». Я имею в виду Королевский замок. Мы знаем, что это объект исключительного подчинения гаулейтеру…

— Хорошо. Я поговорю с гаулейтером.

На этом совещание закончилось. Готцель и Вурц собрали свои документы, аккуратно свернули топографическую карту и, отдав честь, вышли из комнаты.

В приемной их ждал Крайхен, которого оберфюрер Бёме попросил подождать за дверью, да так больше и не пригласил в кабинет. Как в любой спецслужбе, в СД каждый должен был знать только то, что непосредственно относится к его деятельности. Порядок этот был незыблемым. А вопросы, которые обсуждались у начальника «Оперативной группы Б» оберфюрера Бёме, были настолько секретными, что даже старому, испытанному члену НСДАП, штурмовику с пятнадцатилетним стажем, оберштурмфюреру Крайхену не полагалось присутствовать при их обсуждении. И это несмотря на то что Крайхен сам, непосредственно участвовал в указанной работе и уже более двух лет служил в «Зондеркоманде 7Б».