Затем она зевнула. Железным сестрам, в отличие от Безмолвных братьев, требовались сон и пища.

Брат Захария поднялся на край сцены, а затем похлопал по нему.

«Я буду следить. Если ты устанешь, спи. Ничего не случится, пока я буду дежурить».

Сестра Эмилия сказала:

— Брат Захария? Если сегодня случится что-то странное, если ты увидишь что-то, что, как думал, что ты не увидишь снова, не волнуйся. Никакого вреда от этого не будет.

«Что ты имеешь в виду?» — спросил Брат Захария. — «Что вы обсуждали с Белиалом, когда я ушел?»

В глубине души его братья бормотали: «Будь осторожен, будь осторожен, будьте осторожен. О, будь осторожен».

Сестра Эмилия сказала:

— Ничего особенного. Но я думаю, что он немного боится меня сейчас, и он должен бояться. Белиал предложил мне кое-что, чтобы я не стала его заклятым врагом.

«Скажи мне, что ты имеешь в виду», — проговорил брат Захария.

— Я расскажу тебе позже, — твердо сказала сестра Эмилия. — Сейчас я так устала, что едва могу говорить.

Сестра Эмилия была голодна, а также устала, но она так сильно устала, что не удосужилась поесть. Сначала она спала. Она поднялась на сцену рядом с Братом Захарией, сняла плащ и положила его как подушку. Вечер был еще теплым, и, если бы ей стало холодно, тогда она бы проснулась, и она и Брат Захария могли следить вместе.

Она надеялась, что ее братья, теперь уже взрослые мужчины, такие же добрые и крепкие, были, как и этот человек. Она заснула, вспомнив, как они с ней играли в драки до того, как они стали достаточно взрослыми, чтобы тренироваться; как, смеясь и кувыркаясь, клялись быть великими героями. Ее сны были очень сладкими, хотя она не помнила их утром, когда проснулась.

Безмолвные братья не спят, как смертные, но, тем не менее брат Захария, сидя и наблюдая, и слушая в пустынном карнавале, чувствовал, как ночь рисовала, что он во сне. Безмолвные братья не мечтают, и все же медленно голоса Брата Еноха и остальных в его голове рассеялись, растворились и сменились музыкой. Не Карнавальной музыка, а звуком цисяньциня. Здесь не должно было быть мелодий цисяньциня, как и в любом месте на горе над Чаттануга, и все же он слышал его.

Прислушиваясь к его звукам, он обнаружил, что он больше не Брат Захария. Он был всего лишь Джемом. Он не сидел на сцене. Вместо этого он сидел на черепичной крыше, и звуки, запахи и достопримечательности вокруг него были знакомы. Не Безмолвный Город. Не Лондон. Он снова был Джемом, и он был в городе, где он родился. Шанхай.

Кто-то сказал:

— Джем? Мне это снится?

Еще до того, как он повернул голову, Джем знал, кто будет сидеть рядом с ним.

— Уилл? — сказал он.

И это был Уилл. Но он не был старым, усталым и исхудавшим, каким видел его Джем в последний раз, и даже не таким, когда они впервые встретили Тессу Грей. Нет, это был Уилл, каким он был в первые несколько лет, когда они жили и тренировались вместе в Лондонском Институте. Таким, когда они дали клятву и стали парабатаями. Думая об этом, Джем посмотрел на плечо, где была начертана руна парабатая. Плоть была без опознавательных знаков. Он увидел, что Уилл делает то же самое, заглядывая под воротник в поисках руны на груди.

Джем сказал:

— Как такое возможно?

Уилл сказал:

— Это время между тем, когда мы поклялись стать парабатаями, и когда мы прошли через ритуал. Смотри. Видишь этот шрам здесь?

Он показал мне отличительный знак на запястье.

— Ты получил его от демона Иблиса, — сказал Джем. — Я помню. Это было две ночи после того, как мы решили. Это был наш первый бой, когда мы приняли решение.

— Так вот в каком времени мы находимся, — проговорил Уилл. — Но я не знаю, где мы находимся. Или как это происходит.

— Я думаю, — сказал Джем, — что мой друг заключил для меня сделку. Я думаю, что мы вместе, потому что демон Белиал боится ее, и она попросила его об этом. Потому что я бы не просил за себя.

— Белиал! — воскликнул Уилл. — Ну, если он боится этого твоего друга, я надеюсь, что никогда не встречу ее.

— Жаль, что ты не сможешь — сказал Джем. — Но давай не будем тратить время на разговоры о людях, которые тебе не интересны. Ты можешь не знать, где мы находимся, но я знаю. И я боюсь, что промежуток времени, который мы проведём вместе, не будет долгим.

— С нами так было всегда, — сказал Уилл. — Но давай будем благодарны твоему ужасающему другу, потому что, как бы долго мы не были вместе, я не вижу никаких признаков Инь-фэня на тебе, и мы знаем, что на мне никогда не было проклятия. Как бы долго это ни было, на нас нет тени.

— Тени нет, — согласился Джем. — И мы находимся в месте, куда я давно хотел поехать с тобой. Это Шанхай, где я родился. Помнишь, мы когда-то говорили о путешествии сюда? Было так много мест, которые я хотел тебе показать.

— Я помню, ты очень высоко ценил храм или два, — сказал Уилл. — Ты обещал мне сады, хотя почему ты думаешь, что я забочусь о садах, я не знаю. И были некоторые виды или знаменитые скальные образования или предметы.

— Забудь о скальных образованиях, — сказал Джем. — Вниз по улице есть пельменная, а я не ел человеческую пищу почти столетие. Давай посмотрим, кто может съесть больше пельменей в кратчайшие сроки. И утка! Тебе действительно стоит попробовать утку! Это отличный деликатес.

Джем посмотрел на Уилла, скрывая улыбку. Его друг взглянул в ответ, и, наконец, ни один из них не смог сдержать смеха. Уилл сказал:

— Нет ничего сладостнее, чем пировать на костях моих врагов. Особенно с тобой на моей стороне.

В груди Джема появилась легкость, и Джем, наконец, понял, что это радость. Он увидел эту радость в лице своего парабатая. Лицо того, кого ты любишь — лучшее зеркало из всех. Оно показывает вам ваше собственное счастье и вашу собственную боль, и это помогает вам переносить и то, и другое, потому что переносить что-либо в одиночку — это быть утонувшим в потопе.

Джим встал и протянул руку Уиллу. Не осознавая этого, он затаил дыхание. Возможно, это все-таки был сон, и когда Джем коснётся его, Уилл снова исчезнет. Но рука Уилла была теплой, твердой и сильной, и Джем легко его поднял. Вместе они легко побежали по черепичной крыше

Ночь была очень красивая и теплая, и они снова были молоды…