Он поворачивается и прижимает меня к стене. Он даже не извиняется, когда текстурная поверхность царапает мою спину, а его щетина превращает мою кожу на шее в малиновую.

Его губы кажутся знакомыми, даже на том месте, где они никогда не были. Они оказываются на подбородке, затем на шее, и все ниже и ниже, пока он не целует мою грудь через тонкий бюстгальтер. «Технически ‒ это все еще поцелуй», — говорю я себе, гордясь своей логикой. Его язык смачивает кружево, и оно становится полупрозрачным. Мои тугие соски полностью видны, и очевидно, что там я стала чувствительна. Он использует свои знания, с лёгкостью сосет и облизывает их, он настолько уверен в себе, что я убеждена, что однажды он брал уроки.

Пока его рот занят, его сильные руки берут на себя ответственность за исследование. Он чередует легкие ласки и сильное давление, как бы напоминая мне, что он все еще опасен. Он откидывается назад, и я наблюдаю, как он медленно смотрит на мою грудь, а затем ниже, между ног. Мои трусики совсем маленькие, и это последний барьер. Он наклоняется и проводит костяшками пальцев по моему центру. Я открываю рот. И закрываю. Я прикусываю свою губу, чтобы не закричать что-то неуместное. Я думала, что ощущение его джинсов было приятным, но оно не сравнится с его прикосновением, он отодвигает мои трусики в сторону и останавливается на влажном месте, будто на вечность, а затем погружается в меня.

— Я всегда хотел, чтобы ты обвилась вокруг моего пальца.

Я снова раскрываю рот, но не издаю ни звука.

Лукас Тэтчер никогда не обладал мной так, как сейчас.

Он выиграл, и по его ухмылке, я понимаю, что он это знает, но он не жадный. Он собирается разделить приз. Он заставляет меня чувствовать себя так же хорошо, как и он. Его длинный средний палец скользит глубоко в меня и медленно выходит назад. Так всегда было у нас с Лукасом: кто может пойти глубже? кто может добраться туда быстрее? Я сжимаю своей здоровой рукой его плечо, шею и бицепс. Я пытаюсь стабилизироваться при помощи всего, что мне под силу, но он двигается слишком быстро, вытягивая приятные покалывания, которые я не могу больше скрывать.

Он кладёт свою голову мне на шею, и своим дыханием согревает моё ухо. Его палец всё кружит и кружит, погружаясь внутрь меня, и возвращается к моему самому чувствительному месту. Еще несколько таких кругов, и я для него погибну.

— Ты близко, — хрипит он, это скорее приказ, чем утверждение.

Я хочу его поправить, но это правда.

Я впиваюсь зубами в его плечо, как только начинают лететь первые искры. Он сказал мне кончить, и я делаю это. Его пальцы продолжают свой темп, и я начинаю дрожать в его руках, пытаясь ухватиться за каждую волну. Он продолжает выводить круги по моему чувствительному месту, пока последняя вспышка удовольствия не захлестывает меня, и я мякну в его объятиях, он целует меня в шею, чуть ниже уха. Его губы нежные и сладкие. И он не злорадствует, как я предполагала.

Это означает, что он заслуживает небольшой награды.

Я позволяю своим ногам упасть с его талии. Я едва могу на них стоять, после того, что он только что сделал со мной, поэтому опускаюсь на колени.

Некоторые женщины считают, что оральный секс ‒ это акт подчинения или подхалимства мужчинам. Но когда глаза Лукаса расширяются от шока, а его рот приоткрывается, я понимаю, что никогда раньше так сильно не была с чем-то не согласна. Там, стоя на коленях, я ощущаю всю власть, которую могу иметь, и даже больше.

Он спрашивает меня, что я делаю, как будто любой мужчина не понимает, что происходит, когда женщина смотрит на него из-под ресниц, дергая пряжку на ремне его джинсов. Он спрашивает из вежливости. В данном случае, вопрос: «что ты делаешь?», означает: «ты уверена?»

Я отказываюсь отвечать ему. Я расстегиваю его джинсы и стягиваю их вместе с боксерами. Я не такая терпеливая, как он. В конце концов, у меня нет времени дразнить его, когда сотрудники ЦКЗ могут войти в любой момент.

Лукас Тэтчер тверд в моей руке. И такой большой. Я ухмыляюсь ему; неудивительно, почему он такая самоуверенная задница. Он не видит, что я на него смотрю. Его голова откинута на стену, а глаза закрыты. Его брови нахмурены, а губы раскрыты на выдохе. Он как скульптура в стиле барокко: «Экстаз Лукаса Тэтчера».

Я держу его в кулаке и скольжу вверх и вниз, пока в моей руке он не вырастает еще на дюйм. Это то, чего я всегда хотела: Лукаса под моим контролем ‒ просто я никогда не думала, что это произойдет таким способом.

Я обхватываю губами его кончик, а затем беру глубже в рот. Первого вкуса почти достаточно, чтобы сломить нас обоих.

— Боже, Дэйзи.

Он не уверен, кому именно поклоняться, но я достаточно быстро убеждаю его, что мне. Я обхватываю ладонью основание его члена и двигаю ртом вверх и вниз. Я двигаюсь медленно, растягивая каждое движение, так же, как он поступал со мной. Это так чувственно: держать его у себя во рту. Я пробую языком его вкус и закрываю глаза, пытаясь соблазнить его так хорошо, насколько это возможно.

Он пропускает пальцы через мои волосы, напрягаясь, когда я оказываюсь в нужном месте.

«Тебе это нравится, не так ли?»

Я играю с ним, ничего не могу с собой поделать.

Затем он опускает руку и обхватывает меня за затылок. Он покончил с играми.

Я ухмыляюсь и беру его еще глубже, двигая рукой.

Он не ослабляет хватку, и мне становится трудно дышать. Я хватаю его за бедра и позволяю трахать мой рот. Это интимный момент: доверять ему в том, чтобы он не навредил мне.

— Я так давно этого хотел, — говорит он, лаская рукой мою щёку.

Я закрываю глаза, чтобы он не смог прочесть в них эмоции.

И затем он кончает. Без каких-либо намёков и предупреждений.

Я едва замечаю ещё что-то, кроме звука, исходящего из его рта. Глубокий, удовлетворенный стон. Его бедра выгибаются вперед, выходя из-под контроля. Он полностью потерян во мне, и я уверена, что дальше так оно и будет. Долгое время, мы как будто парим, восстанавливая дыхание. Я стою на коленях и смотрю на него, и наконец он смотрит на меня. Мы впервые встретились глазами с тех пор, как я поцеловала его, и близость зрительного контакта шокирует меня больше того, чем мы только что занимались. Отложенное чувство уязвимости выходит наружу, и инстинкт самосохранения берет верх.

Я отвожу взгляд и поднимаюсь.

Я запираюсь в ванной и смотрю в зеркало на свое отражение. Я вся потная и красная. Дыхание все еще затруднено, но потихоньку восстанавливается. Мои губы опухшие, свидетельствуют о том, что я только что делала, а глаза округлены. Я все еще в шоке.

Я наклоняюсь вперед и брызгаю водой себе на лицо. Это то, что нужно, поэтому делаю это еще несколько раз. Когда я вытираю руки, Лукас стучит в дверь и сообщает мне, что наши анализы отрицательные, и они готовы выпустить нас.

Я ожидаю увидеть на улице парад в нашу честь и стайку местных и национальных репортеров, которые дерутся друг с другом, чтобы заполучить сенсационные новости. Америка так будет рада увидеть нас свободными и в безопасности, что объявит сегодня национальный праздник. Но, когда мы выходим из клиники, не глядя друг другу в глаза и держась на расстоянии, улица оказывается пуста, и единственный парад ‒ это шествие нового эмоционального багажа, который каждый из нас тащит за собой. Вот и все мои пятнадцать минут славы.

Зато моя мама, к её чести, стоит через дорогу, у «Кофейни Гамильтона». Увидев меня, она машет над головой пакетом.

— Дэйзи! Я принесла тебе чистое белье!

Вселенная временами может быть такой жестокой.

От: lucasthatcher@stanford.edu

Кому: daisybell@duke.edu

Тема: №351

Иногда врать самому себе может быть полезно. Даже целебно. Но бывают такие моменты в жизни, когда правда настолько раскалена, что у тебя даже нет шанса игнорировать её. Она требует, чтобы её услышали.

Спроси себя, Дэйзи: «Ты сожалеешь о том, что случилось?»

Я нет.

На несколько часов ты, наконец-то, прекратила воображаемую войну, которую ведёшь внутри своего прекрасного разума. Ты отпустила все те эмоции, которых не должно быть, и угадай, что? Это было чертовски сексуально. Я не удивлюсь, если ты уже убедила себя в том, что это был какой-то проигрыш. Но не волнуйся, Дэйзи. Даже если ты та, кто стояла на коленях в кабинете, я был единственным, кто дрожал. Я держал твои светлые волосы в руках. Твои тонкие черты лица были так безмятежны, так сосредоточены на том, что ты делала. Твой рот в форме сердца. Твои губы…

Господи, Дэйзи.

Неудивительно, что ты испугалась потом. Твои большие, голубые глаза встретились с моими, и ты замерла. Не думаю, что мы когда-то были ближе, чем в тот момент.

Так что я не собираюсь останавливаться.

Не тогда, когда знаю, насколько это может быть хорошо. Насколько это правильно.

Вот увидишь.

Из вежливости, в понедельник, доктор Маккормик дает нам с Лукасом выходной, чтобы мы смогли отдохнуть после карантина. По-видимому, мистер Холдер выздоравливает в Хьюстоне, и я этому рада, но не могу думать ни о чем, кроме того, что произошло в смотровой. Это разъедает меня изнутри.

В понедельник вечером, моя мама становится подозрительной из-за того, что я не обрадовалась домашнему куриному пирогу. Факт в том, что я едва ли могу хоть что-нибудь съесть. Я сижу напротив неё, за нашим обеденным столом, пока она развлекает меня рассказами о своих выходных без меня, и, кажется, я ловлю каждое её слово, как будто через плохую, сотовую связь. Она знает, что что-то не так, и думаю, поэтому зовет Мэделин. Она как особое спецподразделение.

Она появляется в тот момент, когда я, вернувшись наверх, стою у окна своей спальни и смотрю на детскую комнату Лукаса. С задернутыми занавесками я почти ничего не вижу.

— Каким путём ты предпочитаешь пойти, простым или сложным? — заявляет Мэделин, входя в мою комнату с сумкой в руках.