- Дверь только на первом этаже, а вверху нет! Там внутри дома лестница, по ней и подымаются.

- Вот видишь, - сказала я, - а ты пристала: рисуй да рисуй…

Зинка промолчала. Она, видимо, соображала, как это все получается. А чего тут соображать: внутри дома стоит длинная лестница с перекладинами, как у нас на сеновале, по ней и лазят…

Тогда мне показалось, что Зинка на меня обижается, и теперь, когда она предложила показать нам какую-то тайну, я очень обрадовалась.

Взглянув на нас с Ленькой своими быстрыми глазами, она сказала строго:

- Только никому ни слова! Ясно?

Мы молча кивнули.

- Айда.

Сначала мы зашли за сарай, который стоял поближе к роще, и я уже думала, что дальше не пойдем, но Зинка, оглянувшись по сторонам, углубилась в рощу. Я сразу вспомнила, что в тот день, когда спасали котенка, она тоже побежала в эту сторону.

Мы вышли на опушку, пересекли гречишное поле и снова подошли к роще, которая поворачивала сюда.

Освещенные солнцем, золотились березки. Узорчатые тени скользили по лицу и рукам. Зинка шла впереди, иногда оглядываясь на нас, и глаза ее казались таинственными и совсем зелеными. Неожиданно дорогу нам преградил ручеек.

Шагая вдоль ручья, мы пересекли рощу. Впереди показалась дорога. Зинка остановилась на краю рощи. Когда мы подошли, она, выглянув на дорогу, сказала шепотом:

- Кажись, никого?

- Никого, - отозвались мы с Ленькой, ничего не понимая.

Тогда Зинка махнула нам рукой и нырнула в самую гущу кустарника. Заслоняя лицо от веток, мы пробирались за ней. Выкарабкавшись из зарослей, мы увидели высокий деревянный крест, выкрашенный в голубую краску. Прямо под ним разливалось небольшое озерцо, в которое впадал веселый ручеек. От дороги к этому озерцу был свободный подход, и я удивилась: зачем нужно было царапать себе лицо и руки, пробираясь через кусты?

Крест был убран выгоревшими бумажными цветами, и на нем, как на иконе, висело белое вышитое полотенце. У подножья креста, прямо в воде, стояла деревянная бадейка. Вся заполненная прозрачной водой, она всосалась в песок и, казалось, росла прямо из земли.

- Вот, - сказала Зинка, показывая на бадейку. - Святой родник. Кто напьется - бросает монетку. А я их оттуда достаю, - хихикнула она.

И в самом деле, на дне бадейки поблескивало несколько медяков. Запустив туда руку, Зинка выудила медяки и вздохнула:

- Что-то последнее время мало бросают… Пейте, - предложила она нам.

Мы с Ленькой переглянулись.

- А… у нас нет денег, - сказал Ленька.

Зинка захохотала.

- Так пей, глупый теленок. Кто с тебя деньги требует? Знаешь, какая вода вкусная? Ключевая. Какая б жара ни была, а она все равно холодная.

Ленька зачерпнул ладошками воду и начал пить. Я тоже. Пройдясь по жаре, мы здорово захотели пить, а вода и в самом деле была вкусная, не то что в нашем старом прогнившем колодце.

Не успели мы как следует напиться, как на дороге что-то загудело. Выглянув, мы увидели легковую машину, похожую на черного пузатого жука. Машина остановилась как раз напротив тропинки, которая вела к святому роднику. Из нее вышли двое мужчин. Один высокий, молодой, в белой рубашке с закатанными выше локтя рукавами; второй поменьше ростом и постарше, в старой гимнастерке, - видно, шофер. У высокого через плечо на тонком ремешке болталась маленькая кожаная сумочка. Мы залегли в кустах и стали смотреть, что будет дальше.

- Вот, Федор Иванович, сколько ни езжу, а вкусней этой воды не встречал! - сказал высокий, обращаясь к шоферу.

Второй что-то ответил, но мы не расслышали.

Толкая меня локтем в бок, Зинка зашептала:

- Смотри, смотри, сейчас пить будут…

И в самом деле, приезжие, наклонясь над родничком, пили воду прямо из бадейки.

Зинка, сопя мне прямо в ухо, шептала!

- Как ты думаешь, бросят они что-нибудь или нет, а?

- Не знаю, - прошептала я.

- Дядьки, видать, богатые, - не унималась Зинка. - Эх, кабы полтинник отвалили!…

Мужчины, напившись, ополоснули в роднике руки, и высокий, смеясь, вытер их о висевшее на кресте полотенце.

Зинка только охнула. Когда они ушли, мы бросились к роднику. На дне бадейки было пусто.

- Вот тебе и на! Напились, вымылись, да еще и полотенцем вытерлись! - возмущенно воскликнула Зинка. - Хоть бы пятак бросили!

- Хоть бы одну копеечку, - вторил Ленька.

Мы выбежали на дорогу посмотреть, куда поедут эти дядьки, но их уже и след простыл.

Дорогой Зинка рассказала, что у нее дома накоплено уже немало пятаков и гривенников из святого родника.

- Вот накоплю еще, тогда куплю себе букварь, тетрадки и ручку с пером…

- И резинку, - подсказала я.

- Можно и резинку, коли денег хватит, - согласилась Зинка. - Нынче в школу пойду, а то прошлый год мамка не пустила, говорит: «Нет снаряжения никакого, так нечего тебе там зря сидеть! Побудь дома годок, не перестарок еще…»

- А тебе сколько лет? - спросила я.

- Девять уже, - сказала Зинка.

- А мне скоро восемь. Я тоже в школу пойду, - сказала я не совсем уверенно. - Букварь у меня есть, мне бы только резинку…

- Купим! - уверенно сказала Зинка, подбрасывая на ладони медяки.

Когда мы вернулись на хутор, возле сараев стояла молотилка, похожая на товарный вагон, только поменьше. Рядом, дрожа всем железным телом, тарахтел старенький трактор.

От трактора к молотилке бежал широкий ремень. Женщины бросали в ящик снопы, отгребали солому. По желобку непрерывной струйкой сыпалось зерно. Зинкина мать, подававшая снопы, увидев дочку, сердито крикнула:

- Где тебя носит целыми днями? Есть тебе принесла, - кивнула она на лежащий в стороне узелок.

Развязав узелок, Зинка достала свежую ржаную лепешку, намазанную сверху толченой картошкой. Мы с Ленькой так и уставились на эту лепешку. Отломив половину, Зинка разделила ее на три части и протянула нам с Ленькой по куску. Остальное снова положила в узелок.

Лепешка была такая мягкая, с подрумяненной картофельной корочкой сверху, что нам не пришлось долго над нею трудиться.

- Как пирожное! - заявил Ленька, облизывая пальцы.

Зинкина мать, поглядывая на нас из-под надвинутого на глаза платка, с улыбкой сказала:

- Ешьте всю, я уже поела.

Мы доели вторую половину и вприпрыжку помчались домой. Зинка побежала с нами.

- Что это вы и глаз не кажете? - набросилась на нас бабушка. - Мать ушла в правление - счетоводу помогать, а я тут хоть разорвись одна!… А ну, марш картошку копать!

Втроем мы быстро накопали корзину картошки, но это было не все. Бабушка сказала, что нужно пойти пригнать домой Буренку, а тут Лилька с рук не слазит.

Ленька заявил было, что мы сейчас пригоним, но я не согласилась: лучше мы понянчим Лилечку, а бабушка пусть идет за Буренкой сама.

- Нужна тебе эта Лилечка! - сердито сказал Ленька, когда бабушка ушла.

Я промолчала. Не признаваться же, да еще при Зинке, что я просто боюсь бодливой Буренки и готова делать что угодно, только бы с нею не связываться.

- Пошли в сад, - предложила я, беря Лилю на руки.

Лиле было невдомек, что она совсем лишняя в нашей компании. Она радостно смеялась, выставляя напоказ все свои четыре зуба. Последнее время она уже не ревела, как раньше, безо всякой причины. С ее румяного личика почти не сходила улыбка.

Перегнувшись через мое плечо, она вцепилась Леньке в ухо и с веселым визгом трясла его, как бы в наказание за то, что брат не хотел с нею играть.

Ленька вырвался и, сердито сопя, отошел подальше. Тогда Лиля ухватилась своими цапками-царапками за ветку яблони и тоже тряханула. Огромное яблоко ударило Леньку по макушке. Мы с Зинкой захохотали, а Ленька, сморщившись, потирал ушибленное место.

- Стойте! - заорал он вдруг.

Мы с Зинкой в недоумении уставились на него.

- Это что, паданки или нет? - сказал он, показывая на яблоки, которые натрясла Лиля.

- Конечно, паданки! - крикнула я обрадованно. - Угощайся, Зина!