Прошла уже одна охота и приближалась вторая, пышные, многолюдные обеды следовали один за другим, а днем, к ланчу, всегда бывало человек двенадцать гостей, если не больше.

Весь день Леона была чем-нибудь занята, у нее просто не оставалось ни одной свободной минуты, и с ее стороны было бы черной неблагодарностью не замечать этих стараний развлечь ее, этого постоянного заботливого внимания, которое ей оказывалось.

Из Эдинбурга прибыли новые платья, а с ними теплые накидки, отороченные мехом, — скоро ведь должны были наступить холода — и бархатные жакеты, в которых было пока еще слишком жарко, даже если она выезжала куда-нибудь в экипаже.

Ей было трудно найти новые слова для выражения своей благодарности, и в то же время Леона чувствовала, что герцог словно бы постоянно следит за ней, наблюдая, как она относится ко всему, что ее окружает, к разговорам, которые слышит вокруг.

И все же, как бы ни увлекала ее эта новая, удивительная жизнь, в которую она окунулась, Леона не могла не вспоминать по двадцать раз на дню, что лорд Страткерн должен считать ее крайне невежливой и неблагодарной особой.

Она перебирала все способы, как можно было бы написать ему и отослать это письмо вместо того, которое сжег герцог.

Леона размышляла, нельзя ли будет как-нибудь, когда она выедет на прогулку, попросить остановиться у почтовой конторы, но тут же понимала, что при этом могут возникнуть некоторые неприятные вопросы, поскольку тогда ей, так или иначе, придется признаться, что ей известно о том, что первое ее письмо не достигло своего адресата.

Каким бы милым и предупредительным ни был герцог по отношению к ней, Леона испытывала к нему непреодолимый страх.

Девушка знала, каким жестоким и безжалостным он может быть, если дело будет касаться его выгоды, и она замечала, какой ужас он внушает людям, которым приходится иметь с ним дело. Слуги по первому знаку бросались выполнять его приказания, а местные жители, вроде священника из рыбацкой деревушки, которых она встречала у герцога в замке, в его присутствии вели себя столь подобострастно и униженно, что ей становилось за них стыдно.

Леона постоянно задавалась вопросом, что сталось с семьями людей, которых тогда выселили, но рядом не было никого, от кого она могла бы узнать правду. Не могла же она расспрашивать слуг герцога о том, чем занимается их хозяин! В то же время девушка была совершенно уверена, что все окружающие понятия не имеют о случившемся, и уж тем более о том, чем все это закончилось.

Леона просматривала газеты, надеясь найти в них что-нибудь по этому поводу; печатались ведь в «Таймсе» статьи о жестоких выселениях в графстве Росс!

После того как разоблачения мистера Дилэйна появились в прессе, было создано Общество защиты бедняков, но Леона знала, что оно просуществовало недолго, а из денег, которые тогда были собраны, мало что досталось жителям долины Гленкалви.

Из газет ей все-таки удалось узнать, что в Гленелге и Солласе, во владениях лорда Макдональда в Северном Уисте произошли новые выселения. Хозяева земель бесчинствовали также и в Стретхэд-он-Скайе. Однако сообщения об этом печатались в общих чертах, не давая никаких подробностей о происшедшем, и Леоне оставалось только домысливать, призвав на помощь все свое воображение, какими ужасами и жестокостью сопровождались эти новые выселения, гораздо более обширные, чем те, которые она видела на землях герцога.

— Я должна поговорить об этом с лордом Страткерном, — тысячу раз повторяла себе девушка.

И вот такая возможность неожиданно представилась.

Один из соседей пригласил герцога на охоту в его дальние, северные пределы.

Это означало, что ему придется выехать из дома рано утром, еще до рассвета, и вернется он в замок только поздно вечером, когда уже стемнеет.

Вот она, сказала себе Леона, та долгожданная возможность, о которой она столько времени мечтала!

Когда утром миссис Маккензи пришла будить ее, Леона сразу же подбежала к окну и, едва дождавшись, пока экономка раздвинет занавески, выглянула, чтобы посмотреть, какая погода стоит на дворе. Она знала, что если вдруг пойдет дождь, охоту могут отменить, или герцог просто решит, что будет излишней бравадой с его стороны выезжать в такую погоду, не думая о своем здоровье.

К счастью, день выдался прекрасный, небо было чистое, а неяркое сентябрьское солнышко обещало к полудню прогреть землю.

Кусты и деревья вокруг замка уже расцвечивались по-осеннему, и вереск был в полном цвету.

«Скоро наступит зима, — подумала Леона. — Тогда уж я действительно окажусь в заточении, мне уже никуда не удастся выйти!»

Но сегодня, по крайней мере, она на несколько часов была свободна от недремлющего ока герцога, ни на секунду не выпускавшего ее из поля зрения. Конечно, это не пройдет ей безнаказанно, но — будь что будет!

Девушка быстро, прежде чем остальные гости успели сойти вниз, проглотила свой завтрак и попросила, чтобы ей подали лошадь. Она знала, что грум все равно будет сопровождать ее, а если бы она выразила желание поехать одна, возникли бы нежелательные замечания, а быть может, даже пререкания и споры с мажордомом.

Леона надела костюм для верховой езды, один из самых прелестных, выписанных герцогом из Эдинбурга, а на голову — маленькую шляпку с вуалью; бросив на себя последний взгляд в зеркало, она подумала, как было бы хорошо, если бы лорд Страткерн увидел ее в этом наряде. Он ведь помнил ее в том дешевеньком, незамысловатом дорожном костюме, сшитом ее собственными руками, в котором не было и тени того блеска и элегантности, которые портной из Эдинбурга сумел придать наряду, выбранному ею для сегодняшнего дня. «Если я уже тогда показалась ему красивой, то что он сказал бы теперь, увидев меня в этом платье?» — подумала девушка.

С той минуты, как она открыла глаза, волнение не покидало ее, и она ничего не могла с этим поделать, напротив, оно все нарастало.

Спускаясь по каменным ступеням лестницы туда, где уже стояла оседланная для нее лошадь, Леона чувствовала, как все ее существо наполняется безмерной радостью, почти восторгом.

Только отъехав от замка и думая, как чуть позади цокают по дороге копыта лошади сопровождавшего ее грума, Леона вдруг испугалась: лорд Страткерн мог ведь куда-нибудь уехать, и тогда все ее планы рухнут — она не сможет с ним встретиться. Но она тут же напомнила себе, как он тогда совершенно определенно заявил, что всегда живет в замке, заботясь о своем клане и защищая его; нет, он не из тех богатых шотландских землевладельцев, которые прожигают свою жизнь на юге, предаваясь легкомысленным забавам и развлечениям.

«Маме он наверняка бы понравился, он именно такой вождь, которыми она всегда восхищалась, — подумала Леона, но тут же, вспомнив о герцоге, не могла не признать, что тот тоже постоянно живет в замке, среди своих людей. — Да, но ведь он совсем не заботится о них! — немедленно возразила она самой себе, ощутив внезапный прилив неприязни к герцогу, — для него важнее всего деньги, а не люди, не их жизнь!»

Леона вспомнила об овцах, разбредающихся по равнинам, их огромные стада вытаптывали вересковые пустоши, оставляя их голыми и бесплодными, и она с отвращением подумала о том, что стоит за всем этим.

Однако сейчас ей трудно было сосредоточиться на чем-нибудь, кроме мыслей о лорде Страткерне, и девушка пришпорила лошадь, понуждая ее идти быстрее.

Выехав с подъездной аллеи, ведущей к замку, Леона повернула на юг и начала подниматься по склону холма, который, как она знала, разделял владения Макарднов и Маккернов. Ехать приходилось очень медленно и осторожно, так как земля была неровная, попадались кроличьи норы, и Леона боялась, что лошадь может споткнуться и повредить себе ногу.

Когда до вершины холма оставалось уже недалеко, грум подъехал ближе, почти поравнявшись с ней:

— Простите меня, мисс, — заговорил он с сильным шотландским акцентом, — но мы приближаемся к границе владений лорда Страткерна, а нам запрещено пересекать ее.