Леона в первый раз почувствовала, что герцог по-настоящему страдает; она начала понимать, каково это ему, с его гордостью за свой род, иметь такого слабого, болезненного сына, по всей видимости, инвалида.

— Это не просто вопрос наследования, — произнес герцог, будто говоря сам с собой. — Как вам известно, женщина в Шотландии тоже может наследовать своему отцу или мужу, и нередко бывало так, что дочь вождя брала на себя заботы о клане. Но Элспет умерла.

Леона была глубоко тронута его горем.

— Я очень сожалею… Я так сочувствую вам!

— Конечно, у меня есть двоюродные братья и племянники, — продолжал герцог, — но это уже не моя плоть и кровь. Линия наследования, как вы могли видеть на вашем собственном генеалогическом древе, передается от отца к сыну сотни лет, из поколения в поколение. — Голос его снова изменился, теперь в нем зазвучали просительные нотки: — Дайте мне внука, Леона! Внука, которым я мог бы гордиться! Дайте мне наследника моего титула, вождя Макарднов, и все, что у меня есть, все мои богатства я положу к вашим ногам! Вы получите все, чего только ни пожелаете!

Леона подумала, что если бы она не узнала лорда Страткерна, она не смогла бы отказать этому человеку, отвергнуть его мольбы, не откликнуться на них со всей щедростью своей души. Но несмотря на все, что она узнала, несмотря на ужас, который охватил ее при мысли о предательстве любимого, какая-то часть ее существа все еще принадлежала ему, и, стоило ей только подумать, что другой мужчина может коснуться ее тела, как ее бросало в дрожь, словно от скользкого прикосновения змеи.

— Может быть, мы с вашим сыном можем встретиться и… поговорить друг с другом? — проговорила Леона, запинаясь.

Ей пришла в голову мысль, что маркиз, возможно, тоже не расположен на ней жениться; может быть, он любит какую-нибудь другую девушку, а герцог против и не одобряет его выбор? В таком случае они могли бы договориться, прийти в какому-нибудь соглашению.

«Если бы мы с маркизом могли стать друзьями, — думала девушка, — открыть друг другу свои чувства, тогда, быть может, все это уже не будет казаться столь ужасным и непоправимым».

— Поскольку маркиз в замке, — вслух проговорила Леона, и в голосе ее прозвучала решительность, — могу ли я иметь удовольствие… познакомиться с вашим сыном?

— Я уже все подготовил, — ответил герцог. — Как видите, я очень проницателен, когда дело касается вас.

Леона удивленно взглянула на него.

Меньше всего она ожидала найти в нем именно это качество.

Впервые она увидела в нем обычного человека, со всеми его слабостями и бедами, не обретшего счастья в детях, потерявшего жену, которая могла бы дать ему свою нежность и ласку и помочь нести нелегкий груз обязанностей, возложенных на него его высоким положением.

«Я должна сделать все, что в моих силах, чтобы не огорчать его», — с жалостью подумала девушка.

Она попыталась забыть о тяжелой, ледяной глыбе, навалившейся ей на грудь, отвлечься от своих переживаний, от сознания того, что все ее существо в отчаянии тянется к лорду Страткерну, заглушить этот беспомощный и бесполезный стон своего сердца.

— Я не могу, не могу без него! — кричало в ней все, когда герцог повел ее из комнаты по широкому, длинному коридору.

— Он женат! Ты что, забыла об этом? — насмешливо подсказывал ей рассудок. — Он принадлежит другой женщине! А как насчет тех нравственных правил, которые были законом для твоей матери, в которых и ты не сомневалась с тех пор, как была еще ребенком?

Они прошли до конца коридора второго этажа, и Леона заметила, что это уже другая часть здания, где она еще ни разу не была; герцог не приводил ее сюда, когда показывал ей замок.

Герцог отпер тяжелую дверь, и они вошли.

Пройдя через несколько комнат, они вышли в маленький коридорчик с окошком в противоположной стене.

Налево была дверь, и, когда герцог открыл ее, они очутились в комнате, слабо освещенной всего лишь несколькими свечами.

В камине, правда, ярко пылал огонь. При их появлении двое мужчин, находившихся в комнате, встали.

В первую минуту Леона была так испугана, что почти ничего не могла разглядеть, затем она вгляделась внимательнее и заметила, что один из них намного выше и крепче другого.

На нем был кильт, у пояса висел искусно выделанный спорран, — эта кожаная сумка мехом наружу была непременным атрибутом каждого шотландского костюма, — а на плечах куртка, застегнутая на серебряные пуговицы с гербами Макарднов; Леона поняла, что это и есть маркиз.

Едва сознавая, где она, и что с ней происходит, девушка вслед за герцогом прошла через комнату, приблизилась к молодому человеку.

— Добрый вечер, Эуан! — донесся до нее голос герцога. — Я привел с собой Леону, как и обещал. Она очень красивая. Поприветствуй ее, Эуан, скажи ей: «Добрый вечер».

Наступила тишина. Леона машинально присела в реверансе и подняла глаза, пытаясь разглядеть лицо человека, стоявшего перед ней.

В неярком, мерцающем свете свечей ей видно было только, что он необыкновенно высок. Черты его лица расплылись перед глазами.

Герцог, точно уговаривая невоспитанного ребенка, повторил еще раз:

— Скажи Леоне: «Добрый вечер».

— Красивая — Леона — очень — красивая!

Юноша произносил слова раздельно, с большими промежутками, глотая звуки.

В первое мгновение у Леоны в голове мелькнула мысль, что маркиз пьян, потом она присмотрелась к нему повнимательнее. У него была большая, вытянутая, наподобие яйца, голова; покатый лоб с большими залысинами уходил назад; глазки были маленькие, слишком близко посаженные к носу, но взгляд острый и пронзительный. Вялые, толстые губы его непомерно широкого рта были полуоткрыты.

И тут девушка, наконец, поняла.

Он не был пьян — он был слабоумный! Идиот!

Она уже видела таких парней раньше. Один был в той деревне, где жили они. Он не был буйнопомешанным, не был опасным сумасшедшим, которого следует изолировать от общества. Он был просто умственно отсталый, с таким же огромным, неуклюжим телом и маленьким, недоразвитым мозгом!

Когда эта истина открылась перед ней, Леона с трудом удержалась, чтобы не закричать от ужаса. Пока она боролась с собой, герцог обратился к ней со словами:

— Дайте Эуану руку, Леона!

Девушка была слишком потрясена своим открытием, чтобы сопротивляться, и молча, покорно протянула руку. Маркиз шагнул вперед и взял ее обеими своими руками.

— Красивая — Леона! Красивая, — повторял он, впиваясь в ее лицо своими маленькими, пронзительными глазками. — Жена. Жена для Эуана! — В голосе его зазвучали победные, торжествующие нотки. — Красивая — жена — Леона!

Руки его были горячие и влажные, пожатие мягкое, но Леона ощущала, какая нечеловеческая сила таится в нем, и ей было очень страшно. Она попыталась высвободить свои пальцы, но ей это не удалось.

Мужчина, до сих пор остававшийся в тени, выступил вперед.

— Достаточно, милорд! — резко сказал он. — Оставьте ее!

Голос прозвучал властно, и маркиз, как показалось Леоне, очень неохотно подчинился, выпустив ее руку.

Она была, наконец, свободна, но чувствовала такую дурноту и слабость, что, ей казалось, она вот-вот потеряет сознание.

Герцог, точно уловив это, взял ее под руку и повел к выходу.

— Спокойной ночи, Эуан, — попрощался он. — Спокойной ночи, доктор Бронсон.

— Спокойной ночи, ваша светлость.

Опасаясь, что ноги ее вот-вот подкосятся и она упадет, и все же продолжая двигаться, как во сне, увлекаемая герцогом, Леона обнаружила, что она уже в коридоре.

Герцог закрыл за собой дверь, и Леона внезапно услышала страшный вопль:

— Леона — красивая — Леона! Приведите — ее — назад! Отдайте — ее — мне! Она — нужна — мне! Нужна!..

Затем они вышли из этого крыла замка, дверь за ними захлопнулась, и криков больше не было слышно.

Леона прислонилась к герцогу, и он слегка обнял ее, поддерживая.

— Пойдемте! У вас выдался нелегкий день, вам надо хорошенько отдохнуть.