— Раз он такой старый, то был бы стар и для меня. Ведь я всего на два года старше тебя.

— Конечно, — согласилась Хиона. — Но возраст тут ни при чем. Значение имеет только Юнион Джек.

Сказала она это с горечью и оттолкнула тарелку, не в силах больше проглотить ни кусочка.

— Но все-таки ты будешь королевой, — опять сказала Хлорис, словно стараясь хоть как-то утешить сестру.

— Не думаю, что это будет таким уж удовольствием, — ответила Хиона. — Я помню, как папа рассказывал мне про Славонию, когда мы проходили историю Балканского полуострова, и хотя природа там очень красивая, ничем другим она похвастать не может.

Она помолчала.

— Скажем, будь это Венгрия, я могла бы ездить на чудесных лошадях, а в Греции я была бы счастлива, сколько бы лет ни было моему мужу, — знакомилась бы с чудесами прошлого, ощущала бы себя частью славных деяний, навеки запечатлевшихся в людской памяти.

— Король Греции не грек.

— А король Славонии не славонец. — Она заметила недоумение Хлорис и объяснила: — Он австриец. Его много лет назад пригласили занять престол, когда прямых наследников не оказалось.

— Как ты успела все это узнать? — спросила Хлорис.

— Я всегда интересовалась историей Европы, — ответила ее сестра, — а ты знаешь, как папа увлекался генеалогией и прослеживал все династические ветви вплоть до наших дней. Записывал и часто читал мне.

Она вздохнула и продолжала:

— Еще папа говорил, что мне полезно узнать побольше о наших соседях, а особенно о тех, у которых с Грецией общие границы. Ну, и он научил меня стольким языкам, что славонский не составит для меня особого труда.

— Ты намерена его выучить? — с удивлением спросила Хлорис.

— О, конечно! — ответила Хиона. — При дворе, полагаю, говорят по-немецки, но я должна понимать славонцев, которыми буду править.

Хлорис засмеялась.

— Которыми правит король Фердинанд! Вряд ли он позволит править тебе.

На мгновение Хиона растерялась. Потом сказала:

— И все равно я хочу говорить по-славонски, чтобы разговаривать с простыми людьми. У меня хранятся заметки, которые папа сделал об их языке. Видимо, в нем сочетаются сербский, на котором я говорю свободно, албанский, который я понимаю, и — хочешь верь, хочешь нет — греческий!

— Ты меня совсем напугала, — сказала Хлорис. — У меня ведь нет ни малейшей способности к языкам. Но я об этом не жалею. — Она засмеялась. — Благодарение Богу, Джон свободно говорит только по-английски.

Она поставила на стол чашку с чаем, которую допила, и продолжала:

— Милая Хиона, мне не надо говорить, как я тебе благодарна за то, что ты согласилась выйти за короля. Я ведь не преувеличивала, когда сказала, что умру, если должна буду расстаться с Джоном! Я так его люблю! Я знаю, что он любит меня, а потому, пусть нас ждет бедность, мы будем очень счастливы.

— Я знаю, — ответила Хиона, — и с моей стороны было глупо мечтать, что когда-нибудь я встречу кого-то вроде Джона и полюблю его, а он полюбит меня.

Наступило молчание. Потом Хлорис сказала:

— Наверное, видя, как счастливы мама и папа, мы обе надеялись, что обретем такое же счастье. Ах, Хиона, как несправедливо, что тебя принуждают выйти за старика, чтобы угодить королеве! Знаешь что? Она огромная жирная паучиха! Сидит в Виндзорском замке и оплетает своими сетями всю Европу.

— Я подсчитала, что очень скоро под прямым ее влиянием окажутся двадцать четыре монархии, — сказала Хиона. — Благодаря тому, что она сосватала им царствующую королеву или владетельную герцогиню.

— Наверное, это ее радует, — ответила Хлорис, — но это несправедливо по отношению к тебе и ко всем вроде нас.

— Да, конечно, — согласилась Хиона, — но ты должна понять, что мы — ничто в сравнении с фактом, что над дворцом развевается нужный флаг и что австрийские притязания потерпели очередное фиаско.

— Слава Богу, я буду жить в Англии, — сказала Хлорис.

Хиона налила себе чаю и только тогда спросила:

— Что дальше? Мама что-нибудь говорила?

— Совсем забыла! — воскликнула Хлорис. — Вчера вечером она сказала, что раз уж тебя необходимо отправить в Славонию, прежде чем там все взлетит к небесам, королева оплатит твое приданое целиком, а не только подарит мне часть моего.

— Что же, очень щедро с ее стороны, — сказала Хиона, — хотя, полагаю, старый король не будет интересоваться моими туалетами.

— Как знать! — сказала Хлорис. — Некоторых мужчин хорошенькие девушки интересуют в любом возрасте.

Хиона вздрогнула.

— Я не хочу думать об этом!

Хлорис беспомощно посмотрела на сестру, не находя, что еще сказать. Но тут открылась дверь, и в столовую вошла принцесса.

— Ах, ты здесь, Хиона! — сказала она. — Я не знала, что ты спустилась вниз, и заглянула к тебе в спальню.

— Что вам угодно, мама? — спросила Хиона.

— Мне только что принесли письмо от славонского посла. Он явится к нам в двенадцать часов в сопровождении сэра Эдварда Боудена, британского посла в Славонии, который, насколько я поняла, приехал сюда убедить ее величество…

Принцесса замолчала, и ее дочь докончила:

— …найти невесту для короля Фердинанда.

— Да-да, — сказала принцесса.

— Вы не сказали Хионе, мама, — вставила Хлорис, — сколько лет королю. А ему пятьдесят два.

Принцесса Луиза смутилась.

— Боюсь, любовь моя, — сказала она Хионе, — это действительно далеко не молодость, но, насколько мне известно, он очень деятелен.

Хиона встала из-за стола.

— Мама, мне хотелось бы проглядеть бумаги отца, не найдется ли там что-нибудь еще о Славонии. Будь он с нами, он рассказал бы мне все необходимое.

— Да, конечно, любовь моя, — согласилась принцесса. — И я знаю, твой отец гордился бы тобой и сказал бы тебе, что ты поступаешь правильно.

— Только у меня же нет выбора, мама, не правда ли? — с горечью спросила Хиона. — Но одно я решила твердо. Я не отправлюсь в Славонию с завязанными глазами, ничего не зная, не имея никакого понятия, что там происходит.

— Но почему ты думаешь, что там что-то происходит? — удивленно спросила принцесса Луиза.

— Я уверена, что нас не стали бы почти неприлично торопить, если бы все ограничивалось тем, что королю Фердинанду нужна жена, а австрийцы и немцы поднимают шум за сценой.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала принцесса Луиза в полнейшем недоумении.

— Я сама толком не знаю, — ответила Хиона, — но всем существом чувствую, что за этим кроется что-то гораздо более зловещее и грозное, чем нам говорили, и что посол — и английский тоже — сделает все, чтобы помешать мне узнать правду.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — растерянно повторила принцесса.

И первый раз за все утро Хиона улыбнулась.

— Если тут кроются тайны, — сказала она, — я намерена до них докопаться! Мой «третий глаз» убеждает меня не только в том, что они существуют, но и в том, что все, включая королеву, пытаются их сохранить.

Посол Славонии, который, подобно большинству придворных и сановников там, был немцем, принес свои поздравления Хионе очень официально и очень напыщенно.

Одновременно у нее возникло ощущение, что британский посол сэр Эдвард Боуден держится чуть виновато, но он, как она заметила, словно бы робел перед своим собратом на поприще дипломатии и почти все время молчал.

После того как посол витиевато изъяснил ей, как много значит ее брак для народа его страны, принес ей поздравления и передал наилучшие пожелания от короля, наступила пауза — настала очередь Хионы отвечать.

Его длинная речь так ее убаюкала, что она не сразу поняла, что от нее требуется, а тогда сказала:

— Я не могу понять, ваше превосходительство, почему король сам не приехал в Англию, и чтобы обратиться к королеве за содействием для своей страны, и чтобы лично попросить моей руки.

Славонский посол изумился так, словно она швырнула в него бомбу.

Затем он надулся, запыхтел и вновь произнес длинную речь, настолько запутанную, что Хионе стало ясно одно: правды она не услышит.