Королева не заметила, как Хиона внутренне вся напряглась, словно мысль о такой покорности ей претила.

Но она не хотела, чтобы королева или еще кто-нибудь поняли, насколько ее интересует положение в Славонии, и поспешила сказать:

— Я постараюсь, государыня. Я знаю, каким счастливым был ваш брак с принцем Альбертом.

Взгляд королевы смягчился.

— Да, мне выпало огромное счастье, что я была замужем за таким чудесным, таким совершенным во всех отношениях человеком, и надеюсь, ты будешь столь же счастлива с королем Фердинандом.

— Я тоже на это надеюсь, — сказана Хиона, — и от всего сердца благодарю вас, государыня, за ваши советы.

Она сделала реверанс, поцеловала руку королевы, а потом ее щеку.

И только покинув дворец, сказала матери:

— Не понимаю, почему немцы презирают женщин до такой степени, что превращают их в половики для вытирания ног!

Принцесса Луиза растерялась.

— Я уверена, ее величество не хотела, чтобы ты подумала подобное.

— Но что еще могла я подумать? — спросила Хиона. — Не представляю себе, как я откажусь от собственных мыслей и буду соглашаться со всем, что придет на ум какому-то старику, будто это Святое Писание!

Принцесса вскрикнула:

— Хиона, не смей так говорить! Это очень дурно! Я убеждена, ты обнаружишь много общего между собой и королем Фердинандом, много такого, о чем вы будете разговаривать, обсуждать, и он будет прислушиваться к твоему мнению, как ты — к его.

— Да, разумеется, мама, — согласилась Хиона.

Сказала она это очень мягко, и принцесса не уловила сарказма.

Однако вечером, поднявшись к себе в спальню, Хиона посмотрелась в зеркало.

Она выглядела такой юной! Нежный овал лица, огромные спрашивающие глаза.

И пока ока глядела на себя, у нее вырвался вопрос: — Как я это вынесу? Совсем одна, беспомощная? О Господи, молю тебя, дай мне вырваться из этой ловушки!

К тому времени, когда они приехали в Тилбери, где их ждал военный корабль, чтобы доставить по Средиземному морю в ближайший к Дюрику порт, Хиона несколько ободрилась.

Ночью накануне отъезда она погрузилась в безысходное отчаяние при мысли, что покидает мать, Хлорис и все, что любила, ради неизвестной страны и неизвестного мужа, мысль о котором пугала ее все больше.

Поведение славонского посла, да и капитана Дариуса, убедило ее, что от нее скрывают вещи, которые ужаснут ее, когда она столкнется с ними.

Однако у нее не было никаких доказательств, и она не могла поделиться своими подозрениями даже с матерью.

А когда она разговаривала с сестрой, Хлорис, испытывавшая неимоверное облегчение, что ей не пришлось отказаться от любимого человека ради трона, которого она не искала, начинала рисовать самые радужные картины будущего и внушать Хионе, какой волшебной сказкой окажется ее жизнь в Славонии.

Но Хиона была слишком умна, чтобы предаваться иллюзиям.

Она обожала отца, всегда старалась быть с ним, что очень его трогало, и он разговаривал с ней, совсем еще маленькой девочкой, как со взрослой.

Он был очень умным и чутким человеком, и от него она научилась разбираться в людях, развив свою природную способность симпатизировать им и понимать их. Обдумав все, зная, что у нее нет способа избежать брака с королем, она решила: раз уж ей суждено стать королевой Славонии, делать все, насколько от нее зависит, чтобы оправдать свое высокое положение, помогая всем кому сможет.

Но ее грызло предчувствие, что это окажется далеко не так просто и что, хотя никто об этом не говорил, в короле было что-то странное, если не сказать, страшное.

Из отцовских книг она уже извлекла все сведения, какие они содержали, и ей было нужно, чтобы кто-то, предпочтительно капитан Дариус, откровенно рассказал ей, что ее ожидает в стране, где ей предстоит царствовать.

Но она знала, что капитан Дариус сказал ей чистую правду — если посол или еще кто-то подумает, что он не просто дает ей уроки славонского языка, его не просто отошлют от двора, но и скорее всего, как ни невероятно это звучит, он будет убит.

Ей было хорошо известно, как беспощадны немцы, когда сталкиваются с противодействием.

Хотя король был австрийцем, она сочла знаменательным, что рос он в Германии.

Осторожно наводя справки, она выяснила, что число австрийцев при дворе, хотя и значительное, уступало числу немцев, и что почти все офицеры в армии были немецкого происхождения.

Лишь одно ее утешало: она не только превосходно знала немецкий, но уже неплохо овладела славонским.

Однако она осмотрительно умалчивала об этом в беседах с послом, который при каждой их встрече осведомлялся, как продвигаются ее занятия.

Она инстинктивно понимала, что он предпочтет услышать отрицательный ответ.

— Меня поражает, ваше высочество, — сказал он, — что вы находите время среди хлопот с вашим приданым на эти уроки и тратите на них силы, которые нужны вам для стольких других дел.

— Я нахожу их очень интересными, ваше превосходительство, — ответила Хиона. — И, как вам известно, мой отец очень интересовался историей Балкан, и я знаю, он не одобрил бы, если бы я не старалась познакомиться со Славонией поближе. А там, конечно, есть много книг, не переводившихся на другие языки.

Посол засмеялся язвительным смехом.

— Книг? — повторил он. — Сомневаюсь, что вы найдете хоть что-нибудь интересное, поскольку славонцы — народ необразованный, а по моему мнению, и чуждый цивилизации.

Хиона промолчала. Она знала, что это ложь.

От капитана Дариуса она слышала, что некоторые славонские поэты получили признание в других странах.

И они обладали собственной культурой, которая, хотя в последнее время и подвергается гонениям, вызывала интерес и уважение у многих иностранных ученых.

Она потребовала от капитана объяснение слова «гонения».

— Вы хотите сказать, — осведомилась она, — что ваши люди искусства, ваши художники и писатели не находят поддержки?

Капитан Дариус ответил, понизив голос:

— Не просто не находят поддержки, ваше высочество, но им всячески препятствуют продавать свои творения, будь то картина, роман или стихи, за пределы страны.

— Не могу поверить! — вскричала Хиона.

Но она знала, что капитан Дариус говорит правду, ничего не преувеличивая.

Три недели, отведенные ей для приобретения приданого, подходили к концу, и теперь посол взял на себя остальные приготовления, держась властно и безапелляционно.

Хиона чувствовала себя новобранцем, которого гоняют по плацу.

— Это нестерпимо, мама! — возмущенно жаловалась она матери.

Принцесса Луиза сказала только:

— Милочка, прошу тебя, не восстанавливай его против себя. Согласна, он очень трудный и довольно неприятный человек, но в будущем тебе придется держаться дипломатично и с ним, и с такими, как он. Ты допустишь большую ошибку, если позволишь, чтобы его величеству посылались неблагоприятные отзывы.

— Если король и все остальные в Славонии будут вести себя, как посол, — ответила Хиона, — я вернусь домой следующим же пароходом. Я знаю, что не вынесу этого!

Принцесса Луиза вскрикнула от ужаса.

— Прошу тебя, Хиона, не говори так! — сказала она. — Я знаю, любовь моя, тебе очень тяжело, после того как ты жила счастливо и свободно, привыкать теперь к жестким требованиям королевского сана и двора, но это приходится терпеть всем особам королевской крови, ты ничего не можешь изменить.

— Папа рассказывал, как он был счастлив в детстве, какой дружной была его семья.

— Это совсем другое, — ответила принцесса Луиза. — И я бы так хотела, чтобы твой отец был сейчас с нами и объяснил тебе, насколько важно, чтобы ты вела себя как подобает и не раздражала короля.

Голос матери был таким несчастным, что Хиона удержалась и не произнесла слов, которые чуть не сорвались с ее губ. Да и что толку жаловаться, когда она заранее знает ответ?

Несколько ночей она плакала и плакала, пока наконец не уступала сну, и только утром ее любовь к жизни и неукротимая живость характера пробуждали в ней уверенность, что какие бы страшные испытания ее ни ожидали, она не только их выдержит, но и останется победительницей.