Тетушка Дайлис помолчала и наконец произнесла:

— Твои мечты должны быть связаны с Уэльсом, Мэри.

— Я люблю Уэльс. И всегда любила, ты это знаешь. Но не забывай, что родилась я в Лондоне, — упрямо возразила племянница.

Мэри было лет шесть, когда родители впервые с радостью отправили ее, бледного, робкого ребенка из восточного района Лондона, на чистый здоровый воздух Уэльса к тетушке Дайлис. С тех пор она приезжала сюда почти каждые выходные, и по контрасту лондонский дом навсегда остался в ее памяти связанным со школой и серыми буднями. Родители Мэри нежно ее любили, и вообще в их пасторском доме всегда царили любовь и радость. Но жизнь родителей была вечной борьбой с бедностью, грязью и великим равнодушием к их работе. В этой огромной части их жизни Мэри чувствовала себя посторонней. А в Уэльсе она тут же включилась в оживленную, деятельную жизнь тетушки Дайлис, стала частью небольшой валлийской деревенской общины, частью возвышавшихся вокруг гор, которые хранили и защищали маленький дом тетушки Дайлис, расположенный в долине.

Мэри виновато взглянула на тетушку.

— Ты мне дала так много, — промолвила она. — Я никогда не забуду мое замечательное, счастливое детство, проведенное рядом с тобой в Уэльсе. Но у меня своя жизнь. Никто не должен пятиться назад, а это как раз то, о чем ты просишь…

— Пятиться назад? — Голос тетушки зазвенел от возмущения. — Как ты можешь думать, что это путь назад? Это — созидание, Мэри! Строительство из ничего! Превращение мечты в реальность! Ты все-таки изменилась, Мэри. И я тебя не узнаю… Пойдем, нам пора возвращаться…

Мэри медленно поплелась за тетушкой к небольшой красной машине, припаркованной у моста.

Мэри вдруг почувствовала, что ей не хочется уезжать.

— Мне… Мне надо немного пройтись по магазинам, — не очень уверенно заявила она.

— Хорошо. Давай проедем по городу.

— Нет, я не хочу тебя задерживать. Ты поезжай, я вернусь позже на автобусе.

Тетушка Дайлис неожиданно улыбнулась.

— Тогда до встречи! — Тетушка вложила в руку Мэри что-то холодное и тяжелое. — Возьми это. Возможно, у тебя останется свободное время перед автобусом…

Мэри наблюдала, как маленькая машинка медленно въехала на мост, а потом исчезла из виду. Она взглянула на ключ у нее в ладони, вздохнула, положила его в карман брюк и пошла в сторону города.

В Лланллоне было тихо и безлюдно, как это бывает по средам, после суматохи торгового дня во вторник. Торговцы в магазинах были добродушны, но не активны, видимо, устали от напряжения предыдущего дня. Три года прошло с тех пор, как она в последний раз приезжала в Уэльс. Она побродила по главной улице и остановилась, разглядывая здание большой церкви Маур. Мэри никогда не задумывалась, сколько церквей в Лланллоне, их должно быть по крайней мере полдюжины. У каждой свой собственный облик, хотя общая архитектура одна и та же, вариации готики, характерные для Уэльса. Двери выкрашены одинаковой краской мрачного коричневого цвета, окна расположены очень высоко в гранитных стенах, так что снизу их почти не замечаешь. Всю неделю церкви словно спят в застылой, неудобной позе. Но каждое воскресенье в десять тридцать утра они возрождаются к жизни, и тогда их стены не могут вместить песнопений своей паствы. В спокойном воскресном воздухе они изливаются на дома и магазины, для которых теперь наступила очередь погрузиться в сон, и кажется, весь Лланллон полон невидимых поющих ангелов.

От церкви Маур Мэри направилась к главной площади. Она задумалась, почему ей не захотелось возвращаться в машине с тетушкой Дайдис. Обход магазинов мог бы подождать, да и не так это важно. Тетушка, очевидно, подумала, что причиной ее желания остаться может быть только возможность вернуться в «Дом у Моста»… но ведь это бессмыслица. Или нет? Она вдруг осознала, что поднимается на мост. До отправления автобуса оставалось еще три четверти часа, особых дел в городе не было.

Вдруг раздался оглушающий звук двигателя, на мост взлетела зеленая машина. Мэри бросилась в сторону, прижалась к стене. Сердце ее гулко билось. Машина остановилась, в окно высунулась голова, и мужской голос произнес:

— Страшно извиняюсь, что напугал вас.

Мэри подошла к машине и увидела перед собой загорелое лицо, ниспадающие на лоб густые волнистые волосы и озабоченные голубые глаза.

— Пока обошлось, — заметила она. — Ваше счастье, что вы не столкнулись с автобусом из Ллисвена.

— Я понимаю, что должен извиниться… — начал он.

Мэри постаралась скрыть улыбку.

— Вы уже извинились. Все в порядке.

— А вы… э-э… куда-то направляетесь? Может быть, вы мне позволите подвезти вас?

— Нет, спасибо. Я дойду пешком. — Мэри показала на тропу, идущую мимо «Дома у Моста».

— Не уходите! — воскликнул молодой человек и улыбнулся обезоруживающей улыбкой. — Я вовсе не собираюсь… подцепить вас или что-то в этом роде, я вполне порядочный человек. Местные зовут меня «молодой доктор». Это несколько преждевременно, но когда я сдам выпускные экзамены, надеюсь практиковать вместе с моим отцом здесь, в Лланллоне. — Он протянул широкую ладонь. — Меня зовут Тревор, Хью Тревор.

— Вы доктор? — неуверенно переспросила Мэри, потом позволила ему пожать ее руку.

— Да, почти.

— Прекрасно. — Мэри улыбнулась, заметив, что озабоченность его прошла. — Я должна идти. До свидания.

Она стала спускаться по ступеням и через какое-то время услышала шум машины, медленно взбирающейся на мост.

Мэри направилась к дому, продолжая думать о Хью Треворе. Прошлась по комнате, внимательно разглядывая камин, облицованный камнем, на котором был вырезан щит с гербом. Интересно, чей?

Мэри принялась внимательно разглядывать стену, разделяющую две нижние смежные комнаты. Конечно, она возведена позже. Если под штукатуркой окажется кирпич, а она была уверена в этом, стену можно будет легко разобрать. У тетушки Дайлис это станет одной комнатой, и камин не будет казаться таким несоразмерным. Она огляделась, надеясь найти что-нибудь, чем можно поскрести штукатурку, и нашла осколок шифера. Штукатурка посыпалась, обнажив что-то красное. Кирпич.

Потом Мэри прошла в смежное помещение и заметила там еще одну небольшую дубовую дверь. Подняла тяжелую деревянную щеколду и, наклонив голову, прошла через низкий дверной проем. У нее перехватило дыхание. Перед ней была сцена из давнего детства — старинная маслодельня. Каменные стены были побелены, у одной из них находилась широкая каменная плита, у другой — глубокая каменная раковина. Мэри, казалось, так и видела, как хозяйка маслодельни стоит здесь и пошлепывает кусок масла, придавая ему нужную форму, а затем надавливает на деревянный шаблон, чтобы оставить на масле оттиск из желудей и дубовых листьев… Из окна открывался вид на зеленые поля, и Мэри могла разглядеть в отдалении трубы старого поместья елизаветинских времен — Бодуниг. Ей захотелось осмотреть верхний этаж. Она вернулась в гостиную с камином и стала подниматься по винтовой лестнице, разглядывая выщербленные каменные ступени. Наверху пол был из дуба, мрачный, запущенный, но с той особой красотой, которую дуб никогда не утрачивает. А стену, отделяющую смежную комнату, можно сделать очень красивой. Ее резные панели были тоже из старого дуба, а дверь раскачивалась на железных петлях.

Во второй комнате Мэри тихо постояла, внимательно ее оглядывая.

В ее воображении комната стала медленно меняться. Дубовая стена после полировки засветилась синевой, к ней прислонилась кушетка, желтое покрывало которой отразилось в начищенном дубе, засветились занавески из вощеного ситца трепещущие на окнах. Старый дубовый шкаф ее матери встал у дальней стены, на фоне наклонной стены, выкрашенной белой краской, контрастно выделились черные вертикальные балки.

«Я могла бы это сделать, — возбужденно подумала Мэри. — Могла бы создать здесь уют». Она подошла к окну, посмотрела на мост и вновь увидела грязь на окнах, не пропускающих весенние лучи. На эту грязную, запущенную, пустую комнату уйдут недели упорного труда, энергии и любви, прежде чем она оправдает надежды. Кроме того, надо будет восстанавливать весь дом, а потом организовывать тут кафе и магазин.