Виктория, едва сдерживая ликование, чтобы соблюсти приличия, удалилась вслед за гувернанткой, чтобы немедленно заняться подготовкой к отъезду. А Амелия терзалась сомнениями. Что же ей теперь делать? Как выйти из создавшегося положения? Рано утром прибежал ее друг Адам, и она спрятала его на заброшенной голубятне Варанвиля. Ведь он рассчитывает на ее помощь.

С годами между самой юной из Варанвилей и будущим хозяином Тринадцати Ветров установились заговорщицкие отношения. В них, естественно, не было и намека на влюбленность, не то что отношения Александра и Элизабет. Об этих двух и сказать-то было трудно, то ли они обожают друг друга, то ли ненавидят – так яростны были их ссоры и примирения. Своевольная, властная Элизабет – Амелия охотно признавалась, что не очень ее любит, – всегда считала, что Александр должен стать неким подобием рыцаря из древних легенд, вечным слугой дамы своего сердца. А Александр насмехался над ее притязаниями, хотя иногда, случалось, отдавал им должное.

Как бы там ни было, они сильно привязались друг к другу, и когда юноша покинул родной дом и уехал в Париж, Элизабет сказалась больной– впрочем, начисто отвергла попытки доктора Аннеброна осмотреть ее– и два дня не выходила из своей комнаты. А когда вышла, то все свободное время стала проводить в конюшне, там как раз родился жеребеночек. Она все же согласилась взять у Клеманс пузырек с васильковой водой, та прошептала ей на ухо:

– Попробуйте это средство, хотя, мне кажется, нужно проконсультироваться у доктора, мадемуазель Элизабет. Болезнь, от которой покраснели ваши глаза, может все-таки иметь отношение к медицине. И если это будет продолжаться...

– Не будет.

И действительно, вскоре глаза ее вновь приобрели прежний цвет.

Между Амелией и Адамом не было таких бурных чувств. Они оба были спокойными, склонными к созерцанию, в сезон могли часами ловить креветок или молча наблюдать, как ходит в прозрачной воде форель или крутятся мельничные колеса. Им случалось серьезно спорить, сидя на дереве на одной ветке, о структуре гнезда или о развитии птенцов. Девчушку, правда, в отличие от ее старшего друга не привлекали ужи, медяницы и прочие ползающие твари, исключение, пожалуй, составляли зеленые ящерки.

– Однажды, – сказала она как-то раз, – ты ошибешься и подберешь гадюку...

Адам в ответ улыбался всезнающей улыбкой. Амелия не настаивала. Она с величайшим почтением относилась к своему другу, причем не только потому, что он был на два года старше. Дело вовсе не в этом! Но он знал латынь, а еще лучше греческий! Амелия умилялась, когда он пером или карандашом чертил незнакомые буквы, они казались ей странными криптограммами. Она была уверена, что Адам станет однажды великим ученым, просвещеннейшим человеком своего времени.

Этим утром она отправилась к реке мимо старой голубятни. Кто-то тихо окликнул ее, и девочка слегка испугалась. Пристально вглядевшись в приоткрытую, тронутую древесным червем дверь, она увидела Адама, осмотрелась, дабы убедиться, что никто их не видит, и шмыгнула в заброшенную голубятню.

– Что ты здесь делаешь так рано? – спросила она, увидев узелок с вещами рядом с камнем, на котором он сидел. И тут же добавила, показывая на вещи: – А это что такое? Ты куда-нибудь уезжаешь?

– В общем-то да. Но не хотелось уезжать, не попрощавшись с тобой. Понимаешь... мы же с тобой друзья, не хочу, чтобы ты волновалась. Только обещай, что никому ничего не скажешь.

Амелии вдруг стало не по себе. Он уезжает? Но почему, но куда?

Девочка поняла, что, сама того не заметив, размышляет вслух, потому что Адам ответил:

– Мой отец вчера вернулся из Англии. И привез с собой мальчика... сына той женщины, которая была при смерти...

– Ну, очевидно, она все же умерла. А почему он забрал мальчика с собой?

– Потому что это и его сын! – Адам даже покраснел от охватившей его ярости.

– Но ты же знал о его существовании, твой отец перед отъездом обо всем рассказал Элизабет, а она – тебе. Моя мама тоже в курсе...

– Ну конечно, знал, но и представить не мог, что он вернется вместе с этим Артуром! – воскликнул Адам. – У этого... самозванца... там есть семья! Отец не собирался привозить его к нам!

– Потише! – попросила Амелия. – Если ты будешь орать, как осел, все услышат! А что думает по этому поводу Элизабет?

– А ничего! У нее такой вид, будто все так и должно быть. Я припозднился вчера вечером, все уже сидели за столом. Посмотрела бы ты! Можно подумать, этот парень всегда там сидел. Но самое ужасное... он похож на отца... даже больше, чем я.

И гнев, и горечь, и рыдания – всего было понемножку в голосе Адама.

– Ты... не можешь понять... что я почувствовал, когда-когда увидел... его... этого парня за столом... Он сидел как будто у себя дома! И смотрел на меня... этот вор!.. как будто смеялся надо мной. Я... я не мог этого вынести...

Амелия села рядом с другом, вынула из кармана фартучка не очень чистый носовой платочек и принялась вытирать ему слезы. Горе Адама тронуло ее. Впервые она видела, как он плачет, и в ее сердечке взошли ростки злобы на Гийома.

– И что ты сделал?

– Я... я вышел из-за стола и... закрылся в своей комнате.

– И никто к тебе не пришел?

– Да нет, отец подходил, но я ему даже не ответил. Потом... постучала Элизабет. Я попросил, чтобы меня оставили в покое...

– А как же тебе удалось убежать? Тебя кто-нибудь видел?

– Дело было ночью. Я привязал простыни к окну и спустился.

– И прибежал сюда?

– Ну, конечно. Я же сказал: я хотел тебя видеть...

– А почему ты не побежал прямиком в Эскарбосвиль? Разве Жюльен де Ронделер больше не твой лучший друг?

– Да нет, конечно же, лучший. И искать меня в первую очередь будут там. Да еще этот аббат. От него ничего не спрячешь, да и Жюльен пальцем не пошевельнет без его одобрения. Они быстренько отправили бы меня обратно домой. А я не хочу...

Амелия растерялась. Ее поразила суровая решимость обычно спокойного и любезного мальчика. Ей даже показалось, что за одну ночь Адам повзрослел на несколько лет. Но он же совершает величайшую глупость! А не попробовать ли ей его уговорить?

– И куда ты собрался?

– Я долго думал об этом ночью, складывая вещи. Лучше всего отправиться к крестной. Она меня очень любит и, мне кажется, поймет, почему я сбежал.

– Тетя Флора? – удивленно воскликнула девочка. – Что за мысль! Ты же знаешь, что в это время ее никогда не бывает в Бекетьере.

– Конечно. Она сейчас в замке неподалеку от Парижа. Только не знаю точно, где. Это еще одна причина, по которой я пришел к тебе: ты должна дать мне ее адрес.

– Ты никогда ей не писал?

– Писал, но отдавал письма отцу, и он отправлял мое вместе со своим.

Амелия чувствовала себя не в своей тарелке. Ей очень хотелось помочь Адаму, но девочка спрашивала себя, не потерял ли он с горя рассудок. Она напомнила другу, что Париж далеко, несколько суток езды на дилижансе, что, в конце концов, на дорогу необходимы деньги.

– Деньги есть. Я захватил все свои сбережения.

Адам вытащил из кармана шелковый зеленый кошелечек с пятью луидорами. Чтобы дети знали цену деньгам, Гийом на каждый день рождения, начиная с семи лет, торжественно вручал им по луидору, сопровождая подарок небольшой наставительной речью.

Глаза Амелии широко открылись от изумления. У Варанвилей дети не получали столь щедрых подарков, хотя Розе удалось во время Революции сохранить часть состояния. Исключение составлял старший сын Александр. У девочек изредка водились мелкие деньги, но в основном в качестве подарков они получали безделушки или неброские украшения. Девочка восхищенно и без всякой зависти разглядывала богатство кошелька, при этом она еще больше встревожилась:

– Ни в коем случае никому его не показывай, а то украдут. Мама говорит, что разбойников становится все больше.– Не беспокойся, я буду внимательным. А ты, пожалуйста, раздобудь хоть какие-нибудь сведения, как мне найти крестную. И... принеси, если сможешь, что-нибудь поесть. Мне кажется, я никогда не был так голоден.