Как только гости уселись за столом, Маргарет Бакстер наполнила их стаканы добрым старым виски, налила себе тоже большую порцию и, подняв свой бокал, провозгласила дрожащим голосом:

– Добро пожаловать нашему путешественнику, прибывшему из-за океана! Добро пожаловать и тому, кто пришел к нам как друг! Этот дом и я сама всегда рады принять вас и видеть у себя почаще!

Лицо шотландки, освещенное доброй улыбкой, произносившей слова приветствия, потеряло всю свою строгость. В глазах засветились искорки. Мужчины встали, чтобы ответить на этот тост, как того требовали традиции, потом снова сели и принялись за куриный бульон с луком-пореем и черносливом по шотландскому рецепту, который служанка принесла в большой супнице, расписанной голубыми цветами.

Сказать, что Тремэну понравилась стряпня хозяйки, было бы слишком: она очень отличалась от той, что готовила Клеманс Белек, царившая на кухне Тринадцати Ветров. Но он был голоден, а блюда не отличались большой изысканностью да к тому же сопровождались добрым вином, которое вызревало где-то в дальних уголках Борделе. Ему особенно понравился пирог с кленовым сиропом, который, очевидно, прибыл из самого Квебека, и вкус его, напомнивший далекое детство, вызвал у него даже слезы. В тот период моральной подавленности такое чистосердечное гостеприимство, столь неожиданное в ненавистной стране, пролило бальзам на его душу. Поэтому он от души выразил свое восхищение и пообещал еще раз приехать на Патерностер-Роуд и провести здесь несколько дней, прежде чем отправиться домой, закончив свою тяжкую миссию в этой стране. В конце концов, завязав дружбу с вдовой издателя, он отнюдь не нарушал свою клятву ненависти ко всему английскому, ибо Маргарет была шотландкой, а это все меняло...

Час спустя немного подвыпивший – хотя двое других мало чем от него отличались! – Тремэн устроился на мягких подушках почтовой кареты, выкрашенной в черный и красный цвета и запряженной четверкой пышущих огнем лошадей. На облучке сидел какой-то гном в парике и цилиндре с кокардой.

– Не обращайте на меня внимания и постарайтесь немного поспать, – проговорил этот карлик.– Вы будете у своих друзей к завтраку, или меня не зовут Сэм Уэлдон.

– Сделайте так, – проговорил Тремэн, – и вы получите тройную плату.

«Ура» кучера заглушили топот восьми пар копыт и скрип четырех кованых колес. Кони рванулись так сильно, что пассажир чуть не свалился на пол. Он беззлобно выругался, забился в угол дивана, поставив ноги на сиденье напротив, сложил руки на груди и закрыл глаза. Карета еще не выехала из Лондона, а он уже крепко спал...

Гийом проснулся оттого, что кто-то сильно толкал его в бок. Приоткрыв тяжелые веки, он увидел, что карета стоит, дверца ее открыта, а кучер расталкивает его.

– Что такое? – спросил он.

– Астуэл-Парк, милорд! Мы почти приехали!

Он указал кнутом на парк, обнесенный стенами, которые шли по холмам, наподобие Великой Китайской стены. Огромное пространство, заключенное в них, отличалось от окружающего пейзажа отсутствием полей и огородов, но зато наличием высоких хвойных деревьев, дубов и буков. В центре парка стоял дом, построенный в елизаветинском стиле, с башенками, слуховыми окнами и каминными трубами на крыше. Заря освещала серые камни его стен и придавала им сиреневый оттенок, высокие окна фасада блестели, а многочисленные переплеты делали их похожими на лестницы. На темной воде рва, окружающего замок почти на три четверти, выделялись белые силуэты лебедей и серые цапель, и это сообщало строению некоторое благородство, но в его очаровании чувствовалась печаль...

Тремэн проследил взглядом за оленем, проскакавшим через лужайку и скрывшимся среди высоких деревьев, потом обратился к Сэму Уэлдону:

– Что ж, поедем! У нас еще есть немного времени, и я смогу привести себя в порядок...

Он достал маленький несессер, стоявший на полу кареты, и принялся за свой туалет, чтобы убрать следы дорожной пыли. Ему не хотелось предстать неопрятным перед супругом Мари-Дус и тем более перед ней самой.

По мере того как карета приближалась к замку, сердце его сжималось все сильнее. Жива ли она еще, его Мари-Дус? Может быть, ее силы уже были на исходе из-за его задержек в пути, а терпение той, что так ждала его там, истощилось? Увидит ли он ее еще? Этот тихий дом казался ему сказочным склепом.

За тяжелой резной дверью сразу начинались ступени лестницы, он немного успокоился. В проеме двери появился пышущий здоровьем краснощекий мажордом. За его спиной виднелся просторный холл с каменным полом, очень стильный и красивый, с деревянной обшивкой стен в стиле Ренессанс. Охотничьи трофеи висели среди потемневших от времени картин. Гийом заметил также большой камин, облицованный белым камнем, в котором пылали поленья дров.

– Меня зовут Гийом Тремэн, и я приехал из Франции. Я понимаю, что еще очень рано, но... могу я видеть леди Астуэл?

Слуга не успел ничего ответить. С одного из огромных кресел, стоявших возле камина, поднялся мужчина и направился к нему, тяжело опираясь на трость:

– Позвольте, Седвик! Я сам должен принять этого джентльмена. Прошу вас, месье! Как видите, я ждал вас! Вот почему я здесь. Я здесь как часовой.

– Вы ждали меня?

– Уже много дней... С тех пор, как написал вам...

– Вы были, значит, уверены, что я приеду?

– Она была в этом уверена... Но прошу вас, входите! Поспешим! Мари живет из последних очень слабых сил, и я все время боюсь, что их у нее не хватит. Борьба столь неравна...

Потом совсем другим тоном:

– Вы тоже хромаете?

– Да, немного... Несчастный случай во время верховой прогулки лет десять назад.

– А я недавно, и хромота никак не проходит. Впрочем, это не имеет никакого значения. Наоборот...

Он сказал это таким беззаботным тоном, что Гийом внимательнее взглянул на него. Несомненно, сэр Кристофер имел внушительную фигуру, но плохо выглядел. Землистого цвета лицо с очень правильными благородными чертами, круги под голубоватыми глазами, излучающими доброту, высокая, хоть и немного согбенная фигура. Он был, несомненно, красив даже сейчас, и, почувствовав внезапную ревность, Гийом в душе стал спрашивать себя, насколько любила его Мари-Дус. Стараясь побольше узнать об этом, он повторил его последние слова:

– Наоборот? Почему же?

Англичанин улыбнулся, и эта улыбка как бы вернула ему молодость:

– Вы думаете, мне хочется жить, если умирает мой единственный любимый человек? Мне бы хотелось умереть от ее болезни и одновременно с ней, но Господь решил распорядиться иначе. Я лишь надеюсь, что не надолго переживу ее и скоро соединюсь с ней.

Тремэна охватил едва сдерживаемый гнев. Не удовлетворившись тем, что этот человек отнял его любовь, он уже делал заявку на вечность. Какое счастье еще, что он согласился и выполнил желание Мари, позвав его, Гийома! Значит, он был уверен в своей окончательной победе!

И вдруг он почувствовал себя очень усталым, упавшим духом, почти старым! Ему стал противен этот дом, и он подумал, что Мари, возможно, и не звала его, что все это придумал Астуэл, чтобы сделать его свидетелем той любви, которая связывала его с супругой...

Пока они оба поднимались по лестнице, ведущей на галерею второго этажа, он испытывал какую-то мелочную злую радость оттого, что его соперник – а именно так надо было назвать его – с таким трудом преодолевал ступени в своем ортопедическом башмаке, сковывающем его правую ногу. Если бы Гийом не знал, какую радость он доставил бы ему, он бы убил его, этого англичанина, похитителя его счастья.

Но ему стало очень стыдно, когда тот, широко открыв перед ним дверь, ведущую в бело-голубую комнату, сказал с порога:

– Он здесь, Мари!.. Он только что приехал... Это вас обрадует...

Звук, донесшийся с большой кровати с колоннами, был настолько слаб, как крик птицы, но в нем слышалась такая неподдельная радость, что сердце Гийома растаяло. Забыв о том, где он находился, забыв о муже, он бросился на колени возле кровати Мари-Дус. Но здесь ему пришлось собрать в кулак все свое хладнокровие, чтобы не разрыдаться: Мари превратилась в тень той, что он знал, стала почти бестелесной.