«Впрочем, через несколько лет, — подумала она, — этот номер уже не будет проходить». Тема сексуального принуждения в последнее время слишком уж настойчиво вбивалась в головы судей и присяжных. Еще немного, и адвокатам придется засесть за изобретение какой-нибудь новой тактики для того, чтобы и дальше вырывать на процессах победу из рук «властей».

Она отошла от окна, села за стол и попыталась сосредоточиться на работе. Мэг почти всегда выигрывала свои дела, но после минутного наплыва эйфории наступал неизбежный упадок сил. Это было своего рода похмелье.

Мэг сцепила руки в замок и принялась изучать свои ногти. Они были безупречной формы, красиво поблескивал лак. Аккуратно, но как-то бесцветно. Безлично. Бесстрастно. Нейтрально. Как и вся ее жизнь, совсем не похожая на яркую элитную обертку, в которую ее заворачивала пресса.

Она сжала кулачки. Есть только один способ преодолеть депрессию. Новое дело. Мэг нуждалась в нем, хотелось поскорее погрузиться в него, забыться в нем. Новое дело. И немедленно.

Выпрямившись, она связалась по внутренней связи с секретарем:

— Джанина? Эйвери у себя?

— Нет. Но только что появился Данни Гордон. Он хочет увидеться с вами.

Данни Гордон был одним из детективов, нанятых фирмой. Он часто помогал Мэг в ее самых сложных делах. Вот и к процессу над Холли Дэвидсон они готовились вместе. Данни был на несколько лет старше Мэг. Славился некоторой необузданностью и нахальством. Но в отличие от многих детективов, которые работали на прокурорскую сторону, Данни имел вкус к своей работе и недюжинный талант. Одна Мэг знала, что при всем том это был очень мягкий и легко ранимый человек. Как-то, года три назад, они едва не легли в одну постель. Мэг вовремя спохватилась, поскольку знала все наперед. Она будет пользоваться им, чтобы скрасить свое одиночество. Но потом он полюбит ее, и ей придется его бросить. Поэтому, вместо того чтобы стать любовником, Данни превратился в друга. Это был первый в ее жизни друг.

— Впусти его, — сказала она.

Он ворвался к ней в кабинет, словно камень, пущенный из пращи.

— Адвокат! Примите мои поздравления! Какое счастье, что справедливость в очередной раз восторжествовала!

— Хватит, Данни.

Несмотря на то, что он был хорошо знаком с системой — сам работал в ней, Данни становился ядовитым циником всякий раз, когда преступник оказывался на свободе.

Он бросил свое тренированное тело в кожаное кресло и откинул со лба прядь растрепанных светлых волос. В его карих глазах поблескивали искорки. Это был показатель его уверенности в себе, которая не пропадала даже в такие минуты, когда им владело отвращение. Он просто не принимал на свой счет оправдательного приговора, несмотря на то, что и сам приложил к нему руку. Мэг знала, что Данни относится к той редкой породе людей, которые всегда счастливы и довольны собой. Этот человек источал такую уверенность в себе, что даже против его весьма вольного повседневного костюма, который состоял из вытертых джинсов и такой же рубашки, никто и никогда не осмеливался возражать. Даже Эйвери.

— Тебя из зала суда будто ветром вынесло, — заметил он.

Мэг промолчала.

— Ты выиграла процесс, моя дорогая. Завтра утром жди в «Пост» заголовка «КУПЕР ОТМАЗАЛА ХОЛЛИ!».

Пальцы его забарабанили в пустоте, имитируя работу на печатной машинке. Она пожала плечами:

— Таков закон.

— А, ну конечно! — Данни подался вперед. — Зато теперь ты, наверно, сможешь позволить себе еще один горшочек. — Он кивнул в сторону вянущих филодендронов.

Мэг оглянулась на свою цветочную полку:

— Да, садовник из меня неважный. Не все же такие талантливые, как ты, Данни.

— Уход за орхидеями не требует таланта, крошка. Он требует любви. Орхидеи надо уметь лелеять.

Мэг видела сказочный сад орхидей, росший под стеклянной крышей его квартиры, располагавшейся на последнем этаже. Через строго определенные интервалы времени включался тихо шипящий автоматический полив. Мэг подозревала, что в данном случае любовь — это слишком слабо. Данни был просто одержим своим садом, в котором росли орхидеи всевозможных оттенков: лиловые, белые, розовые, желтые… Он как-то сказал ей, что выращивает их из любви к их эротичному внешнему виду: нежные, гибкие лепестки, чувственные, женственные складки и изгибы… Мэг запомнилось, что в ту минуту она почувствовала себя раздетой.

Вновь обернувшись к Данни, она проговорила:

— Знаю. А я вот убиваю свои цветы.

— Нет, Мэг, они умирают сами по себе. Самоубийцы.

— Забавно. Но, полагаю, ты зашел ко мне вовсе не для того, чтобы обсуждать мои садоводческие способности.

Он поставил локти на стол и, сцепив руки в замок, положил на них подбородок. Мэг стало не по себе от его неподвижного буравящего взгляда.

— Эйвери очень не понравится то, что ты уклонилась от дачи интервью газетчикам, — сказал он.

— Ему хорошо известно, что после оглашения вердикта мне хочется побыть какое-то время одной.

Зная о том, что Мэг не любит выставлять себя напоказ, Эйвери не раз выражал ей по этому поводу свое недовольство.

— Дело-то было все-таки не рядовое, Мэг.

— Мне кажется, что и я не рядовой адвокат.

Он лукаво улыбнулся:

— Я уж не говорю о том, что ты, проявив неуважение к клиентке, отказалась посетить вечеринку по случаю ее счастливого избавления. А между прочим, все перипетии этого шумного чествования будут подробно описаны завтра же во всех желтых газетах и на телевидении.

Мэг тоже улыбнулась:

— Ты хочешь сказать, что я поступила неумно?

— Я не скажу этого только в том случае, если ты согласишься компенсировать свой промах ужином в моем обществе. Сегодня.

Мэг нахмурилась.

— Не поздно, — добавил Данни. — Ужин, только и всего. Если, конечно, у тебя не назначено другого свидания.

Мэг покачала головой. Она не рассказывала Данни о своем разрыве с Роджером Барретом. Ей было стыдно услышать в ответ что-нибудь вроде: «Ну, вот опять. Ты в своем репертуаре».

— Значит, договорились. Это будет наш маленький праздник. Меня злит исход дела, но за тебя я искренне рад. Рад, что ты опять выиграла.

— Правда?

— Правда. И да потонет моя злость в огромной чашке со спагетти!

Метрдотель отвел их к столику в дальней части зала. Данни шепнул ей сзади на ухо:

— Гадко сознавать, что ты выше меня. Кто тебя просил надевать их?

Мэг поняла, что он имеет в виду ее трехдюймовые каблуки. Собственный ее рост составлял пять футов семь дюймов. Данни был на два дюйма выше, но вот с этими каблуками… Мэг улыбнулась. Он часто ставил ее в тупик своей прямотой. Но она знала, что провести сегодняшний вечер в его обществе — это лучший способ поднять настроение. Данни поможет ей справиться с нахлынувшим ощущением одиночества и горьким похмельем после очередной победы в суде.

Они сели за столик, Данни разгладил руками скатерть.

— В красно-белую клетку, — проговорил он. — Мой любимый узор.

Мэг рассмеялась:

— Ты просто милашка, Данни.

— Ого! Неужели Дева Айсберг расщедрилась на проявление душевного тепла?

Мэг поморщилась. «Дева Айсберг» — так ее прозвали газетчики по окончании процесса, на котором она представляла интересы финансиста с Уолл-стрит[2], обвинявшегося в изнасиловании дочери одного дипломата с Ближнего Востока. Шестнадцатилетняя девочка с большими темными глазами расплакалась в зале суда, чем снискала всеобщее сочувствие. Но Мэг построила защиту на том утверждении, что потерпевшая отнюдь не была такой уж невинной овечкой. И ей удалось убедить в этом суд присяжных. «Власти» опять не смогли составить ей конкуренции. С тех пор ее называли в прессе «Девой Айсберг». И газетчики даже не подозревали о том, насколько они были правы.

Мэг опустила глаза:

— Прошу тебя, не называй меня так.

— Извини, — тихо проговорил Данни. — Я просто задница.

Мэг заставила себя улыбнуться: