Когда ужин подошел к концу, мужчинам предложили сигары и портвейн. Эдмунд был доволен вечером, проходившим под умелым руководством Софии. Беседуя с гостями, Эдмунд услышал, как на другой стороне стола обсуждали выставку серебра, и вспомнил о недавнем разговоре с дочерью.

— Кто-нибудь из джентльменов знает о некоем Эшби из Майл-энда? — высокомерно спросил он, полагая, что услышит что-то негативное, что подтвердило бы его отношение к подобным заведениям.

Грегори, участвующий в беседе, повернулся к нему и, ни минуты не задумываясь, ответил:

— Я считаю, что его работы высочайшего класса. Я бы назвал Эшби лучшим современным дизайнером и талантливейшим ювелиром по серебру во всей Англии. Почему вы спросили о нем?

Эдмунд немного растерялся. Он не ожидал такой высокой оценки.

— Дело в том, что моя дочь выразила желание поступить в Школу Эшби.

Грегори вспомнил девочку, которую ему представили в начале вечера, ее роскошные рыжие волосы и очаровательное лицо алебастрового цвета, ее огромные горящие глаза.

— У нее есть художественный талант? — спросил он, наливая в бокал портвейн.

— Да, судя по отзывам ее преподавателей здесь и за рубежом, у нее есть способности. Она намерена развивать их в области дизайна и ювелирного дела и стать профессиональным ювелиром. Лично я не одобряю стремления молодых девушек из хороших семей к самостоятельной карьере. Кроме того, у меня есть некоторое предубеждение в отношении политических взглядов мистера Эшби.

— Ваши сомнения совершенно безосновательны, — решительно заявил Грегори, невольно выступив в роли защитника интересов Айрин. Он явно разделял ее взгляды. — Эшби идеально воплощает в себе новое течение в искусстве и эстетику нашего времени. Он набрал в свою школу учеников из разных слоев общества. Я им восхищаюсь. Он умеет извлечь из способностей своих учеников максимум. Если они не отвечают его требованиям, он расстается с ними. Говорят, когда-то он пережил серьезный духовный кризис. Будучи состоятельным и благополучным человеком, он радикально изменил взгляды на жизнь и на ее ценности, хотя мирские радости ему вовсе не чужды.

— Вы знаете его лично? — спросил Эдмунд.

— Мы учились с ним в одном колледже в Веллингтоне, потом снова встретились в Кембридже.

Грегори был удивлен, что его отзыв об Эшби произвел на мистера Линдсея такое впечатление, явно возвысив ювелира в глазах хозяина дома, и, чтобы усилить его, добавил:

— Я не сомневаюсь, вы хотите, чтобы ваша дочь получила самое хорошее образование, а в Школе Эшби ей гарантирована солидная подготовка в рисунке и дизайне.

Грегори действительно так считал. Многие художественные училища в отличие от Школы Эшби ограничивались узко профессиональной подготовкой. Эшби старался многосторонне развивать талант своих учеников. Грегори был уверен, что дочь Линдсея, если у нее окажется талант, многому научится в этой школе, и был рад поддержать девушку. Ему также хотелось сделать что-то приятное и жене Эдмунда — красивой женщине с печальными глазами. Он чувствовал, что ей не хватает любви и душевного покоя, и готов был подарить их, если представится такая возможность.

— Лично я не вижу большого смысла в обучении молодой девушки, — упорно сопротивлялся Эдмунд, которого не до конца убедили слова Грегори Барнетта. — Одна трата времени и денег.

— Как вы можете говорить такое? — спокойно возразил Грегори, видя закоснелое упрямство своего партнера. — В последний раз, когда я был в мастерской Фаберже в Москве, я познакомился с одной женщиной, художницей по эмали, которая работала над пасхальным яйцом, причем по заказу самого царя.

— Боже меня упаси, — воскликнул Эдмунд, откинувшись на спинку стула, — видеть свою дочь корпящей у станка в общем цеху с рабочими.

В ответ на это Грегори пустил в ход последний козырь:

— Тогда позвольте ей хотя бы поучиться у Эшби делать разные безделушки для самой себя. Сейчас, когда женщины увлекаются разными хобби, вас никто не сможет упрекнуть, что вы запретили дочери заниматься любимым делом.

Проблема для Эдмунда решилась. Он был неглуп и прекрасно понимал, что лучше, чтобы Айрин занималась интересным и полезным делом, чем скучала и бездельничала. Таким образом он сможет предотвратить неприятности, которые случаются с праздными молодыми девушками. Он осторожно кивнул:

— Я завтра же посмотрю, что представляет собой эта школа, мистер Барнетт. Благодарю вас за ценный совет.

— Рад был оказать вам услугу, сэр.

Грегори про себя усмехнулся. Хорошо, что ему удалось помочь этой милой рыжеволосой девочке. Несмотря на то что он принадлежал к высшему сословию, его родословная была довольно извилистой и неровной, и он не выносил в людях снобизма. Если верить семейной легенде, его предками были ростовщики и торговцы драгоценными камнями, выходцы из Ломбардии, открывшие в Лондоне первые закладные дома, которые неслучайно получили название ломбардов. Когда-то пращуры Грегори обслуживали знаменитый итальянский род Медичи, а потом осели в Англии, предоставляя английской знати денежные ссуды для военных целей. Неудивительно, что банковский центр Лондона располагался на Ломбард-стрит. Одним из ранних воспоминаний Грегори было посещение закладного дома его родителей. Ему, еще совсем маленькому мальчику, они хотели показать три золотых шара, висящих над входом в их старый, подлежащий сносу ломбард, когда-то единственный в городе, куда люди несли в заклад ценные вещи, получая за них деньги. Эти три золотых шара напоминали о трех голубых дисках в гербе Медичи, и у Грегори не было оснований сомневаться в семейной легенде. В его внешности и цвете лица помимо его страстной натуры сказывалась итальянская кровь. В соответствующем облачении он вполне вписался бы в городской пейзаж Ломбардии пятнадцатого века.

Грегори и сам стал бы ростовщиком, если бы не его прадед, который наряду с «закладной» деятельностью весьма преуспел в торговле драгоценными камнями, преимущественно бриллиантами, в результате чего получил блестящее образование и выбился в высшее общество. Он продал свои закладные дома, которых в городе к тому времени было уже больше дюжины, и разместил свой бизнес в районе Хаттон-Гарден, где Барнетты процветали и по сей день. С самого раннего детства Грегори получал знания о драгоценных камнях. Он много разъезжал по свету, специализируясь на их покупке и продаже. После того как распался его брак, Грегори решил открыть новый офис в Амстердаме. Еще его отец хотел, чтобы сын остался в Лондоне, но Грегори стремился уехать из этого города хотя бы на время. Он никогда не думал, что, вернувшись в Лондон, попадет на похороны отца, ускорившие его вступление в наследство отцовской фирмой.

Остаток вечера прошел в непринужденной атмосфере. Грегори ждал подходящего момента, чтобы перекинуться парой слов с милой Софией, и очень обрадовался, когда увидел ее одну, в стороне от гостей. Она задумчиво стояла у окна в гостиной, и Грегори обратил внимание, что она слишком часто, будто по привычке, поглядывает в сторону супруга.

Чувствовалось, что она напряжена и нуждается в эмоциональной разрядке. Грегори подозревал, что Эдмунд Линдсей был одним из тех мужчин, кого называют домашними тиранами. Они изводят своих близких, доводя их до того состояния, когда хочется бежать из дома. По-видимому, только дочь пыталась изо всех сил отстоять свои права, а жена замкнулась в себе, стараясь не показывать, что творится в ее душе. Все это Грегори понял из разговора с Софией, которая, не отрываясь, смотрела на него своими чудными сапфировыми глазами. Ему удалось вызвать у нее улыбку и даже заставить ее несколько раз рассмеяться.

С Айрин он обменялся лишь несколькими словами, когда вместе с другими гостями прощался в вестибюле с хозяевами, благодаря их за прекрасный вечер.

— Удачи вам, мисс Линдсей, — проговорил он. — Если вам понадобится моя помощь, я всегда к вашим услугам. А сейчас пожелаю вам доброй ночи.

Айрин уставилась на него удивленным взглядом. Она догадалась, что София что-то рассказала ему о ее планах. В последний момент, прежде чем сесть в карету, он еще раз искоса взглянул на нее, видя все еще изумленный взгляд девушки. Этот взгляд и ее образ ему предстояло помнить всю жизнь.