Не сказав Томасу ни слова, Джон собрал лучшие произведения мальчика и, когда отправился по делам в Уэйкфилд, совершил небольшое путешествие в аббатство Ностелл. Там он показал эти произведения плотнику имения, некоему Джону Гаррисону, с которым был давно знаком. Он знал, что Гаррисон гораздо искуснее и опытнее его самого. Это был исключительно талантливый человек и сейчас трудился над счетчиком времени, предназначенным для определения долготы в море, он сделал много красивых предметов мебели, украсивших дом в Ностелле, включая превосходные часы в футляре, с которыми знакомили всех приезжавших гостей.

— Гм-м-м. — Гаррисон изучал произведения Томаса, вращая их во все стороны и рассматривая критическим взглядом. Обладая отличной репутацией, он мог позволить себе придирчивость в выборе учеников, для него характер и желание работать имели не меньше значения, чем навыки и сообразительность. — Сколько, ты говоришь, мальчику лет?

— В июне исполнится двенадцать. Детское кресло — самая последняя из его работ.

Гаррисон провел руками по спинке и подлокотникам. Хотя, разумеется, он заметил много недостатков, объяснявшихся неопытностью, но пропорции были выдержаны, а сиденье отличалось приятной формой. Он инстинктивно угадал признаки мастерства, искусно воплощенные в форме, а такого на пустом месте не бывает. Он поднял кресло, со стуком снова опустил его крепкие ножки на верстак перед собой, словно заключая договор.

— Дай мне взглянуть на этого парня. Если он окажется способным, я возьмусь обучать его семь лет, которые положением о ремесленниках отводятся для подготовки столяра-краснодеревщика. Но, — добавил он, сощурив глаза с морщинками и предостерегая от ложных надежд, — если он не оправдает мои ожидания, ты заберешь его домой.

Томасу казалось, будто над его головой рассеялись облака, ведь ему подвернулся случай оставить Отли и обрести карьеру, которая давно манила его. Целеустремленность, временно подавленная горем утраты, вновь пробудилась в нем. Мальчик без умолку говорил о том, на что надеялся и чего хотел достичь. Во время разговора Гаррисон пришел к выводу, что мальчик подойдет, и кивнул отцу. Договорились о сумме вознаграждения, за которую Томаса предстояло обучить ремеслу, обеспечив его жильем и столом. Гаррисон вручил мальчику перо, и договор ученичества был должным образом подписан обеими сторонами.

Томас вселился в дом одной из сестер Гаррисона, которая была замужем за садовником имения. Это была пара средних лет с взрослыми сыновьями, покинувшими родительское гнездо, и им пришлось по душе, что в их доме снова будет жить мальчик. Позже выяснилось, что Томас самый младший среди многочисленных работников, отданных в подчинение Гаррисону. Плотницкая мастерская находилась позади конюшен и состояла из нескольких маленьких комнат, где стояли верстаки и токарные станки. Все было ему хорошо знакомо, те же едкие запахи дерева, клея и сальных свечей вперемежку с дымом, когда разводился огонь. Ряды рубанков всяких форм и размеров лежали на полках над дверями и, как и в мастерской в Отли, оштукатуренные стены пестрели стеллажами для инструментов, на отдельных полках лежали горы свечей, щипцы для снятия нагара с свечей, старые песочные часы, горшки, набитые всякой всячиной, фонари и связки запасных свечей, перевязанных плетеной соломой. Со стропил рядами свисали плоские деревянные шаблоны, иногда они покачивались и со стуком бились друг о друга, что еще больше усиливало шум молотков и вой пил, не прекращавшийся с утра до ночи.

Гаррисон оказался строгим мастером. Он предъявлял высокие требования к себе и ожидал того же самого от тех, кто работал на него. Сначала Томас расстроился, увидев, что ему приходится начинать с нуля, будто он никогда в жизни не держал в руках стамеску или рубанок, однако некоторое время спустя мальчик понял, чем отличаются нынешние наставления от тех, какие ему давал отец. Тот был всего лишь хорошим обычным плотником, но не искусным мастером, равным Гаррисону. Томас перестроил свои взгляды и со временем с таким же рвением, как и его мастер, стал относиться к совершенству самого незначительного стыка или «ласточкина хвоста».

Пока чередой шли годы, дремавший в Томасе гений, который Гаррисон распознал в зародыше, начал проявляться в ходе умелого обучения. Казалось, будто все навыки предков Чиппендейла воплотились в нем, обрели концентрированную силу и лишь ждали настоящего учителя, который даст им выход. Гаррисон не хвалил его. Он все время критиковал и находил недостатки, чтобы обуздать в нем соблазн легко возгордиться собой, что могло лишь помешать его неуклонному росту мастерства. Томас научился соблюдать дисциплину даже тогда, когда ему в имении поручали самую простую работу, такую, как чинить заборы или клетку для кур. Однажды ему велели сделать новое корыто для поросят. Он почувствовал, что в нем развиваются способности владеть деревом по мере обретения физических сил. Стремясь выделиться в своем искусстве, от которого никогда не отрекался, мальчик начал представлять, какие богатства и успехи ждут его в будущем, если он сумеет воспользоваться своим умом и способностями. Словно подтверждая особые умения Томаса, на шестом году обучения Гаррисон отдал ему предпочтение среди старших и более опытных работников и поручил сделать мебель для кукольного дома для леди Уин. Хотя об этом не говорилось ни слова, Томас догадался, что мастер очень доволен теми образцами столов и кресел, который он недавно изготовил по чертежам самого Гаррисона.

Томас с радостью взялся за грандиозную задачу обставить кукольный дом. Эта работа потребует сотни часов работы и станет проверкой терпения и самодисциплины. Каждое крохотное соединение придется вырезать с предельной точностью, резьбу каждого столбика кроватей и кресел придется аккуратно скопировать, балюстрады лестницы, каминные полки, рамы картин и зеркал должны быть соразмерны со всем остальным. Это была труднейшая задача. Если он справится, то ко времени окончания работы докажет, что для него нет невозможного ни в мире тончайшего плотничьего дела, ни в искусстве краснодеревщика.

Предполагалось, что Джеймса Пейна, архитектора, отвечавшего за строительство нового особняка, попросят начертить кукольный дом, что он и сделал в духе архитектурного образца. Дом аккуратно располагался на подставке, его высота и ширина достигали пять дюймов, холл находился на нижнем этаже, к нему примыкали столовая и кухня. На двух верхних этажах должны были расположиться гостиная, две передние и три спальни, одна из них — роскошная спальня, какие положено иметь в больших домах. Когда Томас приступил к сооружению кукольного дома в соответствии с чертежом, Джеймс заглянул в плотницкую мастерскую, чтобы посмотреть, как продвигается работа. Точно так же он ежедневно следил за тем, что делалось на соседней строительной площадке. Действительно, кукольный дом имел тот же фронтон крыши, что и новый особняк Ностелла, украшенный картушем с фамильным гербом.

Во время этих посещений между Джеймсом и Томасом, бывшими почти одногодками, завязалась дружба. Джеймс любил говорить об архитектуре, а Томас, которого эта тема очень интересовала, поскольку имела отношение к его работе, узнал многое о пропорциях, стиле, конструкции, о чем почти ничего не ведал. Иногда они встречались за кружкой пива в местной таверне, и Джеймс подробно рассказал о Уильяме Кенте, первом архитекторе, создавшем чертежи мебели, соответствовавшие комнатам, которые сам проектировал, — это была совершенно новая идея, повсюду вызывавшая интерес. Кент, посвятивший себя грандиозной архитектуре, создавал крупные и внушительные предметы мебели, богато позолоченные и украшенные женскими головками, резными складками тканей, обилием гребешков, дубовыми листьями и желудями. Затем, будто этого было недостаточно, он покрывал все акантом, местами добавляя на всякий случай русалок с вьющимися хвостами. Джеймс, видевший работы Кента во многих домах, объяснил, сколь удачно такая мебель подчеркивала огромные симметричные комнаты, что стало правилом, особенно для тех помещений, длина которых достигала шестидесяти футов, а высота и ширина — тридцати. Он часто тут же наглядно пояснял завороженному слушателю свою мысль набросками. Джеймс также давал Томасу книги по архитектуре, которыми тот зачитывался за полночь при свете сальной свечи. Его знания расширились до новых горизонтов.